Паулина Симонс - Красные листья

— Нет, — ответила Конни, — он учился в Дартмуте, чтобы стать юристом, а затем политиком, но он… изменил, решение.

— Изменил решение? Но колледж он окончил?

— Насчет этого он тоже изменил решение, — произнесла Конни с задумчивой нежностью.

— Понятно, — кивнул Спенсер. — Конни, а ты, я вижу, тоже изменила решение насчет Джима?

Она смущенно кивнула в ответ:

— Он приезжает сюда каждое воскресенье. — На этих словах ее голос дрогнул, и Спенсер не был уверен, случилось ли это оттого, что таким оказался Джим, или потому, что совсем другим оказался для нее Натан Синклер.

Ему вдруг захотелось протянуть руку и погладить ее.

— Я сделаю все, что смогу, Конни.

— Я знаю, что сделаешь, Спенсер. Такой ты человек.

— Но ты должна понимать: не для тебя — для Кристины.

«И для себя. И для матери Кристины, которой я обещал», — подумал он и подбадривающе улыбнулся Конни.

— Я понимаю, — проговорила она поспешно.

— И я ничего не обещаю, это ты тоже должна понять.

— Понимаю, понимаю. — Она грустно улыбнулась. — Спасибо.

Спенсер встал:

— Не надо меня благодарить, Конни. — Ему хотелось признаться, что все это необходимо ему. Что он делает это главным образом для себя:

— Вряд ли мы еще когда-нибудь встретимся, Конни, — произнес он. — Береги себя.

Так уж получилось, что он влез в трясину, где завязли эти четверо. Думал, что только посмотрит — и назад. Ан нет — он оказался в компании пятым. Покидая некогда любимый Хановер, Спенсер думал, что все остается позади, что все забудется, но ему пришлось все время тащить за собой этот груз. Душа его была как старый, изношенный чемодан, куда небрежно втиснули этот груз, и вот теперь крышка не закрывалась, и груз торчал оттуда, зловеще напоминая о себе.

Все испоганили эти четверо. Все. И его Хановер. И его самого запачкали с ног до головы своими исковерканными жизнями, своими болезненными комплексами.

Спустя три месяца, в июне, Спенсер О'Мэлли разыскал А. Мейплтопа в телефонной книге городка Гринвич, штат Коннектикут.

А. Мейплтоп жил по шоссе Саунд-Бич на берегу пролива Лонг-Айленд примерно в четверти мили от престижного Пойнт-парка. Перед тем как пойти к нему, Спенсер позвонил. Удивительно, но ему показалось, что Натан, услышав его голос, обрадовался.

— Чего вы так долго не объявлялись, детектив? — сказал он, соглашаясь пообедать со Спенсером.

Прежде чем отправиться на встречу, Спенсер все внимательно обдумал и решил взять с собой портативный магнитофон, спрятав его в кармане рубашки. Он также не забыл свой полицейский «магнум». Спенсер вообще никуда не ходил без него, даже когда не работал.

Вечно сидевший без гроша Натан Синклер действительно далеко продвинулся с той поры, когда обитал в приюте города Остин, штат Техас, и с тех юношеских дней, проведенных в Бруклин-Хайтсе. О времени, проведенном под гостеприимной крышей семейства Синклер, упоминать не будем.

Снаружи дом выглядел великолепно. Вероятно, таким же он был и внутри. Трехэтажный коттедж утопал в зелени. Его фасад был украшен небольшими решетчатыми окнами, мансардой на третьем этаже и увитым плющом забором. Ландшафт включал в себя большей частью сахарные клены [45] и дубы, между которыми проглядывал пролив Лонг-Айленд.

Натан встретил его перед домом. Спенсер стоял, любуясь деревьями и вдыхая соленый воздух.

— Я перевез их из Нью-Хэмпшира и Вермонта, — сказал Натан, показывая на сахарные клены. — Здесь, в Коннектикуте, сколько ни старайтесь, вы не найдете таких красивых деревьев с такими огненными листьями осенью.

Они кивнули друг другу с вежливым безразличием. Рукопожатия избежали. Спенсер слышал, как тоненько гудит его магнитофон.

Натан выглядел возмужавшим. Спенсер подозревал, что он вернулся в Гринвич, будучи в душе полностью Синклером, но в обличье А. Мейплтопа. И действительно, его манера вести себя, одеваться, говорить так вежливо и благородно, его уложенные в прическу, аккуратно подстриженные — косички как не бывало, — освеженные туалетной водой волосы — то есть буквально все свидетельствовало о том, что Натан превратился в настоящего Синклера. Его одежда, дом и его речь говорили о многом. Но было видно и главное — на все это требовались большие деньги.

— Ты все еще Мейплтоп, Натан?

— Вряд ли я уже стану кем-нибудь другим. — Он растянул рот в белозубой улыбке. — Ну и куда же мы поедем?

— А разве нам нельзя остаться здесь?

— Нет. К сожалению, сегодня не тот день. Я только недавно уволил повара и горничную. Поэтому я предлагаю отправиться в город, там есть одно хорошее место. Просто очаровательное. Думаю, вам понравится.

Спенсеру было не все равно, куда ехать. Он хотел остаться в доме, чтобы увидеть, как там внутри. Что он ожидал найти в этих залитых солнцем комнатах, среди цветов и редких растений в горшках, среди книжных полок и антикварных безделушек? Неужели квадратную подушку тридцать на тридцать, безмятежно лежащую на диване?

Место, куда привез его Натан, было действительно приятное. Они сели на южной стороне, где ласково пригревало солнце. Столы были покрыты красно-белыми клетчатыми скатертями. Официантка в красно-белом переднике принесла им кофе.

Первые десять минут они лениво перебрасывались малозначащими фразами. Натан, не переставая, курил. Спенсер понял, что все у Натана сейчас показное: и хладнокровие, и самоуверенность, и изящные манеры с претензией на аристократизм. Он нервничает, и его напряженные пальцы непрерывно хватают сигарету за сигаретой.

— Так чем я обязан твоему визиту, Спенсер? — произнес Натан через некоторое время. — Можно я буду звать тебя Спенсер? Ты уже начал писать книгу?

— Я никогда в этом не был силен, — ответил Спенсер.

— А-а-а, — протянул Натан. Его вопрос повис в воздухе, оставшись без ответа.

Спенсеру хотелось, чтобы Натан хотя бы немного расслабился, но, судя по всему, думать об этом было уже поздно.

— Я ездил повидаться с твоей старой подружкой Констанцией Тобиас. Ты еще помнишь ее?

— Конечно, я помню Конни, еще бы, — вяло произнес Натан. — Как она?

— Очень хорошо. У нее все хорошо. Одно ее только удивляет: почему ты не приезжаешь ее навестить?

Натан пожал плечами, но как-то изящно, почти женственно и таким же инфантильным тоном заметил:

— Ну, ты понимаешь, поначалу было довольно трудно. Ведь и для меня тоже это был очень трудный период.

— О, конечно, трудный. Ты работал?

Натан улыбнулся как бы виновато, вроде бы исповедуясь:

— Нет. Женился на богатой. Она купила для нас этот дом.