Ларри Макмертри - Вечерняя звезда
Джерри Брукнер тоже не был утренним человеком. Но он не был и французом, и это означало, что вероятность того, что он испортит ей завтрак своими жалобами, была гораздо меньше. С Паскалем же такое бывало довольно часто. В последний раз, когда они завтракали вместе, Паскаль отчитывал ее за то, что она пригласила его именно тогда, когда у нее кончился малиновый джем. А ведь она знала, что это его любимый джем.
— Паскаль, я в трауре, не разговаривай со мной таким тоном из-за того, что я не знала, есть ли у меня твой любимый малиновый джем, — сказала Аврора и всплакнула.
Желтый пояс Пэтси Карпентер был довольно стильным, и Аврора даже однажды не удержалась и наговорила ей по этому поводу кучу комплиментов. Она начала расспрашивать Пэтси, где та купила такой пояс, решив, что, возможно, подыщет и себе что-нибудь в этом роде.
— Я купила его на Бродвее в магазине «Шерман Оукс», — сказала Пэтси. — Я пошла за полотенцами, а кончилось все тем, что купила этот пояс. Аврора, хотите, я вам тоже куплю какой-нибудь шикарный пояс в следующий раз, когда поеду за покупками?
— Ну, если наткнешься на такой, который сам скажет: «Я для Авроры», тогда можно, — согласилась Аврора.
Теперь этот самый желтый пояс лежал в гостиной у Джерри Брукнера, и несколько смятый вид подушек на древней кушетке помогли Авроре воссоздать в воображении два потных тела, Джерри и Пэтси, слившихся в неистовой любовной схватке. Этот образ так сильно подействовал на нее, что ей стало дурно — она даже не смогла сделать следующего шага. Джерри не запирал входную дверь, чтобы она могла войти, но его самого в комнате не было. Часто бывало, что, когда она проскальзывала в комнату, он принимал душ, и она садилась к кухонному столу, потягивая чай и дожидаясь, пока он не появится — такой гладко выбритый, по-юношески молодой, еще не совсем отошедший от сна и с еще влажными волосами.
В это утро никакого кофе не будет. Аврора услышала звук воды в душе там, в конце холла. Она чувствовала себя так, словно ей двинули поддых ногой. Тихонько, надеясь, что Джерри не услышит, она попятилась к двери и закрыла ее за собой.
Ей так хотелось, чтобы машина завелась бесшумно и ей можно будет уехать, не встречая взгляда и не перемолвившись и словом с Джерри Брукнером именно сейчас. «Кадиллак» в последнее время был как раз склонен к непослушанию. Чаще всего не собирался заводиться, когда она поворачивала ключ зажигания в замке. На этот раз она только надеялась, что он не задержит ее дольше, чем потребуется, чтобы завернуть за угол и исчезнуть из виду, не показывая своего унижения молодому человеку, которого она так глупо и с такой настойчивостью заставляла броситься себе на шею. Перед глазами у нее все еще были эти два тела на кушетке, он и Пэтси, и эта картина стояла у нее перед глазами так отчетливо, что она даже не видела тротуара. К счастью, «кадиллак» немедленно завелся, и она уехала без осложнений. На повороте она оглянулась, опасаясь, что увидит, что Джерри бежит за ней по тротуару или стоит на крыльце, недоумевая, с чего бы это ей уезжать, так и не зайдя в дом и не глотнув кофе. Но ни на тротуаре, ни на крыльце никого не было. Она была в безопасности.
Она было подумала, не поехать ли к Паскалю? Все же была вероятность, что он понял бы ее и хоть ненадолго разрядил ее эмоции. Бог с ним, с его обидой за малиновый джем, — все же это был неплохо образованный человек, что было положительным качеством, даже для француза.
С другой стороны, это был ужасный эгоист — он мог бы попытаться воспользоваться тем, что она в таком горе. В сущности, это было бы типично для него. Он уже несколько раз обидел ее, сказав что-то грубое об обстоятельствах смерти Гектора. Буквально на прошлой неделе он оскорбил ее за обедом, намекнув, что ей пора бы было снять траур.
— Жизнь дана живым, — сказал он.
— Понятно, я пока что живу.
— Ты не живешь, ты не проявляешь признаков жизни. Когда у меня умерла жена, я тоже погрустил, но оставил это в прошлом. Я снова стал жить.
— Все это так, но сейчас я, с твоего позволения, предпочла бы погоревать. Несмотря на всю свою мелочность, Гектор Скотт многое значил для меня. Надеюсь, мне не нужно часто напоминать тебе об этом, Паскаль!
