Глянцевая женщина - Людмила Павленко
Виктор Петрович снова сел за стол, но сосредоточиться на чтении дневника так и не — смог. Пришедшее на ум орудие убийства спутало мысли и направило их в другое русло. Молоток. Старый, ржавый. Огромный. Таких обычно домято не держат. Вот у отца такой же молоток имеется, но он отвез его на дачу. А для работы дома купил новый. А Шиманский вообще заявляет, что молотка в их доме отродясь не бывало. И в самом деле, инструментов — никаких. Мастеров для ремонта — даже самого мелкого — приглашали. Те приходили со своими инструментами. Так говорит хозяин дома. А впрочем, это роли не играет. Он где угодно мог стащить пресловутый молоток. В версию о Шиманском-убийце укладывается тот факт, что ручку молотка протерли, а больше следов уничтожения отпечатков пальцев нигде не наблюдалось. Хозяин дома, вероятно, решил, что, коль скоро его отпечатки везде и всюду, то нужно их стереть лишь на орудии убийства. Это логично. Но вот вопрос: а где же ключ от квартиры, принадлежащий Алине? Ведь она собралась уходить. Замок в дверях обычный, не английский, квартиру нужно запирать. А ключа нет. Шиманскому о ключе ничего не известно. Он сказал, у Алины имелась целая связка — от дома ключ, от рабочего кабинета, от сейфа, от почтового ящика. И где же эта связка? Потеряла? Когда и где?
От раздумий его отвлек телефонный звонок.
«Наверное, мать, — подумал Кронин, — волнуется, как я доехал».
— О чем задумались? — услышал он знакомый голос.
Кронин и в самом деле, подняв трубку, не произнес ни слова: он всегда ждал, что ему скажет позвонивший.
— Обо всем понемногу, — уклончиво ответил он.
— Не пытайтесь меня обмануть. Вы судите Набокова.
— Что-о-о?! — буквально взревел в трубку Виктор Петрович. — Это же мистика! Такого не бывает! Вы не могли узнать всех моих мыслей!
— Вы меня оглушили, — попеняла актриса, — что вы кричите так? Попейте что-нибудь от нервов. Поздний вечер, пора успокоиться, чтоб отойти ко сну, а вы кричите.
— Так объясните мне, что происходит. Иначе я буду бояться вас. Вы… какая-то ведьма. Уж простите.
— Прощаю. «Ведьма» — от слова «ведать», то есть «знать». Для меня в этом слове нет ничего обидного. Напротив, это комплимент. И вы, как сыщик…
— Я не сыщик. Я — следователь прокуратуры, а не милицейская ищейка.
— Фи, какой сноб! Сыщик — это волшебник, ведьмак, он тоже должен «ведать», видеть насквозь людей. А вы… Нет, я в вас разочаровалась.
И она положила трубку!
«Нет, какова! — думал обескураженный Виктор Петрович. — Звонит… — он глянул на часы, — в половине двенадцатого, сообщает мне, о чем я думал пять минут тому назад, и, ничего не объясняя, кладет трубку! Феноменально! Как хорошо, что ей немало лет. Если бы встретилась мне молодая женщина с таким характером и такими способностями, я, чего доброго, влюбился бы и окончательно погиб!»
Виктор Петрович в свои тридцать пять лет еще не был ни разу женат. Тому виной — был его папенька, предупреждавший сына, что все детские влюбленности — ничто по сравнению с настоящей страстью взрослого мужчины, а потому жениться нужно поздно, вдоволь нагулявшись. «Чтобы не было мучительно больно наступать на горло собственной песне» — это его дословный текст.
«Уж не актриса ли была вот этой самой его песнью? — думал Виктор Петрович. — А что, вполне возможно. Я помню тот период нашей жизни. Мать тайком плакала, отец подолгу пропадал из дома — уходил рано, возвращался поздно. Ах, Елена Ивановна, роковая женщина. Тот кружевной платок — из вашей сумочки. Он пропитался вашими духами. Только попал он к нам из прошлого. Выпал из времени. Вы тогда, много лет назад, сделали неосторожный жест — и ваш платочек улетел в тридесятое царство. И вот теперь мы разбираемся: откуда он? Оттуда! С обложки глянцевых журналов, где роковые женщины бесстыдно демонстрируют прелести, а потом, позволяя дотронуться до себя только раз, казнят поклонников, как Нефертити — столь же прекрасная, сколь и жестокая. Как хорошо, что вы уже старуха, мон шер ами! Как хорошо, что ваша глянцевая шкурка покрылась мелкими морщинками, а тело перестало быть гибким и стремительным, как у пантеры. О вы, хищницы всех времен и народов! Пою вам гимн! Ненавижу вас и презираю! И мечтаю о вас…»
Телефон снова зазвонил. На этот раз Виктор Петрович сразу же спросил:
— Это вы, Елена Ивановна?
— Мы, — ответила она смеясь, — поняли, почему я разгадала ваши мысли?
— Никак нет.
— Почему все мужчины такие тупые?
— Потому что все женщины — ведьмы.
— Кто вам сказал, что все? Какая глупость! Глупость и дезинформация. Алина, к примеру, ведьмой не была. Обычной самкой. Но мужчины любили ее. Вам ведь нравятся пышногрудые и толстозадые женщины?
— Мне?!
— Да не персонально вам. Всем мужчинам. Впрочем, речь не об этом. Хотя и это очень важно в данном конкретном случае. А о Набокове я думала по той причине, что история наша заключает в себе немаловажный эпизод совращения малолетней. Я поняла, что вы о том же думаете, читая дневник Алины, который вы взяли домой.
— Вы еще и ясновидением страдаете? — усмехнулся Кронин.
— Это элементарно. На работе же некогда было читать. Потом поехали к родителям, чтоб узнать у отца, каким образом я помогала ему.
— Ну знаете…
— Знаю. Все знаю. Он удивился моим новым выкрутасам с перевоплощением в потерпевших и предполагаемых преступников.
— Ведьма…
— Да. И горжусь этим. Мало думаете, мой юный друг. А то бы вы не удивлялись моим способностям. Вот, например, вы замечали, как ведут себя уличные гадалки из цыганского племени? Они, охмуряя очередного клиента, начинают «зеркалить», то есть зеркально повторять все его жесты, выражение лица и так далее. Другими словами, они просто-напросто перевоплощаются в него. И в их сознание вплывают его мысли!
— Как это?
— Так. Наша мимика нас выдает. Ведь материя и сознание неразрывны. Наши мысли вызывают определенные жесты и мимику. Цыганка поднимает тему прошлого, к примеру, и впивается взглядом в лицо своего визави. Повторяет его движения и мимику — и в голове ее проносятся те же самые чувства и мысли, что и у незадачливого клиента. С поправкой на интеллект. Таким образом она выдает ему информацию о прошлом. А когда он начинает верить ей,
