Имя женщины бессмертно - Юлия Вадимовна Клименко
«Я никогда не испытывал такого. Ни с кем. За такую страсть я отдам все что угодно».
Его длинные пальцы прошлись по ровному овалу моего лица. Он резко приблизился к моим губам, не касаясь их, заставляя страсть распаляться еще больше. Затем резко схватил меня за бедра, поднял и понес в спальню. Не помня себя, я пришла в сознание уже тогда, когда Осман усадил меня на себя. Стало жарко. С губ сорвался стон, который коротким эхом прокатился по всей комнате. По телу прошла волна, когда он бесцеремонно начал исследовать пальцами мое тело. Они мгновенно стали влажными. Затем он развернул меня спиной к себе и нагнул. Его то быстрые и страстные, то медленные и нежные движения заставляли мое тело ныть от удовольствия. Стиснутые на моем горле пальцы сводили с ума остатки моего разума. «Сомкни руки на спине». Я повиновалась, и он накрыл их своей горячей ладонью. «Ты чувствуешь, что происходит между тобой и мной?». В ответ я смогла только сглотнуть. «Я чувствую», — с этими словами он провел мне рукой от бедер до живота, затем до груди.
«Боже, почему я позволяю ему это?», — на моем лице отразилась блаженная улыбка.
На следующий же день я пришла к нему на званный завтрак. На нем присутствовала все та же компания — Рене, ее покровитель и несколько друзей Османа.
«Друзья, попрошу немного внимания, пожалуйста», — Осман забил десертной ложкой по стеклу фужера с шампанским.
Во-первых, хочу при всех подарить тебе, Лилит, этот некий атрибут твоей красоты, который также символизирует наши взаимоотношения», — чопорно сказал Осман, вручая мне винтажное зеркало с гравировкой Л.Б. «Во-вторых, объявляю, что мы с тобой уезжаем в Португалию. Я — работать, ты — отдыхать». Все посмеялись и зааплодировали.
Его слова символизировали приказ. Тем самым он лишний раз продемонстрировал при всех свою власть надо мной. Для меня, уже успевшей вкусить свободы сначала после ухода из Дома, а потом из отношений с Эдвардом, было странно слышать такой тон в свой адрес. Но я промолчала, потому что без его денег я бы снова оказалась без пристанища. Что касается его подарка — зеркала, для знающих людей было очевидно, что он, демонстрируя его при всех, объявляет о нашей интимной связи. Ведь это очевидно, зачем так открыто говорить об этом? Чтобы четко дать всем понять: я — его. И в этот самый момент я осознала, что в руках Османа я не «любимая Лил», а обезьянка в клетке с бриллиантовым ошейником.
…люби душу твою и утешай сердце твое и удаляй от себя печаль, ибо печаль многих убила, а пользы в ней нет
(Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова 30:24)
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
НИ СУДА, НИ МИЛОСТИ
«Ты настолько бестолковая, что действительно считаешь, что мне нужен ребенок от шлюхи?! Ха, я был о тебе лучшего мнения! Я тебе четко сказал, идиотка, приезжаем, и ты бежишь своими худыми ножками так быстро, как можешь на аборт!».
«А ты явно настолько глуп, что решил, будто мне нужен ребенок от человека, которого я не люблю, не ценю и использую исключительно как кошелек?! Я любила только один раз в жизни, и больше никого не будет!».
В воздухе прозвенел звук пощечины, а потом схваченной со стола скатерти, с которой впоследствии полетела вдребезги вся посуда, а далее удары, крики, и, наконец, вырванный кухонный шкафчик так, что из него полетели все приборы. Звякнул схваченный нож.
«Ты же осознаешь, что я тебя сейчас убью?! Эмир раздробит тебе кости молотком, а Хасан разрежет по частям, чтобы потом скормить собакам в ближайшей подворотне. И тебя, шлюху, никто даже искать не станет, потому что всем известно, что ты грязная проститутка, которая даже своей шалаве-мамаше не нужна была. Один надрез — и тебя словно никогда здесь и не существовало вместе с твоим червем, что подцепила от меня твоя мерзкая плоть. А когда с тобой будет кончено, я просто поднимусь в бар, что прямо здесь, на крыше этого же отеля, сниму самую красивую куртизанку в Лиссабоне и трахну ее ровно на этом столе, где сейчас перережу тебе глотку, а потом спокойно лягу спать. Вот настолько мне плевать на тебя».
После этих слов он начал давить на мое горло ножом. Почему только давить, а не разрезать? Потому что я приложила все свои силы в противовес. Я понимала, что, если отпущу, нож вонзится таким образом, что продырявит меня насквозь. Тогда я собралась с силами, проглотила слезы, страх и обиду, и пнула его в пах. От неожиданности рука Османа ослабла, а нож рикошетом прошелся по его щеке. Он отскочил от меня, закричав бранью от боли и гнева на родном турецком. Используя момент, хоть и не до конца веря в успех, я бросилась из номера.
«Боже, что же делать дальше? Он же сейчас пустит всю охрану на меня. Не знаю, насколько распространяется его власть? Во что я ввязалась…».
В голове кричали мысли, а я тем временем снимала туфли, готовясь к длительному и быстрому бегу. Оставив все вещи и имея лишь несколько купюр в бюстгальтере, я остановила такси, приказав водителю ехать в аэропорт. К моему удивлению, слежки я так и не заметила. Несмотря на это, я все равно чувствовала себя неспокойно, оглядываясь каждую секунду и потея от страха.
Буквально через два с половиной часа я уже приземлилась в родном Париже.
«В любом случае скрываться от него здесь — намного лучше, чем среди инакомыслящего народа».
Конечно, в квартиру, снятую Османом, я не поехала. И вообще, сначала я решила не ехать ни в какое замкнутое пространство. Меня охватило очень плохое предчувствие, да и физическое состояние невроза давало о себе знать. Я думала о том, что, видимо, не увижу больше своих вещей и денег, которые я хранила в квартире, да и вообще остро стоял вопрос: «Что делать дальше?». Продолжая испытывать чувство преследования, я
