Слуги этого мира - Мира Троп
Без лишних вопросов она приложилась к ней и опрокинула лекарство залпом. Но слишком поздно поняла, чем именно напоил ее Ти-Цэ.
Как только питье коснулось дна желудка, Помону бросило вперед, на четвереньки, и она содрогнулась от агрессивного рвотного спазма. Всего через пару секунд ее желудок стал девственно чистым. Помона схватилась за горло, отползла от того, что еще минуту назад было частью ее внутреннего мира, и несчастно утерла рот тыльной стороной ладони.
– Извините, что не предупредил. Зато теперь наверняка станет лучше. Знаю по своему опыту.
Он помог Помоне подняться с трясущихся колен, а затем и раздеться. Ти-Цэ повел ее к воде за руку и сам высвободился из набедренной повязки на ходу неловкими пальцами.
– Здесь никого нет? – спросила она тихо. Нагота – последнее, что ее сейчас волновало, но вопрос сорвался с уст сам собой.
– Никого, – подтвердил Ти-Цэ. – Сейчас очень рано. Праздник наверняка длился всю ночь. Жители отсыпаются.
– Я думала, что это Ми-Кель, – выпалила она, когда они с Ти-Цэ зашли в воду. Дрожащими руками Помона смывала с плеч кровь и шипела: раны жгло, будто под кожу ей заталкивали крапиву.
– Лучше окунуться, – подсказал Ти-Цэ. – Вода здесь чистая, даже целебная, естественным образом обеззаразит.
Помону осенило: этот запах травяного чая, который поднимался со дна источника, она уже чуяла раньше – в Пэчре.
– Наши лекарства отсюда? Из вашей долины, Ти-Цэ?
Он быстро кивнул, дав понять, что это не имеет большого значения сейчас, и жестом попросил выполнить его рекомендацию.
Помона задержала дыхание и нырнула под толщу воды и лепестков. Вместе с жжением она ощутила приятное покалывание – так мать пощипывала тесто за оба раскатанных края, чтобы спрятать начинку пирога за аккуратным швом. Сделала шаг назад и головная боль, постепенно успокаивался желудок. Если бы хватило дыхания, она просидела бы под водой куда дольше, но вскоре вынырнула на поверхность.
На открытом воздухе раны вновь стало саднить, но она чувствовала себя намного лучше. Помона еще несколько раз умыла лицо и сквозь пальцы посмотрела на Ти-Цэ, который рассеянно выскребал кровь из подшерстка. Мысли его блуждали далеко.
– Я думала, что это Ми-Кель, – повторила Помона. Ти-Цэ очнулся от своих раздумий и вновь поскреб шею, хотя та уже выглядела вполне чистой. – Что, звезда на тебя упади, произошло?
– Это был имэн, – сказал Ти-Цэ очевидное, – один из них.
– Я поняла. Те, на кого вы ведете охоту…
– По большей части они – на нас, – угрюмо поправил Ти-Цэ. – Они размножаются в огромных количествах и прячутся… да где только не прячутся. – Он отмахнулся. – Я рассказывал об этом, вы и так знаете. Обычно они прилетают на крики рожениц, как на аппетитный запах, и разоряют гнезда, но…
– О, звезды милосердные, – шепотом перебила Помона. – Этот имэн принял палатку за гнездо?
– Нет. Думаю, ему просто было любопытно, что вы такое. Любопытство его и сгубило: мог бы иначе застать врасплох другую семью йакитов, если бы вы – неизвестное имэн существо – не попались ему на глаза.
Помона шумно сглотнула и покосилась на Ти-Цэ. То, что он сделал с имэн, ей удастся забыть не скоро. Одно дело послушать рассказ, и совсем другое – увидеть наяву.
– Ти-Цэ… Почему один из них прилетел в Плодородную долину сейчас?
– Вот это-то меня и тревожит, – сказал Ти-Цэ. – Такое случается, только когда популяция имэн выходит из-под контроля. Иногда ежегодной охоты созревших мужчин оказывается недостаточно, и популяцию помогают урезать поколения постарше. Нужно сообщить об этом в город.
– Только на одно эти твари и годятся, – пробурчал он после недолгого молчания, – что в пищу пригодны. Обычно самки мясо не едят, но в период вынашивания и кормления для хорошего, жирного молока одних персиков и корешков им в рационе мало. Лучшее, что могут достать йакиты благоверным – самую волокнистую, не слишком тяжелую мышцу. Их сердце.
– Спасибо, что спас, – сказала Помона. – Если бы не ты, я…
– Если бы не я, вы были бы в безопасности с самого начала.
Помона повернулась к нему. Вид у него был такой, словно он едва сдерживался, чтобы не дать себе пощечину.
– Что ты несешь?
Ти-Цэ резко мотнул головой и с остервенением принялся вновь мыть свою грудину, но с тем же успехом он мог бы оставить на себе еще больше шрамов. Помона поежилась: таким мрачным она его не видела со времен выезда из Пэчра. Он снова показался ей холодным, колючим, окутанным душевными терзаниями.
– Не благодарите меня. Я виноват в том, что случилось. Я не могу простить себя за то, что так легкомысленно позволил себе расслабиться. Не знаю, что за Старший выбрал меня в качестве вашего провожатого, но ему явно пора в отставку.
– Ти-Цэ…
– Нет. Ничего не изменилось, из года в год я совершаю одни и те же ошибки. Я позволил себе воспользоваться вашей добротой, пошел на сделку с совестью, когда решил, что ничего не случится, если я буду спать поодаль от вас, внизу, с Ми-Кель. Поддался на ее очарование.
– Но…
– Этого больше не повторится, – отрезал он. – Из-за нас с Ми-Кель вы могли погибнуть. Могло бы не стать человеческого Посредника. Целый виток истории мог взять и пойти под откос из-за того, что оказался в моих бестолковых руках. Это большая ошибка. Я сам, как йакит – ошибка.
Ти-Цэ отвернулся, будто не хотел иметь с самим собой ничего общего. Помона опустила глаза; на душе было паршиво. Просто не верится, что всего несколько часов назад все было хорошо, и все были счастливы.
Помона хотела высказать то, что созрело внезапно в ее голове, но на берег источника приземлилась Ми-Кель. Персики в руках самки – последняя надежда на исцеление – завладели ее безраздельным вниманием.
Ми-Кель тараторила отчет: о том, как вручила сердце обескураженной знакомой, о том, как рассказала обо всем ее супругу, и о том, как спешила обратно. Она не решалась взглянуть Ти-Цэ прямо в глаза, как будто догадывалась, какой разговор он для нее готовил.
Ти-Цэ слушал ее молча, изредка поглядывая на увлеченную персиком Помону: бледность сошла с ее щек, но выглядела она все еще неважно. Внушительные шрамы на плечах – совсем не те сувениры, которые Ти-Цэ хотелось бы, чтобы увезла с собой из Плодородной долины женщина.
Слушал он Ми-Кель через силу – так неестественно звучал ее голос, когда она пыталась подражать ему и его «занудному» тону служащего. Сейчас идея Помоны приобщить самок к служебным делам казалась ему невероятно глупой, и он был рад, что никому не успел рассказать о ней. Разумеется, его бы подняли на смех, а ему лишь требовалось время, чтобы понять, что никакие изменения в их укладе жизни не происходили не просто так. Старая, отработанная годами система работала, а
