Вали Гафуров - Роман, написанный иглой
— Почему же тогда даже поговорить по-человечески не желает? Или за что-нибудь обиделась на меня?
— За что ей на тебя обижаться? Да и разве пришла бы она к тебе в дом, если бы обижалась?
— Не знаю… Только странно всё это. Непонятное что-то с ней происходит.
— Совершенно всё понятно, Фазыл, — отозвалась Мухаббат. — Нелегко ей сейчас быть весёлой и беззаботной. Всё-таки она рассталась с дорогими и близкими ей людьми. Пока привыкнет к своему новому положению, должно пройти какое-то время.
— А может быть, есть и другие причины? — допытывался Фазыл, почувствовав, что Мухаббат чего-то недоговаривает.
— Не знаю, — уклончиво ответила она.
* * *Наступил март. Кишлак снова зазеленел. Даже вроде многолюднее стал, оживлённее. Деревья, всю зиму подрагивавшие голыми ветвями, снова оделись в роскошные весенние наряды. Зацвели персики, потом урюк, яблони. Нежные переливы их буйного цветения благоухающими волнами перекатывались под малейшими дуновениями ветерка. Нежная зелень одела и берега арыков, в которых всё быстрее и говорливее бежала вешняя вода, отражая деревья и пушистые белоснежные облака, похожие на вознёсшиеся вдруг в безбрежную синь неба цветущие кишлачные сады. Нежным перламутром убегающих к горизонту полей трудно было налюбоваться. И всё-таки чудом красоты были буйно цветущие сады. Цвели и старые ветвистые деревья, и совсем ещё юные деревца, трогательные в своей доверчивой беззащитности и в стремлении походить на старших, в извечном стремлении природы к красоте и плодородию. Здесь, в этих садах, зарождалось неповторимое, волнующее очарование весны, чтобы на ласковых и стремительных крыльях ветерка разлететься потом по всей земле, заставляя сладостно и трепетно биться растревоженные сердца. И вестники весны, шумные птичьи стаи, тоже сначала опускались передохнуть в садах, а потом уже разлетались по всему кишлаку, если оставались на лето здесь, или летели дальше, если путь их ещё не окончился.
Света идёт по самому краю улицы, любуется хрустально чистыми арычными струями, изумрудом раскинувшихся за арыком полей, влюблёнными глазами смотрит на окутанные бело-розовыми облачками цветения деревья, на бесчисленные стаи птиц, оглашающих окрестности ликующим щебетанием. Она во власти неиспытанного доселе очарования, которое исходит от просыпающейся природы, будто видит всё это впервые в жизни. Идёт и не может наглядеться на переливы нежных красок. «Неужели все прошлые вёсны не были такими же зелёными, цветущими, прекрасными?» — сама себе задаёт девушка вопрос, не подозревая, что это в её юном сердце расцвела весна. Это весна природы, усиленная весной молодости, надежд и предчувствия будущего счастья, заставляет смотреть на мир другими глазами и видеть его особенно прекрасным и очаровательным. Это весна первой любви будоражит и волнует молодую кровь.
… В своё время не только Фазыл, но и тётя Фрося заметили необъяснимые странности в поведении Светы. Она ходила какая-то от всего отрешённая, замкнутая, по-прежнему упорно избегала Фазыла, даже в доме его перестала появляться.
— Федя, сынок, — не выдержала наконец тётя Фрося. — Может быть, ты чем-нибудь обидел Свету? Пошутил неосторожно?
— Да нет, мама. Ничего особенного не припомню. Ну, а шутки… Кто знает? Только стоит ли на шутки обижаться?..
— Ума не приложу, что с девчонкой происходит…
Ещё раз поговорили с Мухаббат. Но та почему-то сразу смутилась, что-то невнятно ответила и поспешила уйти, сославшись на неотложные дела. Тётю Фросю это ещё больше встревожило и насторожило. «Нет, здесь что-то не так, — размышляла старушка. — Чует моё сердце, не так…» И она решила сама напрямик поговорить с девушкой.
В медпункте Света была одна. Она сидела за столом, заполняла какие-то бланки. Услышав скрип открываемой двери, подняла голову и тут же вскочила.
— Тётя Фрося? Здравствуйте… У вас что-нибудь заболело?
— В мои годы, доченька, всё болит. Только от старости пока не лечат. А пришла я к тебе не с болячками своими, будь им лихо, а по делу. — Тётя Фрося пристально глянула Свете прямо в глаза и многозначительно добавила. — По важному!
— По какому?.. — чуть слышно прошептала Света, побледнела, потом мучительно покраснела и испуганно глянула на нежданную гостью.
— … По важному, — повторила старушка, пододвинула поближе к столу табуретку и села.
