Ольга Володарская - Плачь, влюбленный палач!

Но закончить лекцию по косметологии мне никто не дал.

— А Ксюша! Обмазала губы белой бякой, думает красиво!

— Это бальзам. Французский, между прочим.

— Знаем мы ваши французские крема. И знаем, в каком подвале их делают…

Вот в таком духе мы общались еще минут 10, пока не спохватились и не вспомнили про завтрак.

— Но мы еще продолжим, — уверила нас Сонька, соскребывая с лица запекшуюся зеленую корку.

… В столовую мы прибыли, когда посудомойки уже убирали со столов грязные тарелки. Наскоро перекусив остывшей кашей и заветренной колбасой, мы вылетели на свежий воздух.

— Красота! — восхитилась Сонька. После чего цапнула палки и, забыв нацепить лыжи, рванула в лес. Мы, увешанные снаряжением, потрусили следом.

За воротами мы отдышались, сунули обутые в казенные ботинки ноги в пазы креплений и заскользили… Ну не совсем, конечно заскользили, а так скажем, тронулись. Пробуксовывая, кряхтя, кренясь во все стороны, мы продвигались по лыжне в сторону горки, намереваясь (с дуру!) с нее съехать. Зрелище, надо думать, было еще то. Успокаивало одно — впереди и сбоку карячились точно такие же неумехи.

Особенно колоритно смотрелась «святая троица». Впереди, как броненосец «Потемкин», неслась Галина Ивановна. Даже не она сама, а ее грудь. Монументальная грудь 6 размера, обтянутая мохеровым свитером. За Галиной Ивановной, правда с сильным отставанием, катилась Изольда. Взмыленная, лохматая, красная, как рак, вся в снегу и елочных иголках, она быстро семенила по лыжне, забыв о палках. Они волочились за ней следом, шаркая по насту, постоянно цеплялись за корни, пни, ветки. Изольда падала, с робким смешком поднималась и, забыв отряхнуться, трусила вдогонку за своей старшей подругой. Замыкала сею процессию Ниночка. Эта не торопилась, не суетилась, ехала медленно, аккуратно, не обращая внимания на окрики тех, кто катился за ней. Она постоянно останавливалась, то послушать дятла, то поправить съехавший на бок парик «грива льва», то просто из вредности, чтобы ее все объезжали. Короче, тормозила Ниночка, как мой Арнольд, но при этом умудрялась не отставать от своих более шустрых товарок больше, чем на 5 метров.

В общем, наблюдать за «девчушками» было весело. Еще веселее оказалось следить за выкрутасами Суслика. Этот молодец, облаченный в синтетический спортивный костюм и шапку с оторванным помпоном, рассекал снег «коньковым» методом. Видели бы вы, как он старался! Два метра проедет — и давай по сторонам озираться, типа, смотрите, вот я какой! Еще пару осилит — грудь колесом выпятит, словно ему уже медаль на нее олимпийскую повесили. А уж коли упадет — тут же вскочит, отряхнется, шапку поправит и как ни в чем не бывало опять скользит с гордой миной.

По соседней лыжне ехал Тю-тю, за ним Санин с Маниным. Братья-электроники особой спортивной подготовкой похвастаться не могли, поэтому катили они медленно, неуклюже, с частыми остановками, зато Сенечка несся так стремительно, что бархатная юбка вздувалась парусом.

Четверка банкиров каталась тут же. Причем, только один из них с удовольствием — он единственный догадался привезти лыжи с собой, остальные же корячились на казенных. Слышали бы вы, как они матерились! Еще бы! Казенные лыжи для катания были просто непригодны. Потому что, помазать их специальным гелем Антошка Симаков не удосужился. Мы-то, бывалые туристы, всегда таскали с собой на турбазу кусок воска и лоскут баечки, чтобы самолично натереть лыжи перед прогулкой, но рафинированные новые русские, привыкшие к пятизвездочному сервису, об этом даже помыслить не могли. Вот и ругались они, не как банкиры, а как сапожники, и сковыривали с «подошв» лыж комки прилипшего к ним снега.

— И чего они на эту турбазу приперлись? — хихикнула Ксюша, пронаблюдав за их мучениями. — Им что Альп мало?

— А, может, им Альпы надоели, — предположила Сонька. — Может, им молодость вспомнить захотелось.

— Альпы надоесть не могут, — безапелляционным тоном выдала Ксеня, — я там один раз была… Красотища!

— Ты один, а они, может, десять. Им уже та красоты не в радость. Хочется чего-то другого. — С видом знатока произнесла Сонька. Будто психологию новых русских изучила от и до. — Твой же Педик жрет сухой корм, вместо омаров, а они вот на совковой турбазе решили отдохнуть…

— Ладно, хватит болтать, — нелюбезно прервала их спор ваша покорная слуга. — Покатили дальше.

— Покатили, — согласились они обреченно.

… Обливаясь потом, мы добрались до развилки, посмотрели по сторонам: вправо уходила довольно сносная лыжня, а влево и вниз крутейший спуск с горы.

— Куда? — просипела Сонька. Вопрос был риторическим, так как ни одна из нас не осмелилась бы скатиться.

— Ну что, девчушки! — донеслось до нас из-за ели. — Сиганем!

Мы обернулись. На лыжне, картинно раскинув руки с зажатыми в пухлых кулачках палками, стоял Зорин. Вид он имел залихватский — шапка набекрень, борода дыбом — как у пьяного Деда мороза. Рядом присоседился Серега, Левы же что-то видно не было.

— Вы лучше без нас, — буркнула Сонька.

— Да не бойтесь, девочки, — покровительственно пробасил Серый. — Мы вам покажем, как надо…

Но показать они не успели. Ибо в тот же миг оба валялись на снегу, сметенными ураганом по имени «Лев». Сам же Лев (Блохин, естественно) с выпученными глазами несся дальше. Не разбирая дороги, растопырив палки и ноги, загребая лыжами кучи снега, он неуклонно приближался к спуску.

— Стой! — заорали мы с Ксюней.

— Стой! — вторили нам выбравшиеся из сугробов мужики.

— Не мо-о-о-гу-у-у! — верещал Лева, подскакивая на кочках. — У-у-у!

Последе «У» донеслось до нас уже издалека — Блохин слетел-таки с трамплина.

Повисла гробовая пауза. Каждый со страхом прикидывал: сколько именно конечностей сломал Левка, пару или тройку. Зорин же не стал мелочиться — с ходу похоронил друга.

— Пошлите за телом! — всхлипнув, молвил он и шагнул к спуску.

Мы, скорбно опустив головы, последовали за ним.

— Где он? — спросила Ксюша шепотом.

— А вон, — хохотнула я, показывая на огромный сугроб, увенчанный красным помпоном. Тут же из него, отфыркиваясь, выбрался живехонький и здоровехонький Блохин.

— Жив! — хором выдохнули все и радостно загоготали.

Пока Левка отыскивал в сугробе поломанные лыжи, мы кумекали в каком направлении двинуть. Зорин порывался повторить подвиг друга, осторожный Серега звал на равнины, мы же склонялись к возвращению в корпус.

И тут из-за снежной дюны, разбрызгивая вокруг себя фонтан белой крошки, вылетел на поляну Антон Симаков. В найковском костюме, в черных очках и на новеньком «Буране». Не мужчина, а мечта престарелой экстрималки.