Легенда о яблоке. Часть 1 - Ана Ховская
Хьюстон, февраль 1993 года
– Софи, дорогая, просыпайся, тебе в колледж. Ты забыла, что у тебя сегодня очень напряженный график?– обратилась Лили к крестнице, заглядывая к ней под одеяло.
София недовольно поежилась и протерла глаза пальцами.
– А еще тебе прислали разрешение на замену паспорта. Ты не объяснишь тете, что это за новость?
Девушка вмиг проснулась, вытянулась во весь рост и сползла с постели на ковер.
– Я решила сменить фамилию,– призналась София и сладко зевнула.– После того, что услышала о себе от собственного отца, я почувствовала, что должна что-то поменять в своей жизни. Я начала с фамилии.
Лили удивленно изогнула свою тонкую светлую бровь и неодобрительным тоном поинтересовалась:
– И чью же фамилию ты возьмешь?!
– Тетя, ты меня удивляешь: неужели не догадываешься?
– Я боюсь догадываться…
– Брось, конечно, это фамилия одной прекрасной семьи – нашей с тобой семьи – Мэдисон.
– Конечно, София Мэдисон звучит лучше, чем София Дьюго, но…
– В сто раз лучше!
– Я очень рада, что ты выбрала эту фамилию,– напряженно проговорила Лили,– а о твоем решении знают родители?
София смутилась, но твердо ответила:
– Маме я сообщу немного позже. Не думаю, что она будет против. А отцу, по-моему, сейчас абсолютно наплевать на меня и на мое решение…
София виновато отвела глаза от пристального взгляда крестной, ощущая, что та хоть и молчит, но не согласна с ее позицией и осуждает за своенравность. Но решение уже было принято, и отступать назад не позволяла гордость.
В один из дней, когда на лекции по праву София услышала о свободе выбора имени и фамилии совершеннолетними людьми, она без сомнения сделала запрос на смену фамилии. В тот момент отчаянная злость к собственному отцу заглушила все чувства вины и долга, которые мелькали где-то на заднем плане. Все, что хотела девушка, – это избавиться от всего, что могло связывать ее с родом Дьюго.
О болезни отца София узнала через три дня после случившегося, и где-то глубоко в душе она сочувствовала ему. И все же непреодолимая пропасть разделяла ее теперешние чувства от тех, которые она испытывала к отцу до того, как тот перешел все границы. Появилось суровое равнодушие и безжалостность. Совесть боролась со здравым смыслом, но что-то оборвалось внутри и не позволяло проявить великодушия и даже снисхождения.
София плотно занялась учебой, с головой ушла в подготовку к сдаче необходимых предметов экстерном. Она упрямо ставила перед собой цель: во что бы то ни стало справиться со всеми трудностями на пути к желанному будущему, которое навсегда разорвет связь с Эль-Пачито. И чувство вины за безразличие, черствость к отцу отступило на второй план.
За время подготовки к поступлению в университет София замкнулась на себе, на учебе, создала собственную реальность и не выходила за ее пределы. Это с беспокойством отмечали Харды. Но они проявляли чуткость: не навязывали своего мнения, были терпимы к странностям девушки, уважали ее свободу и самостоятельность. И София это чувствовала и старалась компенсировать свое «душевное отсутствие» редкими вспышками энтузиазма, беседами за ужином, вдохновенными рассказами об учебе и дальнейших планах, но после каждого откровения ощущала себя опустошенной как выжатый лимон. Как бы София ни загружала себя учебой, она все еще болезненно переживала за мать и сестру.
Когда в марте завершился первый этап экстерната, София не выдержала и решила выяснить свои отношения с отцом и расставить все на свои места. «Если он и сейчас проявит свою черствость и неуважение ко мне, я больше не позволю чувству вины съесть меня заживо. Я дам ему выбор – или я, или его принципы!»– решительно мыслила София, набирая домашний номер.
– Слушаю,– ответила Хелен.
– Мама, здравствуй…
– Софи, как долго я тебя не слышала!– обрадовалась та.
– Я тоже очень соскучилась…
Неловкое молчание дочери в трубке навело Хелен на мысль заговорить о делах фермы. София внимательно слушала грустный голос матери и не осмеливалась перебить, чтобы, наконец, освободиться от гнетущих мыслей.
– Я заговорила тебя? Нет? Ты знаешь, но нам кое-кто помогает…
– Хорошо, что есть такие друзья,– кивнула София, зная, что брат оплачивает половину счетов фермы.
– Тебе плохо?– догадливо, с тоской в голосе спросила Хелен.
– Нет, мама, я… ну… у меня все хорошо. Учеба продолжается, экзамены и практические работы сдаю по плану. Еще немного, и я стану студенткой университета…
– Я не спрашиваю об учебе. Уверена, там у тебя всегда порядок. Что с тобой происходит? Лили очень тревожится за твое здоровье, говорит, что ты, как потерянная… Ты хорошо питаешься? Тебя никто не обижает?
– Не слушай тетю, она воспринимает мою загруженность, как большие личные проблемы…
– У тебя голос потухший какой-то?– заметила Хелен.
Девушка покусала губы и призналась:
– Я кое-что натворила и боюсь признаться тебе в этом…
– Ради всего святого, не пугай меня!
– Ничего страшного! Я всего лишь взяла твою девичью фамилию… И вот уже месяц я – София Мэдисон. Мне нравится принадлежать к твоему роду, а не к… В общем, я позвонила, чтобы поговорить с отцом.
Тишина в трубке смутила Софию. Она неловко кашлянула и осторожно спросила:
– Ты молчишь потому, что осуждаешь меня или… Мам, ответь мне, не молчи, иначе я заплачу. Я чувствую себя такой потерянной. Я все бегу, бегу, занимаюсь до позднего вечера, а ночью ложусь в кровать и не могу уснуть… В чем я виновата – сама не понимаю. Но ужасно тошно на душе, больно и хочется реветь без остановки… А утром как ни в чем не бывало – все забыто… Я очень часто думаю и даже хочу, чтобы ты ушла от отца. Ты бы еще могла быть счастлива с Беном…
– Софи, не забывайся,– глухо ответила Хелен.
– Я бы не чувствовала себя такой бессердечной и неблагодарной дочерью… Ты ведь можешь это сделать?
– Я не могу обсуждать это с тобой. Не потому, что это мое личное дело, а потому, что ты еще так молода, и ничего не понимаешь в отношениях…
– И что здесь сложного? Ты или любишь, или нет. Сложно сделать первый шаг, но и на него можно решиться,– категорично заявила девушка.
– Софи, начать жизнь заново с тем грузом, который за спиной, – это не легкое дело. Это практически разрушить все, что
