Кэтрин Коултер - Блондинка в черном парике

— Нет, я не могу, Амабель. Это кричала женщина, и кто-то причинял ей боль. Я не могу так просто лечь в постель и забыть о том, что слышала.

— А почему бы и нет?

Салли воззрилась на нее, онемев от изумления. — Ты хочешь сказать, что, когда твой отец бил маму, ты пыталась ее защищать? — Да.

Амабель вздохнула.

— Мне очень жаль, детка. Но на этот раз ты слышала действительно вой ветра, а не мамин крик.

— Можно позаимствовать ваш дождевик, Амабель?

Тетя снова вздохнула и крепко обняла племянницу.

— Ну хорошо, я позвоню преподобному Ворхизу. Он не такой древний, как остальные, и еще довольно крепок. Он прочешет окрестности.

Когда преподобный Хэл Ворхиз прибыл к дому Амабель, с ним были еще трое мужчин.

— Это Гас Эйснер, Сьюзен, — тот самый, который может починить все, что имеет колеса и мотор.

— Мистер Эйснер, я слышала, как кричала какая-то женщина. Дважды. Это был жуткий вопль! Наверное, ее избивали.

У Гаса Эйснера был такой вид, словно он хотел сплюнуть, если бы только где-то поблизости стояла плевательница.

— Это ветер, мадам, — авторитетно заявил он, — всего лишь ветер. Я слышу его всю жизнь, почитай уже семьдесят четыре года, и порой он издает такие звуки, что волосы встают дыбом! Это просто ветер.

— Но мы все равно проверим окрестности, — добавил Хэл Ворхиз. — Со мной здесь Пурн Дэвис, владелец универмага, и Ханкер Доусон — ветеран второй мировой и самый большой специалист по цветоводству.

Салли кивнула. Проповедник ободряюще сжал ее плечо, кивнул Амабель и вслед за остальными направился к двери, бросив на ходу:

— Вы, дамы, оставайтесь дома, никуда не выходите и не отпирайте никому, кроме нас.

— Слабый пол, маленькие женщины, — усмехнулась Салли. — У меня такое чувство, что я должна быть босой, беременной и готовить кофе, сидя на кухне.

— Не суди строго, деточка, они просто очень старые. В их поколении было принято, чтобы мужья выдавали женам деньги на карманные расходы. Жена Гаса, Вельма, не узнает банковский счет, даже если ее ткнуть в него носом. Но времена меняются, равновесие сдвигается в другую сторону. Старый Гас страдает куриной слепотой: в темноте он не видит и без Вельмы становится совершенно беспомощен. Не обижайся на них, они ведь заботятся о нас, разве это плохо?

В тот самый миг, как Салли открыла рот для ответа, крик раздался снова. На этот раз он сразу же зазвучал сильно, был громким, отчаянным и вдруг прекратился, резко оборвавшись на высокой ноте. Прозвучал где-то вдали и вот теперь смолк. Каким-то шестым чувством Салли понимала, что больше крик не повторится, этот был последним. И еще онА ЗНАЛА, что никакой это, к черту, не ветер.

Она взглянула на тетю. Амабель поправляла современную картину, висевшую над диваном. Это было небольшое полотно, написанное в абстракт-нон манере хаотичными мазками оранжевого, лилового цветов и охры. Картина производила мрачное, тревожное впечатление и наводила на мысли о чем-то жестоком.

— Ветер, — медленно проговорила Салли, — ветер и ничего более. — Ее так и подмывало спросить у Амабель: если Гас страдает куриной слепотой, что тогда проку посылать его на поиски жертвы в кромешной темноте?

Утро следующего дня выдалось холодное и ясное, мартовское небо было таким синим, каким обычно бывает в августе. Салли направилась в гостиницу Тельмы. Марта сообщила, что мистер Квинлан как раз сейчас завтракает.

Квинлан восседал в гордом одиночестве посреди тяжелой викторианской мебели. На льняной скатерти был сервирован завтрак, который скорее подошел бы трем королям, нежели одному простому смертному.

Салли прошла прямиком к нему, подождала, пока он оторвет взгляд от газеты и обратит на нее внимание, и спросила:

— Кто вы такой?

Глава 5

Джеймс и представить себе не мог, что Салли может повысить на него голос — во всяком случае, не после того, как, ворвавшись в гостиную Амабель Порди, он застал ее лежащей на полу и почти что обезумевшей от страха. Но тем не менее она здорово врезала ему под ребра и даже собиралась ударить коленом. Она защищалась. И вот сейчас она снова стоит перед ним с таким видом, словно готова плюнуть ему в лицо. По какой-то неведомой причине ему это даже понравилось. Может, потому, что ему не хотелось видеть своей добычей слабое или трусливое существо, не способное бросить ему вызов. Он любил настоящую хорошую погоню.

Как она могла так быстро узнать? Нет, это просто невозможно.

— Меня зовут Джеймс Квинлан. Большинство людей называют меня Квинланом, вы можете звать, как вам угодно. Почему бы вам не присесть, Салли? Уверяю вас, что еды тут предостаточно. Впрочем, стоит мне только покончить с одной тарелкой, Марта тут же вносит следующую. Она сама готовит?

— Понятия не имею. Кто вы такой?

— Садитесь, и мы поговорим. А хотите дам вам половину газеты? Газета весьма неплохая, «Орегониен». Кстати, тут есть большая статья о вашем отце.

Салли села.

— Кто вы, мистер Квинлан?

— Вчера вы звали меня Джеймсом. Это продлилось недолго.

— У меня такое чувство, что, когда дело касается вас, ничто не длится очень долго.

А может, она права? Он усмехнулся. В памяти почему-то мелькнул образ смеющейся Терезы: она рассмеялась, когда он прошептал, входя в нее, что если у нее когда-нибудь был мужчина, то теперь она поймет, что значит быть наполовину пустой.

— А какие еще у вас возникают чувства?

— Мне кажется, вы обожаете проблемы. Берете проблему в руки, мнете и вертите ее так и этак, и делаете все, что только возможно, чтобы ее разрешить. После этого вы теряете к ней интерес и начинаете искать следующую.

Джеймс уставился на нее и произнес; не замечая, что думает вслух:

— Откуда вы знаете, черт подери?

— Мистер Квинлан, откуда вам известно, что мой муж юрист? Об этом по телевизору не говорили — у них просто не было на то никаких причин. А если они его и показывали, то обсуждать его профессию или еще какие-то подробности его жизни им уж точно было ни к чему.

— А, значит, вы вспомнили, так ведь? — Не уходите от ответа. Это вам не к лицу. Что, если я скажу, что у меня в сумочке — кольт сорок пятого калибра, и я всажу вам пулю в лоб, если вы сию же минуту не скажете мне правду?

— Пожалуй, я бы вам поверил. Пусть ваше оружие так и остается в сумочке. Об этом говорили по телевизору — ваш старый добрый муж сопровождал вашу мать на похоронах вашего же папочки. Вы просто не видели. — Слава Богу, он слышал, как этот момент вчера обсуждали Тельма и Марта. И слава Богу, что их это не интересовало по-настоящему: Вашингтон, департамент Колумбия, — да это же в сотне световых лет от их мира. — К тому же если вы думаете, что у вас еще осталась какая-то частная жизнь, то забудьте об этом. Вы теперь — открытая книга.