Мариус Брилл - Хищная книга

Фердинанд появился из своей части исповедальни, одетый в черный костюм, обтягивающий его мощный торс, — вылитый мужчина «Баунти». Он посмотрел, как она остолбенела от громовых раскатов собственных слов, и протянул к ней ладони в знак раскаяния.

— Нет-нет. Ты не понимаешь. Мы должны были вступить в такие взаимоотношения, потому что, ну, потому что об этом и говорится в книге.

Миранда вдруг посмотрела на мою обложку, снова прочитала название, задумалась и сказала:

— Нет, не понимаю.

— Ты ее фактически и не читала, да?

— Конечно, я ее читала, — отрезала она, но потом, чуть склонив голову набок, добавила: — Большую часть. Кое-что. Самое важное. Я прочитала о… Ладно, нет, я ее не читала.

Мир вокруг меня покачнулся. Что? Она фактически меня не читала? Она едва ли знала, о чем я вообще? Но вот же все написано. Черным по белому. С начала до конца. Она валяла дурака. Я хочу сказать, иногда я это подозревал, особенно, когда она держала меня вверх ногами или листала страницы назад. Но тогда я думал, может быть, ей так нравится — чуть-чуть оригинальности, нешаблонности. Я никогда не агитировал за традиционное чтение, устроившись на диване, с полностью раскрытыми страницами и тому подобное. Пусть все идет так, как идет, говорю я. Но теперь она признала, что мы, в сущности, никогда не занимались с ней текстом. Всякий раз, когда Миранда меня открывала, казалось бы меня читая, она, как я понял, лишь скользила по мне пустым взглядом, просто играла со мной, с моими словами. Когда я думал, что вдохновляю ее, радую, даю ей то, чего она ждет, мысли ее блуждали где-то далеко. Все наши отношения были построены на притворстве. Она никогда меня по-настоящему не читала.

— И в этом тогда весь трагикомизм ситуации. Наш агент, которого ты называешь Троцким, утверждал, что ты ее читала, что ты опасна как распространитель и пропагандист, что ты заразишь этой теорией целый слой общества. И мне было приказано скомпрометировать тебя как носителя идей, или же, если не получится, то… — Фердинанд умолк, глаза его молили.

— Убить меня.

Фердинанд пробормотал:

— Там это называется «нейтрализовать».

— Убить меня, — с нажимом повторила Миранда.

Теперь Фердинанд уже по-настоящему умолял:

— Это моя работа, правильно? То, чем я занимаюсь. Работа грязная, но кто-то должен ее делать. Но я не знал, что я почувствую, не знал, какой ты будешь, я просто не знал. Я никогда… Бывают чувства, которые… — Фердинанд в отчаянии ударил кулаком по скамье.

— Ты ублюдок! Ты полная и окончательная скотина! — налетела на него Миранда, колотя его куда попало. Он не защищался, хотя удары сыпались градом. Убийца или сбитый с толку дурак, ей уже было все равно, она так разозлилась, что кричала, наседая на него: — Все это было паскудное притворство, ты никогда ничего не чувствовал, ты так говорил, потому что тебе приказали. Ты трахнул меня, и ты сам траханный лжец и ублюдок, ублюдок, ублюдок! — У Миранды кончились эпитеты, и она просто повторяла одно и то же, пока в изнеможении не опустилась на пол. Фердинанд сел рядом с ней и открыл рот, чтобы что-то сказать.

— Ублюдок, — перебила она его. Это она повторяла всякий раз, стоило ему хотя бы заикнуться.

Но где-то внутри Миранда все равно хотела, чтобы это было правдой, чтобы любовь победила, хотела поверить в чувства, которые он испытывает к ней, несмотря на свое «задание». Она села на скамью и закрыла глаза.

— Так о чем же эта книга?

Жидкий хрустальный шарик слюны и слизи, прочертив траекторию в темном воздухе, с легким всплеском упал на спокойную поверхность канала, вызвав лишь едва заметную рябь, но ведь Барри многого и не ждал. Заблудившийся, усталый, расстроенный, он смотрел вниз с какого-то моста в этом оставленном Богом — и, хуже того, машинами — городе. Преступная жизнь должна быть какой-то другой, уж во всяком случае, если тебя берут в банду водилой. Перегноуз говорил по телефону с каким-то большим человеком, и Барри из всех сил старался не слушать. Они упустили Миранду и скитались по этому идиотскому лабиринту давно устаревших зданий; кругами, подозревал Барри. Совсем диким выглядело, что Миранда оказалась такой крутой — ключевой фигурой в стане противников. Он не мог определить, работает ли она на конкурирующую банду или на полицию. Перегноуз ничего не сказал, а сам он проявлять слишком много любопытства не собирался. Он знал, что ему не стоит задавать лишние вопросы. Может быть, она работала в строжайшей конспирации на Втором этаже, чтобы следить за ним, так как «они» знали, что ему предстоит стать водилой. И все же тот факт, что она очутилась здесь, так далеко от Лондона, и общалась с типом из консульства, не мог быть простой случайностью. Она опасна. Барри ощупал свой нос и попытался разглядеть его качающееся отражение внизу. Кровь уже не шла, но Миранда никак не смогла бы сотворить с ним такое, если бы не была натренированным агентом каких-то вражеских сил, это уж точно.

— Да, Ультра ван… — громче заговорил Перегноуз. — Да, как я вам и сказал, он умышленно дал ей сбежать, как раз, когда я… Да, я знаю, что он очень опытный и умелый, но это было явное пособничество побегу… да… нет, я не знаю, где они… к тому времени уже может быть слишком поздно, да, отлично. Сэр, я просто думал, что моя обязанность… нет, не в такой поздний час, и вообще больше никогда. Хорошо. Наблюдать. Есть! — Перегноуз с видимым отвращением сунул телефон в карман. Барри следил за его движениями.

— Что ты смотришь? Мы должны их найти. Единственный для нас способ не получить по рогам за утопленную машину — это взять его. Шантажом, убеждением, чем угодно. Иначе его тоже нужно будет убить. А он-то на нее запал, гадом буду.

Этот деликатнейший человек от раздражения весь раскраснелся и сыпал искрами; было в нем что-то чрезвычайно привлекательное, когда он злился.

Постепенно затененный алтарь осветился; лучи нарождающегося рассвета проникли в окна и начали изгонять мрак из нефа и апсиды. Миранда настороженно осмотрела церковь при свете, продолжая слушать гипнотический голос Фердинанда. Все выглядело неумолимо логично, но она отчаянно цеплялась за свои сомнения; ей хотелось оставаться в неуверенности, можно ли ему поверить или нет.

— Это неправда, — сказала она, сама себе возражая.

— В таком случае, как бы мы, по-твоему, могли здесь оказаться?

Миранда понимала, что тяжесть их ситуации, скорее всего, безнадежно склоняет чашу весов в сторону, противоположную возвращению романтики.

— Ладно, а в чем же тогда смысл?