Анита Шрив - Роковая связь

По мнению Мэттью, вся эта история произошла потому, что девчонка захотела доказать себе и другим, что она способна стать звездой, пусть лишь в сексе. Иначе зачем все это было записывать? Джеймсу ничего не надо было доказывать, он уже успел стать звездой Авери. Все трое ребят являлись баскетбольными звездами своей школы.

Ответственность за происшедшее Мэттью возлагал на девчонку и на человека с камерой.

Мэттью не знал, кто держал камеру. Джеймс в этом так и не признался, и он его за это уважал.

Мэттью тошнило, когда он вспоминал о том дерьме, Которое потоком лилось со страниц прессы, например, о «шекспировском характере трагедии в Авери». Что общего между тем, что случилось в Авери, и Шекспиром? Взлет и падение, роковая ошибка и тому подобная муть?

Мэттью и Мишель знали, что в Истоне Джеймс экспериментировал с наркотиками и алкоголем. Это переросло в проблему, и его исключили за распространение марихуаны. Поэтому они с Мишель хотели, чтобы теперь он учился поближе к дому. Лучшего варианта, чем Авери, они не видели. Им посоветовали отдать туда Джеймса на дополнительный год, чтобы лучше подготовить его к учебе в Университете Гонзага. Это был просто идеальный план… если бы он не провалился с таким треском.

Как считал Мэттью, девятнадцатилетним парням просто необходимо спускать пар. В идеале это должно происходить на баскетбольной площадке, но современная молодежь живет в состоянии постоянного стресса, временами давление становится невыносимым, поэтому иногда происходят срывы. Но ошибки необходимо уметь прощать. Мэттью насмотрелся в колледже такого, что происшествие в частной школе казалось ему детским лепетом. Разумеется, это не возводило парней в ранг святых, но все равно, случившееся являлось частным делом школы и молодых людей. Адвокат Джеймса очень удачно развил тему неосведомленности парней о том, что все события снимались на пленку, фактически доказав, что их подставили. Верил ли в это Мэттью? Он и сам не знал.

Самым смешным казалось то, что, случись нечто подобное в колледже, эту пленку назвали бы произведением искусства.

Таких четырнадцатилетних девчонок Мэттью никогда не видел. Ему на ум пришло слово «стерва». Именно поэтому он обвинял ее в соблазнении парней, но ему было все равно, кто и что о нем подумает. Он не скрывал своих чувств по этому поводу.

Джеймсу и его друзьям нечего было доказывать. Они давно уже реализовались на баскетбольной площадке.

Джеймс больше не прикасается к мячу. Мэттью это просто убивает. Джеймс не просто любил баскетбол, он им жил.

Мэттью показал Мишель письмо аспирантки из Вермонтского университета. Он не знал, стоит ли им с ней встречаться. Он знал, что ей скажет, а от адвокатов его уже тошнило.

Мишель

Если то, что я расскажу, может помочь другой матери, значит, из этих жутких событий, которые нам пришлось пережить, выйдет хоть что-то хорошее.

Я уже много лет ожидала, что с Джеймсом случится нечто скверное. Того, что произошло в Авери, я, разумеется, и представить не могла, а кто мог бы на моем месте? Но позже я поняла, что всегда боялась за сына.

Иногда мне кажется, что я могла этому помешать. Но потом я осознаю, что это было не в моих силах. Порой я спрашиваю себя: «Что с Джеймсом не так?»

Дело в том, что Джеймс всегда умел врать. Даже когда ему было всего тринадцать или четырнадцать лет, он делал это просто мастерски. Он был очень милым, обаятельным и забавным, но врал так здорово, что даже мне не удавалось уличить его. Разумеется, зачастую вранье обнаруживалось, но это происходило уже значительно позже. Иногда на вранье указывало лишь отсутствие логики в его заявлениях. Подростки не всегда умеют логически обосновать ложь. И все же даже в этих случаях он был так убедителен, что я начинала сомневаться в правильности своих рассуждений и своем здравом смысле. Глядя мне прямо в глаза, мой сын утверждал нечто, коренным образом противоречащее известным мне фактам. Сначала я сомневалась в себе, а потом смирялась с ситуацией.

Теперь я часто спрашиваю себя: «Возможно, я была недостаточно строга? Возможно, я была слишком строга?» Об этом трудно судить задним числом. Возможно, когда он был совсем маленьким, я уделяла ему недостаточно внимания? Возможно, мне следовало бросить работу?

Теперь я думаю об этом постоянно.

Вранье началось в восьмом классе. Хотя, может, и раньше, а я просто не замечала. Я очень хорошо запомнила один день. Приближалась свадьба нашей старшей дочери Джули, и мы договорились встретиться с ней в прокатном пункте, чтобы выбрать смокинг для Джеймса. Я забрала Джеймса из школы, и всю дорогу до магазина он беспрестанно болтал. Я, помню, еще подумала: «Сегодня хороший день. Джеймс приветливо разговаривает со мной, и мы едем выбирать смокинг на свадьбу Джули». Но когда мы встретились с Джули, она посмотрела на брата так странно, как будто что-то о нем знала. Это было так заметно, что Джеймс начал отворачиваться от сестры. Он делал вид, что разглядывает пиджаки или запонки. «Что ты курил? — поинтересовалась Джули. — Что у тебя с глазами?»

Я посмотрела на сына. Его глаза покраснели и словно бы слегка выкатились из орбит. Как я не заметила этого раньше? Казалось, их распирает какая-то жидкость и в любой момент они могут лопнуть.

«Быть может, это конъюнктивит? — подумала я. — Или он долго сидел за компьютером?» На обратном пути я без обиняков поинтересовалась у него, что имела в виду Джули. Он ответил, что понятия не имеет. Я остановила машину и сказала: «Посмотри на меня». Он посмотрел. Прямо в лицо. Мне показалось, он немного раздражен. «В школе показывали фильм, — ответил он, вскинув вверх обе руки. — Я не знаю. Я думал, он никогда не закончится. Может быть, поэтому у меня такие красные глаза».

Надо было слышать Джеймса, чтобы понять, как убедительно он это произнес. Я плюнула и больше никогда не возвращалась к этому вопросу.

Но с этого дня я начала к нему присматриваться.

Вначале я услышала от других мам, что семиклассники пьют, а восьмиклассники курят марихуану. Я не поверила. Ведь мы живем в маленьком городке, хотя у нас есть свой колледж. Возможно, именно это облегчает школьникам доступ к марихуане и алкоголю. Но я обратила внимание, что все матери до одной были уверены, что именно их ребенок на такое не способен. Я тоже не верила, что Джеймс этим занимается.

Внутри семьи мы установили строгие правила. К одиннадцати часам вечера Джеймс был обязан возвращаться домой. Если его планы менялись и он отправлялся не туда, куда собирался идти вначале, он должен был позвонить мне на сотовый и сообщить об этом. Впрочем, я довольно скоро поняла, что никогда в точности не знаю, где он находится. Я начала его проверять. Я звонила родителям ребят, к которым, по его утверждению, он ушел. Как-то одна мать ответила мне, что в этот вечер вообще его не видела. В ее голосе звучали удивление и легкая жалость. Я абсолютно точно знала, о чем она думает: «Мишель не может доверять своему сыну».