Екатерина Мурашова - Детдом

Когда Ольга вошла в кухню, бухгалтерша сразу заинтересовалась кольцом, а Кай сказал:

– Возможно, инициация Владимира произойдет после рождения вашего совместного ребенка.

– Ты такой же, как и мой отец! – обвиняюще наставив палец, сказала Антонина. – Конфетка протухшая! Красивая обертка и совершенно негодная начинка внутри. Виталик, которого я из-за тебя бросила, в сто раз порядочнее, умнее и честнее тебя. А мама из-за отца бросила дядю Карасева, который ее любил и вообще замечательный человек.

– Виталик и Настя – хорошо вместе, – спокойно заметил Кай. – Настя приходила, говорила мне, я так понял.

– Конечно! – продолжала на повышенных тонах Антонина. – Ты понял так, как тебе удобнее понять. Лишь бы спихнуть на кого-нибудь, лишь бы ни за что не отвечать самому! Обрюхатил дуру Настьку и спихнул ее дураку Виталику! Едва не трахнул собственную сестру! И тут же, по случаю, ссылаясь на общее прошлое и старую память, принялся облизывать меня. Коз-зел! Узнаю папочкину школу!

– Антонина, ты говоришь много и в разные стороны. Но я понимаю. Если хочешь, можешь просто ударить меня. Это будет быстрее. Если тебе захочется…

– Вот еще! – фыркнула Антонина. – Стукнуть тебя так, чтобы ты как следует почувствовал, я все равно не сумею…

– Можешь взять табуретку или еще что-нибудь, – невозмутимо предложил Кай.

– Идиот! – рявкнула Антонина. – Бревно недоделанное! Не желаю с тобой больше разговаривать и иметь никакого дела!

– Да, – согласился Кай. – Только я хочу, чтобы ты могла всегда знать. Это немного слушать – одна минута. Помнишь, ты спрашивала меня: как я, когда мне было 14 лет, выжил в незнакомом городе? Хотя почти не умел говорить и почти ничего не понимал? Я тогда ответил тебе: не скажу. Теперь хочу сказать, перед тем, как ты уйдешь. Я выжил потому, что однажды ты позвала меня, жалкого, всеми брошенного ублюдка, в мир людей, дала свой адрес, и я каждый день, каждый час думал: ты меня ждешь. Я жил и выживал – тобой. Твоей улыбкой, твоим лицом, тенью от твоих волос на камнях, твоими словами ко мне, твоим запахом. И убеждал себя: я не иду к тебе не потому, что боюсь. Потому, что мне надо сначала стать человеком, а уже потом… Но уже тогда понимал, что это я вру сам себе…

Антонина долго молчала, отвернувшись к окну, и, когда ответила, в голосе ее уже не было злости, только усталость.

– Ты перестарался, Кай. Слишком много усилий. Ты не захотел ничего принять от меня и ни о чем меня не спросил. Тетя Ира, которая верит в православного бога, называет это грехом гордыни, и обвиняет в нем обоих моих родителей. Ты уже давно не дикий мальчик с берега моря, который забыл все, включая человеческий язык. Ты стал суперменом, танцовщиком, и еще черт знает кем. Ты выучил четыре языка. Ты тайный наследственный хранитель древних сокровищ. О тебе пишут в журналах, в Интернете, тебя показывают по телевизору. Я – слишком обыкновенная, слишком простая для такого набора, Кай. Ты не смог вовремя остановиться и льдинки твоего любимого моря все-таки сложились от твоих стараний. Получилось – «вечность». Заклятие Снежной Королевы сработало. А Герда не пришла. Она попросту испугалась величественно сверкающих ледяных чертогов и повернула назад. Мне жаль, Кай.

– Мне тоже жаль, Антонина, – согласился Кай. – Но все-таки ты помни…

– Хорошо, я буду помнить, – кивнула девушка.

Анжелика подняла трубку радиотелефона за бока, двумя пальцами, как дети берут с камней крупных ящериц. Трубка вела себя достаточно прилично, не вырывалась и не пыталась укусить или отбросить хвост-антенну.

– Можно, я приеду к тебе?

– Сейчас? – удивилась Анжелика. – Но ведь сейчас уже десять часов вечера, а у тебя завтра самолет в семь тридцать утра и наверняка заказано такси к отелю. Это глупо, Олег!

– Я хочу тебя увидеть, поговорить и попрощаться.

– Мы уже виделись, и прощались, и пили водку, и ели Иркины соленые огурцы, которых нет в Мексике, и в конце, кажется, даже пели песни, а Кай танцевал на столе что-то латиноамериканское и разбил всего одну тарелку. Ты что, позабыл об этом?

– Мы прощались и говорили все вместе, а я хочу – только с тобой.

– Олежка! – вздохнула Анжелика. – Ну зачем тебе это нужно? Ты приедешь, мы будем несколько часов мотать друг другу нервы, пытаясь выяснить или понять то, что в принципе не может быть выяснено или понято между людьми, а с утра – совершенно и окончательно измотанные – поедем: ты в Мексику, а я на работу в консультацию. И главное – это ничего, абсолютно ничего не изменит.

– Я хочу говорить не о нас с тобой, а о наших детях – Антонине и Кае, – сказал Олег.

– Хорошо, приезжай, – помолчав, сказала Анжелика.

К приезду Олега Анжелика постелила чистую скатерть, выставила на стол начатую бутылку коньяка и бутылку вина, расставила простые закуски – принимать гостей она не собиралась, и поэтому в холодильнике практически ничего не было. Олег привез большой горшок с нелепо огромным кустом лилово-желтых осенних хризантем – он помнил, что Анжелика не любила срезанные цветы. С трудом переволок его через порог и, втащив в комнату, поставил в угол, как напольную вазу. Больше его девать было некуда, так как по объему куст вполне органично смотрелся бы в средних размеров палисаднике. Мокрые хризантемы разом изменили всю стереометрию комнаты. Они пахли холодной водой питерских каналов, и в воздухе невидимой, но ощутимой дымкой сразу повисло что-то булгаковское. Анжелика украдкой даже бросила взгляд в окно, чтобы убедиться, что она по-прежнему живет на третьем этаже, а вовсе не в подвале.

– Белка, твой стол похож на крепость, подготовившуюся к осаде, – с усмешкой сказал Олег. – Бутылки – это башни. Бутерброды – бастионы. Кукуруза – ядра для пушек. А кофе – это горячая смола, которую надо лить на головы осаждающим. Ты надеешься защититься от меня всем этим?

– А ты собираешься напасть?

– Не знаю, Белка, с тобой я никогда ничего не знаю…

– Да, я помню, ты говорил, что ты спокойно чувствуешь себя только с археологическими древностями, которые лежат себе спокойно на одном месте тысячу лет, и на ближайший век-другой никуда убегать или как-то меняться не собираются…

– Милая Белка, только не обижайся, но в чем-то главном ты так похожа на объекты моей работы… Это комплимент…

– Так ты будешь есть или нет?

– Нет, не буду. У меня рука не поднимается пожирать бастионы твоей добродетели.

– Тогда говори.

– Мне жаль Кая. Наша с тобой дочь его отвергла. Она сказала, что он похож на испорченную конфету, и он пришел и действительно был похож на фантик от барбариски. Как будто бы она его съела…

– Что же мы с тобой можем с этим поделать?