Карла Манглано - Тайный дневник Исабель
Когда Исабель уже не знала, что ей еще предпринять, чтобы наконец успокоить свою дочь, в дверь дома постучали.
— Добраго вам дня. Я…
Под проливным дождем, пытаясь заглушить голосом раскат грома, стояла и что-то говорила незнакомая женщина.
— Извините, но мне сейчас не до вас.
Она уж слишком торопилась к своей дочке, чтобы позволить себе разговаривать с этой незнакомкой хотя бы чуть дольше, и уже собиралась захлопнуть дверь. Однако эта женщина, заглянув поверх плеча Исабель внутрь дома, откуда доносился надрывный плач ребенка, вдруг затараторила:
— Этот рибенок… У него балят уши?
Уже давно никто не проявлял никакой заботы ни о самой Исабель, ни о ее дочери. Этот интерес незнакомки — пусть даже это и было самое обыкновенное любопытство — вызвал у Исабель желание броситься женщине на шею и расплакаться.
— Нет… Не знаю. По правде говоря, я не знаю. У нее высокая температура, и она все время плачет… — объяснила она встревоженным голосом.
— Папробуйте капнуть ей нескалька капель сока чиснока и паставьте ей кампресс, — очень громко произнесла, сопровождая свои слова жестами, женщина, которой опять пришлось перекрикивать раскат грома.
Исабель растерянно посмотрела на женщину, плохо соображая из-за шума ливня и раздающегося из глубины дома плача. Ее нервы были уже слишком расшатаны, а ее сила воли — подавлена охватившим ее отчаянием. Эти примитивные по своему содержанию советы показались ей нелепыми.
— Сока чеснока? Но…
Ребенок все плакал и плакал, а дождь все шел и шел и не собирался заканчиваться. Белая вспышка молнии прорезала небо, а затем раздался еще один оглушительный раскат грома.
— Заходите, пожалуйста, в дом. Вы совсем промокли, — наконец сдалась Исабель.
Когда она закрыла дверь и шум дождя стал уже не таким громким, она почувствовала некоторое облегчение. Теперь она уже могла соображать лучше.
— Кагда младенцы плачат так надрывно, это абычно бывает из-за того, что у них балят уши. Уши у них, бидняжек, васпаляются и балят очень-очень сильно. Чтобы облехчить эту боль, надо прилажить что-небудь теплое. Вот увидите, что стоит толька капнуть несколька капель сока чиснока и паставить малочный кампресс — и рибенку палегчает.
Исабель прошла в гостиную, а вслед за ней туда вошла и незнакомка. Ручки и ножки девочки торчали из колыбели, совершая конвульсивные движения в такт плачу. Исабель взяла дочку на руки и, прижав ее горячее и вспотевшее тельце к своей груди, нежно поцеловала ее в головку с мягкими волосиками.
— Если хочете, я и сама могу это пригатовить. Я так делала больше чем сто раз.
Поначалу Исабель засомневалась, стоит ли ей на это соглашаться, но затем решила, что терять ей нечего. Вряд ли несколько капель сока чеснока смогут навредить малышке.
— Хорошо… Если… если вы будете так любезны. Может, вы ее и успокоите. Проходите вот сюда, на кухню… Можете налить себе кофе… Я его только что приготовила.
— Я не очень многа знаю про младенцев, но в маей деревне многа коз, панимаете? Я падумала, что малинькие казлята и дети — они ведь очень пахожи.
Предложенное средство возымело, можно сказать, сказочный эффект. Девочка успокоилась и заснула. Температура начала спадать. А еще на улице закончился дождь и выглянуло солнце. Обе женщины сели за стол в кухне и выпили кофе. И с тех пор Дария уже никогда больше не покидала этот дом.
Дария была своего рода необработанным алмазом — нисколечко не обработанным. Однако у нее было доброе сердце, и она обладала знаниями, которые черпала из народной мудрости, и опытом, который ей дала ее жизнь, полная превратностей и лишений. Она родилась в деревушке неподалеку от Толедо. Ее мать при родах умерла, оставив новорожденную с ее отцом, петухом и двумя курами, которые несли самые лучшие во всей округе яйца. Дария питалась яйцами буквально с дня своего рождения и впоследствии не раз говаривала, что эти яйца пришлись как нельзя кстати. Все женщины деревни заменяли — каждая понемножку — ей мать, тогда как ее отец — местный пастух Симон, пасший коз, — почти не уделял ей своего родительского внимания: лето он проводил в горах, а зиму — в местной таверне. Хотя Симон был человеком замкнутым и молчаливым, но к Дарии всегда относился с радушием. Этот пастух терпеливо сносил строптивый нрав дочери; она же, в свою очередь, старалась по возможности не вмешиваться в повседневную жизнь отца. Время шло, и настал день, когда Симон, чувствуя, что уже состарился и что жизнь его подходит к концу, подумал, что было бы неплохо, если бы в их семье появился мужчина, который смог бы позаботиться о Дарии. Пастух не осознавал, что Дария вполне может позаботиться о себе и сама — ибо этим она до сего момента и занималась, — и решил выдать ее замуж за какого-нибудь парня из их деревни — которого он сам и выбрал, не посоветовавшись с дочерью. Этот отцовский поступок заставил взбунтоваться и без того не очень-то послушную дочь: она не собиралась подчиняться прихотям отца, а тем более выходить замуж за выбранного им парня, который пользовался сомнительной репутацией одновременно и очень глупого, и весьма пакостного человека. Как говорила сама Дария, такие качества очень редко сочетаются в одном человеке, потому что, чтобы умышленно делать пакости, надо обладать хоть какими-то мозгами. Поскольку Симон на этот раз решил настоять на своем, между ним и его дочерью возник серьезный конфликт, который закончился тем, что Дария, поднявшись тайком ночью с кровати и одевшись, взвалила узел со своими скудными пожитками себе на плечо и, незаметно покинув отчий дом, отправилась пешком в Толедо.