Поскольку ее воззрения были неизменны, она решила пока что не показываться Паскалю на глаза. Она подумала о баре «Поросенок» и о своей любимой кондитерской, где подавали такие вкусные вафли, но подумала без оживления. Удар, который ей только что нанесли, уничтожил даже аппетит. Она чувствовала, что это был слишком сильный удар, и теперь она не сможет ни есть, ни плакать. Еще она подумала, не поехать ли в Голвестон и просидеть весь день, глядя на океан? Правда, на дороге будет столько машин; ее машина может испортиться и остановиться, и потом это так далеко! Она и из дому-то вышла на босу ногу и в домашнем платье и из-за этого чувствовала себя неуверенно. А вдруг ей придется разговаривать с полицейскими или механиками со станции техобслуживания?
Осторожно, выбрав старый маршрут, который она помнила еще с тех пор, когда в Хьюстоне не было скоростного шоссе, она понемногу двигалась на север через залив и к востоку мимо железнодорожных складов, пока не оказалась в районе Шип Чэннел. Она вспомнила, как где-то здесь, на улице Мак-Карти, она видела греческий бар под открытым небом, куда моряки заходили выпить и поиграть в карты. Он был недалеко от огромных нефтеперерабатывающих заводов, и в воздухе пахло бензином и солью. Но она вспомнила, что это место показалось ей приветливым, а ей в эту минуту хотелось от жизни одного — приветливости и дружелюбия.
Все точно, бар, который больше напоминал сарай, оказался именно здесь. Он был открыт ветрам с залива и реву машин с улицы Мак-Карти. Два пожилых грека в майках сидели за расшатанным столиком и перемешивали костяшки домино. Оба были полными, седовласыми, и оба курили. Ни один из них не выразил ни малейшего удивления, когда крупная женщина, босая и в домашнем платье, вышла из старенького «кадиллака» и, пересекая полоску рассыпавшегося гравия, которая служила стоянкой у этого заведения, направилась к ним.
— У вас сегодня есть рецина? — спросила Аврора, с самой приветливой улыбкой, на которую только была способна.
Тот грек, что был справа от нее, вскинул брови и улыбнулся.
— Теряете свои туфли? — спросил он.
— Заткнись! Она потеряла их на танцах, — сказал ему грек, что сидел слева. Он поднялся и отправился куда-то, чтобы вытащить расшатанный зеленый стул, который минувшей ночью кто-то пинком загнал на стоянку. Аврора чуть не наткнулась на него, когда пыталась остановить машину по всем правилам. Человек этот осторожно поставил его на пол, если так можно было назвать выложенные на земле бетонные плиты.
— Садитесь, устраивайтесь поудобней, — предложил он. — Прекрасный сегодня день!
Второй встал, ненадолго исчез и вернулся с бутылкой рецины и бокалом.
— Не уроните, это у нас последний, — сказал он, поставив на столик перед ней бутылку и бокал. — Наверное, если не будет сильного тумана, я съезжу и куплю новые бокалы. Прекрасный день, не похоже, что будет туман, — добавил он, чтобы сделать Авроре приятное.
И в самом деле, приятный день, подумала Аврора. Солнечные лучи падали на землю сквозь многочисленные дыры в крыше, которая соединялась со стеной под довольно нетрезвым углом.
— Крышу как-то сорвало ураганом, а мы поставили ее обратно, — поймал ее взгляд тот, второй. — Но поставили мы ее не слишком прямо. С виду она не очень тяжелая, но это только с виду.
— Она еще и проткнута в разных местах, — заметила Аврора, наливая себе рецины. — А вы тут не промокаете, когда идет дождь?
— Когда идет дождь, мы сюда даже не приходим, — признался один из греков.
Аврора залпом выпила почти полстакана рецины, пока мужчины бесстрастно наблюдали за ней. У обоих были гигантские мешки под глазами — совершенно одинаковые. Чем дольше она рассматривала их, тем больше сходства находила в них. У них были идентичные животы, идентичные майки, идентичная мускулатура на плечах и идентично седые волосы. Кроме того, взгляды, которые они посылали ей, были тоже похожими. Это были взгляды людей, сильно уставших от мирской суеты, но вместе с тем и настороженные. Это были мужчины, а она была женщина, она сделала шаг и вошла в их жизнь, и они соразмеряли все, что с этим было связано.
— Боже мой, я поняла. Вы — близнецы, — объявила Аврора.
Оба отрицательно покачали головами.
— Мы — братья, но не близнецы.
— А я узнаю, как вас зовут? — спросила Аврора.
— Мы — Петракисы. Я — Тео, а он — Василий.
— Ну, а я — Аврора. Мне нравится эта рецина, но мне не нравится пить одной, особенно в такую рань, — сказала она.
— Какая разница, когда пить, — сказал Тео. — Желудок ведь времени не разбирает.
— А что, у вас правда больше нет бокалов? — спросила Аврора. — Что же это за бар с одним-единственным бокалом?
