Легенда о яблоке. Часть 1 - Ана Ховская
– Ну?
Открыв глаза, увидел: на пороге стояли обе дочери Хелен.
– Опа! У меня в глазах двоится?– удивился Бен.
– Не-а,– ответила Милинда и шагнула навстречу Логану.
– Привет, привет, малышка!
– Доброе утро, Бен. Прости, что рано. Я бы не посмела будить тебя после дежурства, но у нас…– София прокашлялась и натянутым голосом продолжила:– У Лин серьезные проблемы. Ни к кому, кроме тебя, нам не обратиться.
Лицо Логана посерьезнело, весь сон прошел. Бросив быстрый взгляд на Милинду, он заметил тревожность и неловкость в ее взгляде, легкую отечность век, скорее, от слез.
– Проходите, давайте сначала кофе, а потом серьезные проблемы.
И действительно проблемы у Милинды были серьезными, раз за все время, пока Логан варил кофе и расставлял чашки на столе, сестры сидели молча, потупив взгляды. И только сделав первый глоток, Фисо решительно выдохнула и сказала:
– Короче: Лин беременна.
Щеки Милинды вспыхнули огнем. Она лихорадочно стала мять свои пальцы, словно они окоченели.
Бен медленно откинулся на спинку стула и глубоко выдохнул. Настала его очередь помолчать.
Минута напряженного молчания была равносильна публичному высеканию для Милинды. Она подавленно опустила плечи и, сгорая от стыда, боялась поднять на доктора глаза.
– Ты готова стать матерью?– совершенно невозмутимым ровным тоном, наконец, спросил Логан.
Милинда испуганно уставилась на него, а потом, будто обращаясь за поддержкой, на Фисо. София помяла губами, но не вмешивалась.
– Я не могу,– еле слышно выдавила из себя Лин, и слезы подкатили к горлу.
– Не можешь, потому что не хочешь или потому что боишься?– тихо с пониманием продолжил Логан.
– Бен, умоляю, не думай обо мне плохо. Мне и так стыдно, что я готова сквозь землю провалиться…
– Перестань оправдываться. Появилась проблема – ее надо решать. Есть два выхода. Я хочу услышать от тебя одно: ты хочешь этого ребенка?
Милинда больше не смогла сдерживаться и разрыдалась в полный голос. Вместе со слезами, дрожью и нарастающей паникой она говорила, говорила, говорила все, что было на душе, спутанно, эмоционально, безрассудно…
Логану не впервой было видеть девушку, оказавшуюся в таком положении. Ежедневно к нему на прием попадали одна-две девушки с истерикой или мольбами разрешить их проблемы. И он разрешал, так или иначе – беседой или оперативно. Но почти родная девушка вызывала более сильное чувство ответственности перед решением ее вопроса. И тем не менее Бен был профессионалом и чутким человеком. Впасть в панику ему самому – значило удвоить страх Милинды, и без того отнявший у нее всякую способность здраво мыслить.
Логан терпеливо выждал, пока она выговорится и успокоится, а затем без осуждения, понимающе спросил:
– Ты уверена, что хочешь пойти на крайние меры?
Милинда боялась этих крайних мер и больше всего собственного согласия. Она никогда не обращалась к врачам, и любое медицинское вмешательство казалось ей зверской пыткой. И тем более сейчас, когда Бен объяснял ей, какую процедуру предстоит пройти и чем она грозит в будущем. Но о будущем и не могло идти речи, когда единственное, что волновало Милинду, не выходило из головы и висело камнем на шее, – это исправить то, что она натворила.
Милинда заверила Логана, что его профессионализм оставит ей шанс иметь детей, что сейчас было бы полным безумием родить ребенка, к которому она не была готова ни морально, ни материально.
Бен с тяжестью в сердце, но согласился на решение девушки. Выспросив необходимую для него медицинскую информацию, он назначил встречу с ней в клинике на следующее утро.
И вот за три дня до нового года юная Дьюго оказалась в клинике Беркли, чтобы пройти через ужасающие воображение процедуры.
Одетую в белую рубашку, чепчик Милинду везли в операционную. Логан шел рядом и держал ее за руку. Девушка молила бога, чтобы, проснувшись от наркоза, она забыла обо всем, что пережила, как о страшном сне, и обещала, что впредь будет очень осторожна и обстоятельна.
– Это будет больно?– губы ее дрожали, и зубы постукивали от прохладного воздуха в процедурной и от страха.
– Ты ничего не почувствуешь,– мягко заверил Логан, и на его лице мелькнула ободряющая улыбка.
– Я очень глупая, да?– сквозь слезы, неразборчиво проговорила Милинда и зажмурилась от нестерпимой боли в груди: от стыда, вины, страха и ожидания будущего.
– Лин, расслабь мышцы руки,– послышалось где-то далеко.
Она подчинилась, разжала кулак и разогнула локоть.
Укол… и будто кипяток пустили по вене. В доли секунды в горле запершило, стянуло словно тисками. Милинда хотела дотронуться до шеи, чтобы снять тяжелое ощущение и… вдруг пустота… небытие…
***
– Милинда… Милинда… ты меня слышишь? Открой глаза… Вот так, умница. Как тебя зовут?
– Мил-линда Дьюго…– бессильно ответила девушка и пьяным взглядом осмотрела пространство над головой. Все резко закружилось, завертелось, будто карусель, и она снова крепко зажмурилась.– Почему ты меня спрашиваешь?
– Все в порядке, она приходит в себя,– послышалось рядом.
Это был голос Логана, но звучал он, как эхо. Очнувшись от действия наркоза, она видела размытые очертания предметов.
– Вы, что – ничего не сделали?– хрипло спросила Милинда.
– Почему? Все уже закончилось,– грустно улыбнулся Бен, присаживаясь на край кровати.
– Закончилось?– сомневаясь в верности слов доктора, повторила Милинда и стала ощупывать свой живот.
– Отдыхай. Тебе нужно окончательно прийти в себя. Не маши руками, не делай резких движений. Медсестра поставит капельницу. Поспи. Если вдруг почувствуешь себя плохо, вот здесь – у подушки – кнопка вызова…
Бен заботливо расправил одеяло на груди девушки, строго взглянул на оборудование рядом с кроватью и ободряюще кивнул:
– Отдыхай. Я зайду позже.
Милинда осталась наедине с мыслями о том, что все происходящее напоминает ей, скорее, очень реальный сон, но сон, а не правду. Обмануться было гораздо легче, чем переживать чувства вины и собственной глупости.
***
На следующее утро к Милинде пришла София. История для Хардов была очень правдоподобна: София и Лин ночевали у крестного, а в следующие несколько дней он собирался отвезти их на яхте на маленький островок в заливе Галвестон.
Милинда окончательно пришла в себя после наркоза, но побочные эффекты дали о себе знать: кожа была необычно бледна и оттеняла голубоватым цветом, тошнило, и мысли путались. А иногда она впадала в ступор: взгляд замирал на мертвой точке, и трудно было добиться от нее самой простой реакции – ответа на вопрос кивком или улыбкой. Все это было и следствием душевного потрясения.
– Бен, это пройдет?– взволнованная состоянием сестры спросила София.
– Это пройдет. День-два,
