Джон Ирвинг - Мужчины не ее жизни
— Наверно, это и есть нидерландец — коп Рут! — прошептал Эдди Ханне.
— Ни хера себе! — прошептала ему в ответ Ханна.
Она вдруг забыла, что Эдди не в курсе их старинной игры с Рут.
— Ты слышишь этот звук? — спросила Ханна у Эдди, у которого, как и всегда, был недоумевающий вид. — Это мои трусики сползают на землю. Я имею в виду этот звук.
— Вот как, — сказал Эдди.
Какая вульгарная женщина Ханна. Слава богу, что он не будет жить с ней под одной крышей!
Харри Хукстра услышал их голоса. Он бросил топор и направился к ним; они стояли как дети, боясь отойти от машины; бывший полицейский подошел к ним и взял чемодан из дрожащей руки Ханны.
— Привет, Харри, — выдавил из себя Эдди.
— Вы, наверно, Эдди и Ханна, — сказал им Харри.
— Ни хера себе, — сказала Ханна, но ее голос — нетипично для нее — звучал как у маленькой девочки.
— Рут говорила, что вы так и скажете! — сказал ей Харри.
«Так-так, ну, теперь-то мне ясно — да тут любая бы поняла!» — думала Ханна.
На самом же деле Ханна думала: «Жаль, что я не встретила его первой!»
Но что-то в ней, что-то, всегда подтачивавшее ее внешнюю и только кажущуюся самоуверенность, подсказывало Ханне, что даже если бы она и встретила Харри первой, то он не заинтересовался бы ею — по крайней мере, больше чем на одну ночь.
— Рада с вами познакомиться, Харри, — это все, что смогла произнести Ханна.
Эдди увидел идущую к ним Рут — она на холоде обхватила себя за плечи руками. Она просыпала немного муки себе на джинсы, и на лбу у нее был мучной след, оставленный рукой, когда она откидывала назад волосы.
— Привет! — крикнула им Рут.
Ханна никогда не видела Рут такой — это было что-то, лежащее за пределами счастья.
«Вот что такое любовь», — понял Эдди; он никогда не чувствовал себя таким угнетенным.
Глядя на Рут, Эдди спрашивал себя, с чего это он решил, будто Рут похожа на Марион, как это он воображал, что может влюбиться в нее?
Ханна переводила взгляд туда-сюда, поначалу, с алчностью, на Харри, потом, с завистью, — на Рут.
«Ни хера себе — они же влюблены!» — поняла она, ненавидя себя.
— У тебя мука на лбу, детка, — сказала Ханна Рут, целуя ее. — Ты слышала этот звук? — прошептала Ханна старой подружке. — Мои трусики соскальзывают на землю, да нет — они просто шмякнулись об нее!
— Мои тоже, — сказала ей Рут, покраснев. «Наконец-то Рут добилась своего, — подумала Ханна, — получила то, что хотела».
Но вслух Ханна сказала:
— Мне нужно помыть волосы, детка, и, может, немного почистить перышки.
Ханна отвела взгляд от Харри — она просто не могла больше смотреть на него. Потом из кухонной двери выбежал Грэм и припустил к ним. Он обхватил Ханну за колени, чуть не сбил ее с ног; Грэм появился очень кстати.
— Кто этот ребенок? — воскликнула Ханна. — Нет, это не мой крестный сынок. Этого не может быть! Мой — маленький, а этот просто великан. Кто этот ребенок?
— Это же я! Грэм! — закричал Грэм.
— Нет, это не может быть Грэм — ты слишком уж большой! — сказала Ханна, поднимая и целуя его.
— Не, это я, это Грэм! — выкрикнул Грэм.
— Нужно говорить не «не», а «нет», детка, — прошептала мальчику Ханна.
— Нет, это я, это Грэм! — повторил Грэм.
— Ну-ка проводи меня в мою комнату, Грэм, — сказала ему Ханна. — И помоги мне включить душ или ванну — мне нужно помыть волосы.
— Ханна, ты что, плакала? — спросил мальчик.
Рут посмотрела на Ханну, но та сразу отвернулась. Харри и Эдди стояли у кухонной двери, восхищаясь незаконченной дровяной кладкой.
— Ты не больна? — спросила у подружки Рут.
— Нет. Эдди предложил мне жить с ним, только он не совсем это имел в виду, — добавила Ханна. — Он хотел, чтобы у нас было что-то вроде общаги.
— Это странно, — заметила Рут.
— Ну, ты еще и половины не знаешь! — сказала ей Ханна, снова целуя Грэма.
Грэм оттягивал Ханне руки — она была непривычна таскать на руках четырехлетних мальчиков. Ханна направилась к дому, в свою комнату, принять душ или ванну, напитать себя самыми свежими воспоминаниями о том, на что похожа любовь, — может быть, в один прекрасный день это случится и с ней.
