Эва Сайкс - Наездница

— Похоже, ему довелось побывать в драках, — согласилась Памела, разглядывая кота. — Но, скорее, мальчик назвал его так из-за бандитской мордочки.

— Да, вы правы. — Внезапно Дейк почувствовал, что обязан предупредить ее. — Он, знаете ли, малость диковат, нелюдимый очень.

— Ничего удивительного. Судя по всему, жилось ему нелегко.

— Это точно.

— И он не похож на комнатного котика, правда? Явно крепкий парень.

Девушка снова улыбнулась, словно забавляясь какой-то своей, тайной, мыслью, которую Дейк не понимал.

— Но все-таки он не ваш? — переспросила она.

— Нет! — решительно подтвердил Дейк. — Терпеть не могу кошек.

Памела отвернулась и присела перед котом. Дейк не сомневался, что сделала она это лишь затем, чтобы скрыть разбиравшее ее веселье. Он снова водрузил свою шляпу на макушку.

— Ну, Идол, — жизнерадостно сказала девушка, — добро пожаловать на ранчо. Тут найдется много интересного для тебя. У нас, правда, своих кошек еще не было, но, думаю, мы легко поладим. Ты нам объяснишь что к чему, ладно?

Кот поднял голову и зловеще мяукнул. Памела рассмеялась. От ее негромкого мелодичного смеха по спине у Дальтона пробежал легкий холодок.

— Что ж, дружище, принимай владения. — Девушка встала и широким жестом обвела ранчо рукой. — Тут все твое.

Словно поняв, Идол сорвался с места и помчался к конюшне. Памела снова прыснула.

— Рад, что он показался вам таким забавным, — хмуро вымолвил Дейк.

— Да, очень, — не стала спорить Памела. Но потом, когда посмотрела на Дейка, лицо ее помрачнело. — Последнее время тут было не до смеха.

С этими словами она развернулась и поднялась по ступенькам в дом.

При виде старого друга Рэнсом так засиял, что Памеле снова стало смешно. По его лицу от глаз разбежались лучистые морщинки. Однако еще смешней Памеле стало, когда она заметила, что крепкое рукопожатие друзей постепенно переходит в дружеское единоборство. Оба напряженно старались пережать друг друга.

Наконец Рэнсом потянул себя за седой ус и оглядел Дальтона с головы до ног.

— Черт побери, ты по-прежнему в плечах шире племенного жеребца.

К удивлению Памелы, Дальтон покраснел.

— А ты по-прежнему мудр.

— Мудрее, чем ты думаешь, — загадочно отозвался Рэнсом. — Дружище, по-моему, ты пережил трудные времена.

Дальтон так и замер.

— С чего ты взял?

— Прочел у тебя в глазах, сынок. В них не осталось почти ничего от того заносчивого юнца, которого заботила только победа в состязаниях.

Дейк улыбнулся, но Памела заметила, что его улыбка быстро угасла.

— Да, — отозвался он, — тот юнец давным-давно исчез.

— Лет пять назад, да? Тогда я получил твое последнее письмо.

Девушка видела, как напряженно застыл Дальтон, и знала, что это не просто игра ее воображения. Повисла гнетущая тишина. Мужчины не сводили друг с друга глаз. Во взгляде Рэнсома читалось лишь простое любопытство, но вот взгляд Дейка…

— Ну, оставлю вас вдвоем. — От Дальтона исходило такое напряжение, что Памела и сама занервничала. — Вам, наверное, есть о чем поговорить. А потом можете посмотреть ранчо, мистер Да… — он приподнял бровь, и девушка мгновенно поправилась: — то есть Дейк.

— Я сам ему все покажу, — с готовностью заявил Рэнсом. — Не так уж я и слаб. А поговорить мы можем и на ходу.

Дальтон кивнул.