Света сесть не решилась. Так и стояла, скованная напряжением и ожиданием. Она знала, что тётя Фрося пожаловала в медпункт неспроста, и даже догадывалась, почти догадывалась — зачем…
— Ты почему это носа к нам не кажешь? — без всякой дипломатии, грубовато-ласково начала тётя Фрося.-
Чем же это мы тебя с Федей, цыганку черноокую, обидели? Чем, грешные, прогневили?
Света потупилась. Краска снова залила ей лицо, огнём заполыхали уши.
Испуганная тётя Фрося поднялась, сделала было несколько неуверенных шагов к Свете, но вдруг та сама выбежала из-за стола, обняла старушку, уронила ей голову на плечо и разрыдалась.
— Гадкая я… гадкая… Предательница, — глухо вскрикивала сквозь слёзы Света. — Простите меня… Гадкая я…
— Да что ты, что ты, господь с тобой? — не на шутку разволновалась тётя Фрося. — Что случилось то? А ну, перестань реветь и расскажи толком. Не пугай меня старую, а то, не ровен час, и вправду медпункт твой мне понадобится…
— Я… Я люблю его! — продолжая плакать, еле выговорила Света. — Люблю и ничего не смогу с собой поделать. Потому и с родителями не уехала… А я не должна его любить… Не имею права!
— Да кого, касатка ты моя? — облегчённо вздохнула было тётя Фрося, но вдруг неожиданная догадка обожгла её всю, — Неужто Федю?!.
Света молчала, только всхлипывала часто, никак не могла прийти в себя, успокоиться.
— Ну, не томи же ты мою старую душу! — притворно рассердилась тётя Фрося. — Его?
— Да, — снова всхлипнув, прошептала Света.
— Ну и хорошо… Ну и славно, — погладила она девушку по голове. — Плакать-то зачем? И людей к чему сторониться?..
— Он же Катю любит! — выпрямилась Света,
На влажном от слёз лице её большие чёрные глаза горели сухим, почти лихорадочным блеском.
— А я… Я не имею права,
— В любви, доченька, прав не бывает, — грустно заметила тётя Фрося. — И правил… А Катю не вернёшь, хоть высохни и сгори от любви. — Она вздохнула. — Да, не вернёшь…, И жизнь не остановишь. Не век же Фазылу бобылём ходить. Я и сама ему этого не позволю. Сегодня же с ним поговорю.
— Нет, нет! — испугалась Света. — Прошу вас, не надо!
— Это уж позволь мне знать, что надо, а чего не надо, — постаралась как можно строже ответить тётя
Фрося. — А ты вон лучше валерьянки своей выпей. Глазищи-то горят — гляди, насквозь прожгут. Цыганка и есть! Нет, ну что ты скажешь! — всплеснула старушка руками. — Так мучиться — и молчать! Да хоть бы мне, дурочка, шепнула…
Не поднимая глаз, Света выбежала во двор.
Вечером за ужином тётя Фрося места себе не находила, не зная, с чего и как начать этот щепетильный разговор.
— Вам нездоровится, мама? — заметив её состояние, забеспокоился Фазыл. — И кушаете вы плохо…
— Катю вспомнила.
Фазыл тоже оставил ложку, встал из-за стола и зашагал по комнате из угла в угол.
— А я о ней ни на минуту не забываю, — заговорил он. — Ни на работе, ни даже во сне. А как войду в комнату, гляну на эту фотографию, — Фазыл повернулся к стене, долго молча глядел на портрет, — такая тоска сожмёт сердце— дышать нечем…
— Я верю, сынок, знаю. Только Катеньку нашу ничем уже не вернёшь, ни тоской, ни слезами. А о жизни своей дальнейшей подумать надо…
— Какая там жизнь! — безнадёжно махнул рукой Фазыл, но вдруг остановился. В словах тёти Фроси он уловил какой-то скрытый смысл. — А к чему вы это, мама, о жизни-то дальнейшей?..
— Да к тому, что жить надо, Федя. Молодость не вечна, а в старости к жизни этой никакого и вкусу не остаётся. Одна серость да безнадёжность…
— Ну, мне до старости ещё далековато, — грустно улыбнулся Фазыл.
— Свету я сегодня видела, — как бы между прочим сообщила тётя Фрося.
— Ну и как она? Почему не заходит?
— Да видишь ли, Федя, — сама не зная почему, тянула старушка. — Причина у неё есть. Очень даже важная причина…
— Что ещё за причина? Обиделась?..
— Как тебе сказать? Обидеться не обиделась… Только… Любит она тебя, Феденька! — решилась наконец тётя Фрося.
— Что?! — Фазыл остановился как вкопанный.
— Да, любит… А из-за Кати признаться не может. «Не имею, говорит, права, предательница я, говорит, гадкая».
Фазыл молчал. Слова тёти Фроси его потрясли. Так вот в чём причина перемен в Светином поведении! Так вот почему она так упорно избегала его за последнее время.
— Я так считаю, — продолжала между тем старушка. — Света — девушка славная. Умница, душевная и заботливая…