Ханна знала, что этого никогда не случится.
Счастливая пара и два ее несчастливых друга
Рут Коул и Харри Хукстра поженились утром в День благодарения — церемония проходила в запустелой гостиной лонг-айлендского дома Рут. Рут не могла придумать лучшего способа попрощаться с домом, чем сыграть в нем свадьбу. Передняя и коридор наверху были уставлены коробками с написанными на них указаниями для грузчиков. На всех предметах мебели были либо красные, либо зеленые бирки; красные означали, что эти предметы остаются здесь, зеленые — что их нужно везти в Вермонт.
Если дом не продастся до лета, то Рут собиралась сдать его в аренду. Большую часть мебели она хотела оставить здесь, да и не нравилась ей эта мебель. Дом в Гемптонах никогда не был счастливым для Рут, кроме того короткого промежутка времени, что она жила здесь с Аланом. (Воспоминания об Алане у нее редко ассоциировались с вермонтским домом, что тоже было кстати.)
Эдди увидел, что все фотографии сняты со стен; вероятно, они были упакованы в одну из картонных коробок. В отличие от прошлого раза, когда из дома были вывезены все фотографии, теперь из стен были вытащены и гвоздики, дырочки в стенах заделаны, а стены — свежевыкрашены или обклеены новыми обоями. Потенциальный покупатель никогда бы не узнал, сколько в этом доме было когда-то фотографий.
Рут сказала Эдди и Ханне, что священника для венчания она «одолжила» в одной из бриджгемптонских церквей. Это был крупный, с недоумевающим выражением лица человек, сердечно пожимающий руку собеседнику, с громовым баритоном, который резонировал в доме и вызывал вибрацию подготовленной к торжеству посуды в столовой. Кончита Гомес уже накрыла стол к обеду в День благодарения.
Эдуардо был посаженым отцом невесты, Эдди — дружкой жениха. Ханна была подружкой невесты — она исполняла эту роль уже во второй раз. На первой свадьбе посаженым отцом Рут был Эдди, и теперь он испытал облегчение, узнав, что его избавили от этой роли. Эдди предпочитал роль дружки жениха — хотя он и знал нидерландца меньше месяца, тот нравился ему все больше и больше. Нравился Харри и Ханне, но ей до сих пор было трудно смотреть на него.
Харри выбрал стихотворение, которое хотел бы прочитать на свадьбе. Он не знал, что Алан на своей панихиде завещал Эдди прочесть стихотворение Йейтса, и выбрал стихотворение Йейтса для своей и Рут свадьбы. Хотя от этого стихотворения у Рут, Ханны и Эдди слезы навернулись на глаза, для Рут это стало еще одним подтверждением правильности ее выбора. В нем говорилось о том, что такое «быть бедным», каковым (в сравнении с Рут) и был Харри. И бывший сержант прочел это стихотворение с такой же бескомпромиссной решимостью, с какой начинающий полицейский может зачитывать преступнику его права.
Стихотворение называлось «Он мечтает о парче небес», и Эдуардо с Кончитой, пока Харри читал, держались за руки, словно это была их свадьба.
Владей небесной я парчойИз золота и серебра,Рассветной и ночной парчойИз дымки, мглы и серебра,Перед тобой бы расстелил, —Но у меня одни мечты.Свои мечты я расстелил;Не растопчи мои мечты[54].
Грэму поручили держать кольца, но он, не расслышав, решил, что его миссия — не держатель колец, а зарыватель колец[55], и когда пришло время отдавать кольца, Грэм возмутился, что упущена столь важная часть ритуала. Когда он должен был зарывать кольца и где? По завершении церемонии, поскольку Грэм был в отчаянии из-за того, что казалось ему умалением символического смысла колец, Рут позволила мальчику зарыть ее с Харри кольца у корней бирючины, высившейся над бассейном. Харри точно засек место захоронения, чтобы по завершении определенного торжественного промежутка времени Грэму можно было показать, где нужно откопать кольца.
В остальном вторая свадьба Рут прошла без сучка без задоринки. Только Ханна обратила внимание, что ни Рут, ни Эдди вроде бы не ожидают появления Марион, а если она и присутствовала в их мыслях, то они никак этого не демонстрировали. Сама Ханна, которая, конечно, никогда не видела матери Рут, редко думала о Марион.
Привезенной Рут и Харри из Вермонта на День благодарения индейки хватило, чтобы кроме Рут, Харри, Ханны, Эдди, Эдуардо и Кончиты можно было накормить еще целое семейство. Рут всучила половину остатков индейки уходившим домой Эдуардо и Кончите. Грэм, с подозрением относившийся к индейке, потребовал разогретый на гриле сэндвич с сыром.