Переменчивая судьба привела ее затем в Мадрид, где она — по рекомендации своего двоюродного брата, работавшего привратником в одном из особняков на улице Гойи, — устроилась работать служанкой в дом очень богатой семьи. Там на нее нацепили красивую синюю униформу — с передником и чепчиком. Вскоре она научилась утюжить и крахмалить белье, прислуживать за столом в белых перчатках и складывать салфетки в форме лебедя. Еще она впервые в жизни сходила в кинотеатр — сходила туда с начавшим увиваться за ней угольщиком. Со временем она не только стала копить деньги на черный день, но даже отправляла небольшие суммы своему отцу. В тот год судьба, казалось, все время улыбалась Дарии. Однако так, к сожалению, продолжалось недолго. У хозяев дома был сын, человек настолько безнравственный, что частенько воровал деньги из ящика письменного стола своего отца, причем тратил эти деньги не на девиц (если бы он тратил их на девиц, то его родитель этим даже гордился бы), а на юношей. Когда простодушный хозяин дома наконец заметил, что у него систематически пропадают из ящика письменного стола деньги, его гнев вылился в гневные крики, отдававшиеся гулким эхом от стен дома. Мать юного вора поспешила не только выгородить свое чадо и уберечь его от отцовского гнева, но и сберечь добрую репутацию семьи. Ради этого она, ни на минуту не засомневавшись, обвинила в воровстве ни о чем и не подозревавшую служанку, и Дарию быстренько выставили на улицу. Не получив от бывших хозяев платы за последний месяц и — уж тем более — рекомендательного письма, она была вынуждена согласиться на предложение угольщика выйти за него замуж. Ей впоследствии не раз пришлось горько пожалеть об этом своем решении. Угольщик начал вести себя, как последний негодяй, буквально сразу после того, как побывал со своей невестой перед алтарем, — как будто в этом святом месте его благословили не на благопристойную жизнь, а на всякие бесчинства и безобразия. Он каждый вечер приходил домой пьяным и так сильно избивал Дарию, что обычным цветом ее кожи стал фиолетовый. Кроме того, он истратил все сбережения своей жены — истратил их на вино и на женщин. Дария никогда раньше не сталкивалась с таким злобным и подлым мужчиной. К примеру, ее отец хотя и слыл извращенцем (она время от времени заставала его на скотном дворе пристроившимся сзади к какой-нибудь козе и делавшим с этой козой нечто такое, отчего бедная коза тряслась и блеяла, а сам он издавал глухие стоны), но, он, во всяком случае, не был пьяницей и никогда ее не бил — несмотря на то что она с ее строптивым характером не раз того заслуживала.
После шести месяцев издевательств, побоев, оскорблений она, еще и ограбленная мужем, покинула свой «семейный очаг», однако перед этим так заехала пару раз угольщику ногой между ног, что негодяй рухнул на пол, согнувшись вдвое и разевая рот, как рыба. В течение некоторого времени она бродяжничала по улицам Мадрида, питаясь отбросами и ночуя на ступеньках подъездов домов (однако не теряя даже и капельки собственного достоинства и самолюбия, которые не позволяли ей вернуться в дом своего отца, потерпев крах в предпринятой ею авантюре). Потом она села в вагон третьего класса скорого поезда, следующего из Мадрида в Саламанку. Там она встретилась с компанией комедиантов из Хаэна, направлявшихся в муниципалитет Альба-де-Тормес по случаю каких-то местных праздников, чтобы дать там веселое представление, главным героем которого была ведьма. Одному лишь Богу милосердному известно, почему она этим людям приглянулась, но они решили предложить ей подменить юношу, который играл роль ведьмы и который, получив сильный удар в глаз за одну из своих «ведьминых» шуточек, в течение ближайших двух-трех месяцев работать вряд ли смог бы. Вот таким вот образом Дария начала странствовать по Испании в одеяниях ведьмы, пока наконец волею судьбы она не оказалась перед входной дверью дома Исабель. Исабель и сама не знала, какая путеводная звезда привела к ней в дом Дарию и почему она в нем осталась. Она знала только одно: с тех пор, как в ее доме появилась эта женщина, в ее, Исабель, жизни все резко изменилось. Дария, считавшая себя большим знатоком по части привлечения клиентов, как-то раз попросила ее, чтобы она написала на нескольких четвертушках бумаги объявление, сообщающее о замечательнейшем месте отдыха, которое Дария предложила называть отныне не гостевым домом, а «Маленький отель на гористом побережье». Дария была неграмотной: она не умела писать и могла прочесть лишь те несколько слов, начертание которых она попросту запомнила, как рисунок, — однако она очень хорошо представляла себе, что ей следует делать. Прихватив с собой написанные Исабель объявления, она направилась в Сантандер и прикрепила их у входа в элегантные кафе, которые посещал самый что ни на есть цвет местного общества. Вскоре — как по мановению волшебной палочки — дом Исабель наполнился состоятельными господами и дамами, которым нравилось бродить по пляжу летом и по лугу зимой и которые получали в отеле возможность насладиться кулинарными шедеврами Дарии, готовившей на углях божественно вкусные рыбные блюда, бесподобные тушеные овощи с ветчиной и свежей зеленью, собранной на собственном огороде, и флан[81], который буквально таял во рту.
