Энн Стюарт - Полуночная роза

Но у нее еще будет возможность, обязательно будет. И уж в следующий раз она не ошибется. Добавит в пищу яду столько, чтобы убил лошадь. Так и быть, пусть отправляется на тот свет сразу, хотя он и не заслуживает ни малейшего снисхождения. А потом она готова и сама съесть то же отравленное блюдо, или пойти на виселицу.

Жизлен лукавила, пытаясь убедить себя, что все, кто был ей дорог, мертвы. Она высоко ценила Элин, и не могла не беспокоиться о том, что разразится скандал. Если бы был хоть какой-то способ уберечь ее, она бы непременно им воспользовалась. Но только вот отказаться от своего плана она никак не могла.

Может быть, убедившись, что Блэкторн отдал Богу душу, она сможет убежать. Просто исчезнуть. Вокруг полным-полно озер и прудов, не говоря уж о том, что и до океана добираться не дольше одного дня даже пешком. Может быть, она сумеет сделать так, чтобы тело ее не смогли обнаружить. Исчезнет и все.

Когда придет время, она решит, как ей поступить. Пока главное — терпение и решимость. Она должна оставаться непреклонной. А чтобы не дрогнуть, надо вспоминать почаще родителей, маленьких, состарившихся, трогательных. Очень, очень храбрых, когда они поднимались по ступенькам, чтобы встретиться с мадам Гильотиной.

В тот первый год она часто снилась Николасу. При свете дня, когда мысли подчинялись ему, он умел отгонять от себя ее образ. Но вот по ночам, во сне, она преследовала его. Тоненькая фигурка, серебристый смех, изящные руки и приветливая улыбка. И он задумывался о том, не совершил ли непоправимой ошибки.

Ситуация во Франции превратилась из плохой в ужасающую, но Николас убеждал себя, что граф де Лориньи был слишком здравомыслящим человеком, чтобы не ждать слишком долго. Он должен был успеть вывезти из Франции свою семью и свое состояние, и наверняка выдал дочь за какого-нибудь богатого иностранца. И кроме того, он ведь объяснил графу, что не он за нее в ответе.

Нельзя сказать, что Николас почувствовал себя виноватым, когда пришла весть о том, что король взят под стражу при попытке покинуть Францию, что по всей стране прокатились волнения, и гильотина приступила к своей кровавой работе. Отец оставил Николасу куда меньше чем он рассчитывал. Имения были заложены, и пришли в упадок, а денег, чтобы привести их в порядок, не хватало. Тогда он занялся тем, чем занялся бы на его месте каждый уважающий себя дворянин — стал проводить время за игорным столом. Ему случалось проигрывать, но чаще он оказывался в выигрыше. Именно после одной из удачных ночей, допивая бренди, перед тем как отправиться в обветшалый лондонский дом отца, он увидел в клубе дядю Тиздейла. Как правило, Николас слушал новости, доходившие из Франции вполуха, предпочитая не задумываться над незавидным положением этой несчастной страны и ее граждан. В тот раз, однако, все обстояло по-другому.

— Я подумал, что тебе будет важно кое-что узнать, — сказал Тиздейл, устраивая поудобнее свое внушительное тело на стуле напротив него и тоже заказывая бренди.

— Не убежден, — небрежно ответил Николас, — когда кто-то считает, что я непременно должен быть в курсе дела, то дело, как правило, оказывается неприятным. Так что я, по-твоему, должен знать?

— Твои крестные родители, де Лориньи, кажется, я правильно произношу их фамилии? Ты ведь был у них, когда умер твой отец? — Николас крутил в руках рюмку, взбалтывая в ней бренди, и не отрывал глаз от густой, янтарной жидкости.

— Да. А что с ними? — спросил он, заранее зная ответ.

— Их отправили на гильотину. Всю семью, насколько мне стало известно, и детей тоже. Дикий народ, — добавил он, — презренная шваль, воюют против детей.

Николас продолжал вертеть в руках рюмку.

— Ошибки быть не может? — спросил он намеренно безразличным тоном. — И детей?

— Сказать наверняка невозможно — ты же знаешь, что там творится. Но мой источник, черт бы его побрал, вполне надежен. Жаль. Ты ведь был к ним привязан, не так ли?

Николас поднял голову и посмотрел на дядино возбужденное, в красных прожилках лицо, на его широкий сюртук. Он успел привыкнуть к лицемерию, привык обманывать и себя, не замечать того, чего не хотел замечать.

— Я их почти не помню, — произнес он. — Лучше скажи, собираешься литы быть на приеме у Честертонов?

Тиздейл долго смотрел на его, и на лице его отражалось странное любопытство, словно он не мог поверить в то, что видел перед собой.

— Я что-то не в настроении, — с усилием произнес он, допил бренди, и так решительно поставил рюмку на стол, что она звякнула.

— У Лориньи была дочь?

Николас пожал плечами.

— Вполне возможно. Дай-ка вспомнить, да, кажется, была, совсем молоденькая, почти подросток. Ее звали Жизель, или что-то вроде того.

Их взгляды встретились, и он понял, что ему не удастся провести старика. Тиздейл знал его куда лучше, чем он сам знал себя.

— Жизлен, — поправился Николас, делая вид, что только что вспомнил, — ее зовут Жизлен.

— Звали, — произнес Тиздейл и тяжело поднялся со стула.

— Я уезжаю в деревню. От всего этого просто разрывается сердце. Буду рад, если и ты наведаешься в Эмберфилз.

Николас покачал головой.

— Нет, благодарю, дядя Тиздейя. Я с удовольствием побываю у Честертонов.

Тиздейл еще раз взглянул на него, а потом покачал головой.

— Ну что ж, как угодно, мой мальчик, — сказал он и ушел.

Николас подождал пока дядя уедет. За окнами была ночь, темная и тихая, и он почему-то подумал, что лучше бы тем, кто находится в клубе, сегодня держаться от него подальше, чтобы потом не жалеть, что помешали ему.

Время шло. К нему никто не подошел, о его нраве ходили легенды, а, возможно, Тиздейл, уходя, успел кого-то предостеречь.

Лишь когда над городскими улицами начала заниматься заря, Николас решил вернуться домой.

Он с изумлением взглянул на свою руку, словно она принадлежала не ему, а кому-то другому.

Коньячная рюмка раздавлена, и осколки вонзились ему в кожу. Кровь запеклась на его длинных пальцах, натекла на пол возле стула. Николас встал, стряхнул мелкие осколки, немного задержался, чтобы вытащить крупные. Затем, обвязав кисть шелковым платком, он шагнул в тусклый утренний свет.

Через неделю на дуэли он впервые убил человека. Дядя Тиздейл умер в тот же год, но к этому времени денежные дела Николаса были настолько плохи, что даже еще одно наследство не могло его спасти. Он продал все, что только мог, остальное оставил без присмотра и с облегчением вернулся к игорному столу.

Оказалось, что отправиться на тот свет куда сложней, чем предполагал Николас, тем более что он выбирал для этого незамысловатые способы. Бутылка не давала ему забвения, к которому он стремился, а лишать молодых людей их состояний ему наскучило, особенно после того, как он перестал передергивать карту, и его жертвами становились никудышные игроки.