Ольга Володарская - Плачь, влюбленный палач!

— Не смеши! — как гром среди ясного неба прозвучало из-за двери.

Я испуганно взвилась и брякнулась от неожиданности на задницу. А между тем в комнате продолжал звучать веселый баритон:

— Убьет видите ли… Надо же придумать такое… — Дальше последовало шуршание и чей-то тихий возглас. Потом вновь вступил баритон. — Не обижайся, ладно? На друзей ведь не обижаются. А мы-то с тобой друзья… — И что-то в том же духе и той же тональности.

Я радостно хрюкнула. Слава тебе господи! — возопила я мысленно. — Даже если ты не существуешь, ты молодец! Я поднялась с пола, отряхнулась и заспешила в фойе. Мое присутствие тут, спасибо господи еще раз, не требуется. Обычная ссора двух приятелей, между мной и моими драгоценными подружками такие приключаются раз по восемь за неделю. А уж сколько раз я грозилась убить Соньку и не сосчитаешь.

Короче говоря, не прошло и минуты, как я в припрыжку неслась по аллейке к ярко освещенной столовой. Тогда я еще не знала, что обрывок подслушанного мной разговора мог бы стать ключом к разгадке тайны. И не догадывалась о том, что не пройдет и суток, как я горячо пожалею о том, что не задержалась тогда, чтобы понять, кто же именно ссорился в инструкторской комнате.

ЧЕЛОВЕК сидел в углу и плакал. Тихо, скупо, по-мужски. От обиды и жалости к себе. Ему было обидно, потому, что никто не принимает его всерьез. А жаль, потому что очень скоро он из просто ЧЕЛОВЕКА превратиться в убийцу…В преступника…В грешника.

Но ведь могло бы быть все по-другому! ЧЕЛОВЕК специально пришел к приговоренному. Хотел дать ему последний шанс. И если бы приговоренный повел себя иначе — не врал, не издевался, ни смеялся над его угрозами — остался бы жив.

Но он свой шанс упустил. Так что пусть готовится к смерти.

4.

На следующий день мы проснулись довольно рано — около 7-30. Не слишком солнечное, но обещающее быть довольно ясным утро заглядывала в окно вместе с луноликим Зориным. Последний в отличие от утра был лучезарно, искрометно, ослепительно ясен и весел. Все его тридцать два зуба сверкали между кустами бороды и усов, а щеки алели, лоснились, почти лопались, как перезрелые томаты, нависая над черной волосяной каемкой.

— Пора-а-а, девочки, пора! Заснеженные склоны вас заждались! — грохотал он своим оперным басом в нашу неплотно прикрытую форточку. — Подъем! Труба зовет! — но этого ему показалось мало, по этому он затянул. — Утро кра-а-а-асит нежным светом… — и сопроводил серенаду аккомпанементом — постукиванием кулака по стеклу.

— Что за гад там горланит? — прохрипела в подушку Сонька.

— Твой, — доложила Ксюша, приподнявшись на кровати.

— Господи, и зачем я только сюда приехала!? — обратилась к своей подушке Сонька, видимо спросонья перепутав ее с всевышним.

— Уйди, Юра, мы не одеты, — строго прикрикнула я на «Казанову», но он только фыркнул:

— Ничего, я не из стеснительных, — после чего впился глазами в заголившееся Сонькино плечо. Плечо, как видно, произвело на Зорина шокирующе-неизгладимое впечатление, потому что он перестал петь, а ни с того ни, с сего ляпнул. — А на завтрак каша.

— Это в голове у тебя каша, идиот! — рыкнула я. — Сказано, иди.

— Мы уже уходим, — пропищал некто из-за необъятной спины Зорина.

— Мы? — сразу же проснулась Сонька. — Кто это мы?

— Мы! — отрапортовал Серега, вынырнув из-за своего спино-дзота. — Мы! — подтвердил Лева Блохин отделяясь от стены, с которой он слился благодаря своему потрепанному спортивному костюму, цвета «обшарпанная штукатурка».

— Вам тут что стрип-клуб? Или, может, пип-шоу? — гаркнула я еще злее, вскакивая с кровати.

— Пип — что? — разинул рот Сереженька.

— Шоу, — рявкнули Ксюша с Сонькой хором. И тоже поднялись со своих лежанок, но в отличие от меня вооружившись подушками. Уж не через форточку ли их метать собрались?

— А почему пип?

Но растолковать Серому, что за извращение такое «пип-шоу» было некому, потому что секунду спустя наших «кобелей» как ветром сдуло. Ибо за стеклом вместо трех разомлевших от сна и серенад девиц в фривольных комбинашках они увидели компанию фурий с зелеными рожами, белыми губами, к тому же во фланелевых рубищах.

— Мы вас на лыжне подождем! — донесся до нас слабый Зоринский крик.

— Ждите, ждите, — хмыкнула Сонька, опуская подушку. — А чего это они так ломанулись?

— Испугались.

— Подушек?

— Нас, дурочка, — хихикнула я. — Ты в зеркало-то посмотри.

Сонька послушно глянула в поданное мною зеркало и недоуменно протянула.

— А что не так то?

— Да-а, Софья Юрьевна, видно давно вы с мужиком не спали…

— Че это? — обиделась подруга.

— Так привыкла рожу огуречной маской мазать на ночь, что даже не замечаешь, что это не очень эстетично выглядит…

— Не огуречной, а огуречно-хреновой, — машинально поправила Сонька. — Прекрасное средство от старения кожи.

— Да ты что? — заинтересовалась Ксюша. — Я что-то про такую не слышала. Неужто новая разработка? От «Виши», да?

— От Саши.

— Это что за фирма?

— Это не фирма, — залыбилась Сонька. — Это имя моей матушки. Александра Ивановна на огороде хрен да огурцы выращивает, как-то мудрено их настаивает, смешивает с глицерином. Такое «Виши» получается — закачаешься!

— А! — разочаровалась Ксюша, она к народным рецептам красоты относилась брезгливо-недоверчиво. Она недоумевала, как такая хрень, как хрен, может помочь коже, и удивлялась — как надо себя не уважать, чтоб этой хренью намазать свое драгоценное лицо.

Ксюша собралась уже выдать Соньке свое «Фи!», но во время одумалась, она знала, что наша политически активная подружка тут же отбреет ее фразой, типа «Вам-богатым нас-не-понять-да-Леля?» и меня призовет в свидетели, хотя я (если рассматривать нас троих) отношусь скорее к среднему классу.

— А сама-то!? — взвизгнула Сонька, ткнув в меня пальцем. — Бигуди накрутила, как буфетчица-пенсионерка. С Геркулесовым, небось, без них почиваешь!

— Ну… — начала, было, оправдываться я, но было бесцеремонно остановлена окриком, — Да еще меж бровей зачем-то пластыри приляпала. Уж не под Царевну ли Лебедь косишь, у которой во лбу звезда горит?

— Да это первейшее голивудское средство от морщин, дурила! Мажешь кремом, да не хренью огородной, а нормальным патентованным, и пластырь клеишь, чтобы мышцы лица…

Но закончить лекцию по косметологии мне никто не дал.

— А Ксюша! Обмазала губы белой бякой, думает красиво!

— Это бальзам. Французский, между прочим.

— Знаем мы ваши французские крема. И знаем, в каком подвале их делают…

Вот в таком духе мы общались еще минут 10, пока не спохватились и не вспомнили про завтрак.