Санта Монтефиоре - Соната незабудки
Тетя Сисли снова принялась вычесывать собаку.
— Дорогая, ты не должна говорить такие вещи.
— Ну, я никогда не скажу об этом Алисии или маме. Однажды, когда я была совсем маленькой, я допустила такую ошибку по отношению к своей тете Нелли. Она потом со мной не разговаривала. Но я знаю, что Алисия никогда не найдет свое счастье. Она гоняется за призраком. Пытается допрыгнуть до облака, к которому никогда не сможет прикоснуться. Даже Алисия не может диктовать небу свою волю.
— А я уверена, что эта девчонка хорошо устроится в жизни.
— О, у нее будет много любовников. Но никто не будет достаточно хорош для нее. Она всегда будет недовольна. Это уже начинает отражаться на ее лице.
И снова Грейс была права. Внутренняя сущность Алисии начала отражаться на ее чертах — вечное недовольство и язвительность оставили на лице глубокие, не исчезающие следы, придав ему отталкивающее выражение. По-прежнему красивая, но очень холодная… А Леонора с каждым днем становилась все прекраснее. Она не была ни стройной, ни изысканной. Она была очень земной и светящейся, словно спелый персик. Она воспитывала своих троих детей с любовью и вдохновением, рассказывая им о милом ее сердцу прекрасном божественном саде. Они помогали маме собирать яблоки и сливы, ежевику и терн, которые та потом продавала на городском рынке, а в летнее время устраивали пикники прямо в поле, чтобы отец мог спрыгнуть с трактора и присоединиться к ним на какое-то время, а потом продолжить работу. Их жизнь была простой, но у них было все необходимое, а главное, они обладали самой большой ценностью из всех существующих — любовью. В сравнении с их счастьем Алисия не имела ничего.
Стоило дочери уехать, как Одри охватило беспокойство.
— Грейс не такая, как все дети, Сесил. Она — ребенок в теле юной девушки, — сказала она в тот вечер, когда Грейс уехала в Дублин.
Сесил положил книгу на кровать и повернулся лицом к жене.
— Она приспособлена к жизни лучше, чем ты думаешь. Понимаешь, ее интересуют не только феи и ангелы.
— Да, я знаю, но все равно она как ребенок. Я не верю, что она готова ко встрече с реальным миром. — Одри взяла со столика баночку крема для рук.
— Но ей нужно дать возможность испытать себя, иначе как же она познает этот реальный мир? — спросил он, снимая очки.
— Я просто хочу защитить ее. — Она выдавила из себя извиняющуюся улыбку, чтобы показать, что понимает свою слабость.
— Ты ведь и Алисию с Леонорой хотела от всего защитить! А Грейс — наша младшая, поэтому естественно, что ты хочешь быть поближе к ней.
— Ты думаешь, мне не хочется, чтобы она взрослела?
— Ты всегда хотела видеть, как растут близнецы, но твои мечты не сбылись. И это моя вина, — добавил он тихим голосом.
— О, Сесил! Я ни в чем тебя не виню. С того времени столько воды утекло… — Она потрепала его по руке. — Нет, в Грейс есть что-то неземное! Я чувствую, что она нуждается во мне больше, чем наши старшие дочери.
— Видишь ли, Одри, — сказал Сесил, качая головой и с нежностью глядя на жену, — у тебя с Грейс очень трогательные отношения, но, по правде говоря, она сильнее Алисии и Леоноры, вместе взятых.
— Ты так думаешь?
— Я знаю это. Посмотри на нее. Ее убеждения непоколебимы. Она знает, что, когда мы умрем, нас ждет целый мир. И хотя я не совсем в это верю, в моем возрасте очень приятно знать, что кто-то в этом уверен. Ее уникальность дает ей огромное преимущество. Она никогда ни в ком не нуждается, потому что счастлива наедине с самой собой. Это — божье благословение. Она неуязвима. Непобедима. Она никогда не совершит ничего, что противоречит ее убеждениям, только ради того, чтобы угодить кому-то, и не наделает глупостей из-за бестолковой страстной влюбленности. Нет, я верю, что Грейс ближе к Богу, чем все мы, поэтому в ней осталось очень много детского. Она знает, что жизнь — театр. И не принимает мир слишком серьезно. Я никогда не думал, что буду говорить такое о Грейс. Когда-то ее слова и поступки доводили меня до исступления и ставили в тупик. Но с годами я научился понимать ее. С ней все будет в порядке. Я действительно верю в это.
В нежном взгляде Одри отразилось восхищение, которое она испытывала. Она не уставала удивляться тому, как искренне Сесил любит Грейс, будто она была его собственным ребенком.
— Ты убедил меня. И сегодня я буду спать крепко.
