Лена Ленина - Новые цари

Снова оказавшись напротив этого чудесного создания с идеальным силуэтом, Виталий обнял ее за талию и притянул к себе. Она мягко высвободилась.

— Ты должен уехать, Виталий. Я — опасная женщина. Опасная для всех, кто со мной сталкивается. Как-нибудь я расскажу тебе мою историю, Бог даст. Не знаю почему, но я тебе доверяю.

Виталий было запротестовал, но Елена приложила пальчик к его губам. В ее взгляде он прочел вызов. Ему страшно хотелось взять ее тут же, на мраморном полу вестибюля. Им овладело жгучее желание доказать ей, кто в доме хозяин. Но он сдержался. Как будто почувствовав внутреннюю борьбу в сердце миллиардера, княжна взяла его за руку и повела по лестнице, ведущей в частные покои.

— Открою тебе один секрет, Виталий. Ты будешь единственным, кто будет в курсе и если в ближайшее время со мной случится какое-нибудь несчастье или ты услышишь о моем исчезновении, я покажу тебе, где ты сможешь меня найти.

Виталий повиновался. Проходя по длинной анфиладе гостиных, обставленных антиквариатом, они остановились перед старинным портретом в полный рост провокационно красивой женщины. Княжна представила ее Виталию:

— Это Наталья Михайловна, ставшая княгиней Оболенской в 1844 году, когда она вышла замуж за старину Владимира, того красавца-офицера из галереи предков. Помнишь?

Заинтригованный, Виталий кивнул. Не понимая, куда она клонит, спросил:

— Это ради Натальи великий князь Владимир Сергеевич, младший брат царя, гофмаршал и лейтенант-полковник петербуржских кадетов пожертвовал половиной своего эскадрона и… своим здоровьем?

— Какая память! Браво! Ты — супер! — восхитилась княжна.

Виталий унаследовал этот дар от отца. «Это единственное полезное качество, которое к тебе от него перешло, береги его!» — часто говорила мать, и он послушно с самого детства каждый вечер заставлял себя, прежде чем лечь в постель, вспоминать «фильм» прошедшего дня, прокручивая его в малейших деталях и диалогах.

— Что за секрет ты хотела мне открыть, Лена? Его как Джоконда прячет в своей улыбке Наталья Михайловна? — спросил он, делая вид, будто не обращает внимания на комплимент, но позволив себе обратиться к ней на «ты».

Елена, улыбнувшись, подошла близко к картине и нажала на какую-то точку на дальнем плане пейзажа. Картина повернулась и открыла в стене проем, достаточно большой, чтобы в него мог войти человек. Княжна сделала Виталию рукой знак и, видя его нерешительность, поторопила:

— Проходи.

Он протиснулся в секретный проход и попал на круглую лестницу, которая как будто проваливалась куда-то вглубь здания. Неровные каменные ступеньки были едва освещены тусклыми лампочками. «Не хватает только сырости на стенах и пары крыс» — подумал Виталий, представив себя Штирлицем. Лена, вернув картину на место, последовала за ним. Спуск казался длинным. Они не проронили ни слова, даже когда очутились в просторном помещении, украшенном разноцветными красками и тканями. Оно было похоже на зал в восточном дворце а-ля «Тысяча и одна ночь». В нишах стояли медные и золотые масляные лампы, только масло в них было заменено электричеством. На полу на густом длинношерстном ковре лежали многочисленные подушки и звериные шкуры. В углу этого странного убежища Виталий заметил полки со старинными книгами, несколько низких тумбочек в китайском стиле из резного дерева, на которых стояли напитки, посуда и коробки с шоколадом и орехами.

— Это мой секрет. Когда чувствую себя в опасности или когда мне нужно восстановиться, я прячусь здесь. С самого детства. Только мои родители, папа и мама, знают о существовании этого тайника. Говорят, что он был построен в конце семнадцатого века, чтобы обитатели дворца могли укрываться здесь от гнева народа в смутные годы. Другие говорят, что это был тайник гугенотов. Я же всегда верила в легенду о неразделенной любви простого рыцаря и принцессы романовской крови, которые могли встречаться только здесь.

— Дворцовая легенда … — протянул Виталий, который никак не мог решить, развалиться ли на этих подушках у ее ног или прислушиваться, не гонятся ли за ними преследователи из реального мира. И еще он спрашивал себя, не сон ли это.

— Легенда о принцессе, — Елена улыбнулась, — плод моего детского воображения, поэтому я в нее верю железно.

Виталию казалось, что он находится на границе между реальностью и выдумкой. Он даже почувствовал себя не очень хорошо. Мир, казалось, терял свои привычные очертания. Но он списал это на последствия «Гильотины» и старался не показать плохого самочувствия хозяйке дворца, волшебнице, которая увела его так далеко от привычной жизни. Он подошел к ней, обнял и слегка наклонил назад для страстного поцелуя. Затем уложил на подушки. Она не сопротивлялась. Она взяла его лицо в свои руки, притянула к себе и прошептала, глядя в глаза:

— Не надо, прекрасный рыцарь, не сегодня. Уходи. Возвращайся к своим и никому ничего не говори об этом вечере. Я не могу быть твоей. Ты потом поймешь.

Виталий не привык, когда ему отказывали. Он был выбит из колеи, и в его мозгу судьба как будто балансировала между любовью и смертью. «Что я должен сейчас сделать? — спрашивал он себя. — Послушаться эту необычную женщину и удалиться на цыпочках? Рискнуть потерять ее навсегда, но овладеть ею этой ночью? Убеждать, как упрямый школьник? Показать свою силу и доминировать? Быть слабым в глазах других или сильным в собственных? Верить или усомниться?»

Он стоял в нерешительности. Лена отстранилась и открыла еще одну потайную дверь.

— Поверь, Виталий, мы увидимся. Я этого хочу. Я тебя хочу. Но сейчас ты должен уйти. Этот тайный ход выведет тебя на берег моря недалеко от дебаркадера, где ты припарковал катер. И не забудь, никому ни слова о нашем прекрасном вечере!

— Лена, ты должна мне все объяснить! Ты обязана!

— Доверься мне, Виталий. Вспомни, что писал Гамлет Офелии. Я не Гамлет и, слава богу, ты не Офелия, но те стихи я присваиваю и посвящаю тебе.

Она подтолкнула его в темноту и закрыла дверь. Он не осмелился протестовать.

Когда он достиг дебаркадера, он услышал издалека звуки «Пети и волка». Отрывок про приближение волка. Он захотел вернуться, но вдруг вспомнил стихи Шекспира, которые декламировала княжна, и решительно зашагал к катеру.

Не верь дневному свету,Не верь звезде ночей,Не верь, что счастье где-то,А верь любви моей.

«Слава Богу ты не Офелия. Те стихи я присваиваю и посвящаю тебе», — вспомнил он последние слова Лены и то, как она поцеловала его на прощанье, оставив на губах обещание завтрашнего дня.