— Вот и хорошо, — с радостью проговорила Памела. Хотя теперь, надев старенькие джинсы, тяжелые ботинки, ковбойку с перламутровыми пуговицами и потрепанную широкополую шляпу, Дальтон выглядел под стать всей обстановке на ранчо и своей роли временного работника, но он все равно действовал Памеле на нервы. Не успел он провести на ранчо и двадцати минут, а девушка уже жаждала передышки.

Памела в очередной раз спохватилась, что мысленно называет детектива Дальтоном, а надо было звать Дейком. Иначе она обязательно проговорится при чужих, а тогда — пиши пропало.

Кивнув на прощание мужчинам, девушка отправилась в кухню. Похоже, эти двое даже не заметили, как она вышла, так увлеклись беседой. Судя по всему, у них, несмотря на двадцатилетнюю разницу в возрасте, было много общего. Или, может, Дейк, как и многие другие пареньки из родео, которых пригрел Рэнсом, в некоторой степени заменял старому ковбою сына, которого тот никогда не имел.

Собственно говоря, не так ли получилось и с самой Памелой? Кто, как не Рэнсом, приютил ее, когда она решила наконец бежать от сладкой жизни, которую вел ее отец и которая грозила затянуть и ее? Только Рэнсом, выросший в тени своего чересчур привлекательного старшего брата, мог по-настоящему понять, почему девушка рассталась с таким почтенным и благопристойным, на взгляд постороннего человека, образом жизни.

Отогнав эти мысли, ставшие слишком привычными, чтобы причинять боль, Памела принялась лихорадочно размышлять, что приготовить на ужин. Они с Рэнсомом обычно обходились чем придется, причем в последнее время чаще готовил Рэнсом, поскольку из-за его болезни на Памелу выпала тяжелая работа по ранчо. Ни дядя, ни племянница не претендовали на звание искусного кулинара, с них вполне хватало, чтобы их стряпню можно было взять в рот без особого отвращения. Вот в доме ее отца всегда готовила опытная кухарка. Памела помнила даже, что ее мать приглядывала за кухней, но эти воспоминания, как и все воспоминания, связанные с матерью, приносили лишь смутную тоску и грусть…

Услышав, как во дворе зашумел мотор джипа, она выглянула в окно. Дейк с Рэнсомом отправлялись в объезд ранчо. О Боже, чем прикажете кормить такого здоровяка? Что ему подать? Бычий бок и пару буханок хлеба?

Спагетти! Это идея. Большой котелок спагетти и галлон соуса: сытно, вкусно, легко готовить и совершенно невозможно испортить. Если предложить побольше чесночного хлеба, то, пожалуй, можно до отвала накормить даже шестифутового верзилу, бывшего когда-то ковбоем родео. Хорошо и то, что можно не браться за приготовление еще часа два-три, а пока поработать с лошадью Фрэнка.

Выложив на стол все припасы, чтобы потом не искать, Памела поспешила в конюшню. Она испытывала симпатию к Фрэнку Фоллсу или, на худой конец, к его коню. Фоллс всегда был так мил с ней — и это несмотря на то, что первым от колик погиб именно его конь. Не каждый сможет проявить такую терпимость, потеряв дорогого и многообещающего коня и оставшись лишь с одним необученным трехлеткой.

Как ни странно, но, когда умерла вторая лошадь, Премия, Фрэнк проявил еще больше великодушия и сострадания. Он постоянно выражал готовность чем-то помочь, предлагал свои услуги, заглядывая на ранчо всякий раз, как приезжал в Окснард на очередную встречу с главой маленькой компании, которую приобрел в прошлом году. Памела была признательна ему, но ужасно удивилась, когда в конце концов он признался, что приезжает на ранчо из-за нее. Он сказал, что просто не может видеть ее в таком состоянии. И чем хуже ей приходилось, тем нежнее и предупредительнее вел себя Фрэнк. Памела сама не знала почему, но ее это не успокаивало, а, наоборот, раздражало еще сильней.