— Я тоже. Потому что, моя дорогая, если ты счастлива, я тоже счастлив.
Она поцеловала его в постаревшую обветренную щеку, зная, что он свято верит в то, что говорит.
Но в ту ночь Одри впервые за много лет снился Луис, и «Соната незабудки» звучала у нее в ушах, даже когда она проснулась.
Грейс устроилась в Дублине с легкостью человека, для которого вся жизнь — чудесное приключение. Она во всех людях искала что-то хорошее, обезоруживая своих сверстников и преподавателей прямотой и «отстраненностью» — удивительным качеством, отличавшим ее от других. Грейс порхала по колледжу, погруженная в свои мысли, и хотя все к ней относились очень хорошо, близких друзей у нее не было. Казалось, что она ни в ком и не нуждается.
Учеба давалась Грейс легко. Она жаждала знаний, с энтузиазмом впитывала новую информацию, занималась с интересом, мало спала по ночам. И не из-за друзей-духов, часто увлекавших ее своими играми, а потому, что с трудом сдерживала свое нетерпение. В голове девушки было слишком много вопросов. Грейс стала членом общества «Дон-Жуан», которое собиралось по четвергам в пабе, чтобы за кружечкой пива и домашними пирожками поговорить о поэзии, и общества «Оливье», в котором смогла продемонстрировать свой врожденный актерский талант. Родителей это не удивляло, ведь Грейс играла всю свою жизнь. Но ее дар предсказывать судьбу принес ей большую известность, чем игра на сцене. После того, как точность ее предсказаний поразила нескольких студентов, Грейс стали осаждать люди, поэтому она вынуждена была ограничить себя двумя предсказаниями в день. Она отказывалась заглядывать далеко в будущее, помня жестокий урок своей тети Нелли.
Прошло несколько недель, и Грейс решила нанести визит своему живущему в уединении дяде. Найти его оказалось очень легко. «Вы его племянница? — удивлялись люди. — Он очень своеобразный человек. Правда, в те минуты, когда играет на фортепиано, он — бог». Такие высказывания интриговали девушку и подстегивали ее любопытство.
Следуя полученным указаниям, она нашла квартиру дяди Луиса, расположенную в старом загородном дворике необыкновенной красоты, который, вероятно, не менялся последние сто лет. Грейс затаила дыхание и постучала в маленькую дверь в кирпичной стене, оплетенной огромным количеством поздних роз. Таких красивых цветов девушка никогда не видела. Ответа не последовало. Грейс ждала, нюхая розы. У них был необыкновенный сладкий запах. Наконец она услышала шаркающие шаги и лязг открывающейся двери. Она ожидала увидеть людоеда-великана, но перед ней стоял пожилой мужчина с длинными седыми волосами, спадающими на плечи тощими крысиными хвостиками, и очень мягкими голубыми глазами. Он вовсе не был похож на сумасшедшего.
— Чем я могу быть вам полезен? — спросил он глубоким голосом, хрустящим, как гравий, и посмотрел на нее так, словно встречался с ней где-то раньше и теперь пытался вспомнить, кто она.
— Я ваша племянница, Грейс Форрестер, — просто сказала Грейс. — Дочь Сесила и Одри.
Бледные щеки Луиса Форрестера запылали, будто кто-то надавал ему пощечин.
— Сисли говорила мне, что у них родилась еще одна дочь, — пробормотал он, с удивленным видом кивая головой и потирая пальцами подбородок. — Вам лучше войти. — Пока они шли по узкой деревянной лестнице, он то и дело оборачивался, чтобы посмотреть на гостью. — Ты — копия своей матери, — взволнованно сказал Луис, когда они дошли до гостиной на втором этаже.
Комната была маленькой и темной. Пыль толстым слоем покрывала предметы.
У Грейс сложилось впечатление, что хозяин дома нервничает, так как уголки его рта изогнулись, а пальцы беспрестанно двигались.
— Неужели? — ответила она, заметив грусть в его глазах. — Для меня это комплимент.
— Именно это я и хотел сделать. Самый большой комплимент, который способен сделать мужчина. Я восхищаюсь твоей матерью. Больше, чем ты можешь себе представить.
На диване в беспорядке лежали бумаги. Грейс подвинула их и села.
— Прошу прощения за беспорядок. Я теперь не часто принимаю гостей.
— А почему? Я слышала, вы прекрасно играете на фортепиано. Вы должны делиться своим талантом.
— А ты играешь?
— Да, — оживленно ответила она.
Любой на ее месте почувствовал бы себя неловко под таким пристальным взглядом, но только не Грейс, которая никого и ничего не боялась. Луис очень нравился ей, тем более что она чувствовала, что он глубоко взволнован, и догадывалась, что сможет унять его тревогу.
