Татьяна Устинова - Близкие люди

И хуже всего было то, что он отлично знал об этом.

— Так зачем ты к нему в школу приперлась? — наслаждаясь своим новым положением, настаивал он. — Что ты хотела узнать?

— Степ, я хотела узнать… я хотела узнать, как он учится. Мне ведь тоже интересно.

— Ну да, — согласился Степан, — интересно тебе.

Леночка немножко пришла в себя и мужественно соскребла в кучку остатки прежнего тона.

— Ну и что такого? Я же понимаю, что он неблагополучный ребенок, — начала она более уверенно, — твоя мамаша умерла, у тебя на него совсем нет времени, кроме того, ты в последнее время тоже весь издерганный, Паша! Я же не слепая. Ты ко мне приезжаешь все время в какой-то истерике. Мне, в конце концов, захотелось узнать, может, это из-за ребенка? Может, тебе стоит его… подлечить? Или в интернат пристроить?

У Степана потемнело в глазах.

Мысль о том, что он должен подлечить Ивана, как будто Иван был слабоумным, или пристроить его в интернат, показалась ему худшим из всех Леночкиных оскорблений.

— И вообще, — твердо продолжала Леночка, — нам с тобой надо поговорить.

— Нам с тобой говорить вовсе не надо, — возразил Степан с досадой.

— Нет, Степа. Ну, если ты боишься приехать ко мне, давай я приеду к тебе на работу, хочешь? Или домой. Лучше домой. Хочешь, я приеду к тебе часам к одиннадцати?

— В одиннадцать я обычно бываю на работе.

— Ну а сегодня в одиннадцать побудь дома! Особенно если ты боишься, что у себя в квартире я тебя изнасилую!

Черт его знает, может, он и в самом деле этого боялся — Леночка знала его очень хорошо, слишком хорошо, — а может, ему просто хотелось от нее отвязаться, но он согласился.

Он решил, что сразу после завтрака куда-нибудь выпроводит Ивана с Ингеборгой, а сам повстречается с Леночкой, выяснит все, что ему нужно выяснить, запугает ее чем-нибудь — вернее всего будет запугать ее сокращением денежных ассигнований, — и больше в его жизни не будет никакой Леночки.

Никогда.

— Пап! — закричал Иван под дверью. — Пап, выходи, мне еще обливаться, а ты уже скоро уедешь!

— Да! — отозвался Степан. — Выхожу!

— Ты что, — поразился Иван, когда Степан открыл дверь, — в ванной по телефону разговаривал?

— Я брился, — объяснил Степан, — я брился, и тут зазвонил телефон. А что? Какие-то проблемы?

Иван пожал плечами — ему не нравилось, когда взрослые делали что-то по секрету от него, например, разговаривали по телефону в ванной. В таких секретах он чувствовал подвох и угрозу своему шаткому благополучию.

Степан потрепал его по золотистой макушке и слегка шлепнул по заду:

— Полезай в ванну, — распорядился он, — мне и вправду скоро ехать…

Он опрокинул Ивану на голову ведро холодной воды, сообщил ему, что он супербизон, и вышел на кухню к Ингеборге.

Она пила чай из большой глиняной кружки и смотрела на Степана весело. Не удержавшись от соблазна, он поцеловал ее сзади в шею, под теплые волосы, завивавшиеся концами внутрь, и налил и себе чаю.

Что бы такое соврать ей, чтобы она ушла из дома и увела Ивана, пока он будет разбираться с Леночкой?

— Звонила моя бывшая жена, — сказал он неожиданно и посмотрел в окно мимо Ингеборги, — по поводу своего визита к Ивану в школу. Она сказала, что в одиннадцать приедет. Может, ты куда-нибудь сходишь с Иваном?

Ингеборга растерялась.

С одной стороны, несмотря на страстное желание утопить бывшую жену в Яузе, в планы Ингеборги никак не входила встреча с ней в Степановой квартире. А с другой стороны, было странно и обидно, что он выпроваживает их с Иваном из дома, чтобы на свободе потолковать с Леночкой о личном.

— Она… обязательно должна приехать сюда?

— Мне не хотелось ехать к ней, — объяснил Степан не очень понятно, — и мне совсем не хочется, чтобы ее видел Иван. Он только-только перестал ее вспоминать. Кстати, как тебе удалось всучить ему того медведя? Ну, который раньше на книжной полке стоял?

— Никак не удалось. — Ингеборга послушно дала увести себя от неприятной темы. — Просто он как-то сказал, что у него нет медведя, а я спросила, чем плох тот, который на полке. И оказалось, что ничем. Что он всем хорош, да к тому же еще и папин.

— Я ее увезу, — пообещал Степан и посмотрел на Ингеборгу, проверяя, понимает ли она, что речь идет о Леночке. — Я не стану с ней разговаривать здесь. Но на всякий случай я тебя прошу увести Ивана.

— Хорошо, — согласилась Ингеборга. Все-таки ей до конца не было понятно, что заставляет его так подлаживаться под требования и капризы какой-то дуры, которую много лет назад угораздило выйти за него замуж, но прибалтийский здравый смысл подсказывал, что задумываться над природой их отношений в данный момент нет никакого резона. — Мы как раз собирались на Арбат, в книжный. Кстати, ты вполне можешь оставить нам денег. У меня мало, а Иван хотел еще какие-то компьютерные игры и кассеты.

— Оставлю, — пообещал Степан, — конечно, я оставлю вам денег. Кстати, сегодня суббота и по идее у тебя выходной. Тебе нужно домой? Если нужно, я провожу Леночку, заскочу в Сафоново и отвезу тебя, хочешь?

Ингеборга засмеялась.

— Пашка, ты просто потрясающий мужик! Конечно, мне хотелось бы попасть домой хотя бы для того, чтобы переодеться. Я третий день хожу в одной и той же кофте!

— Какое горе, — пробормотал Степан.

— Конечно, это не горе, но она мне надоела! Кроме того, сегодня на мне еще и твои носки, поскольку где мой второй носок, я не знаю. А мне твои носки велики. Сильно.

Почему-то упоминание о том, что на ней надеты его носки, привело его в отличное настроение. Он моментально представил себе ее длинную изящную ступню и розовые пальцы, очень похожие на миндальные орешки, и совершенные тонкие щиколотки с выпуклой косточкой, и все остальное, что приводило его в восторг и всю ночь безраздельно, полностью и целиком принадлежало ему, только ему, ему одному, и он даже заставил себя ненадолго поверить в то, что это будет принадлежать ему всегда.

Он засопел и поставил на стол свою кружку. Взял кружку у нее из рук и тоже поставил на стол.

— Паш, ты что?

— Ничего. Просто мне… нужно тебя потрогать.

Он осторожно провел кончиками пальцев по ее лицу и сунул руку ей под волосы. Ее шея вся поместилась у него в ладони.

Ингеборга закрыла глаза и потерлась виском о его запястье. Его изумляло, что она не испытывает отвращения и не пытается отстраниться, что она так славно трется виском о его руку, как будто ей на самом деле это доставляет удовольствие.

Грохнула дверь в ванную, Ингеборга дернулась и распахнула глаза.

— Опять морковный сок, — начал Иван еще из коридора, — он мне надоел, этот морковный сок! Пап, а что, нельзя вместо морковного пить апельсиновый?! Зачем обязательно морковный?