Санта Монтефиоре - Соната незабудки
И Флориен остался. Сначала он чувствовал себя беспомощным. Схватки усиливались, и каждый раз он видел, как жена корчится от боли. Он держал ее за руку, страстно желая облегчить ее страдания, но понимал, что может оказать ей только пассивную поддержку. Однако наступил решающий момент, и он понял, что принял правильное решение, оставшись с Леонорой. Она крепко схватила его за талию и прижалась головой к его животу. Он гладил ее по волосам, как никогда остро чувствуя всю силу своей любви и отчаяния.
— Ты такая храбрая, — говорил он, целуя ее в висок. — Ты такая храбрая!
Ребенок страстно желал поскорее появиться на свет. Флориен кусал пальцы в отчаянии. Леонора тужилась, молилась и кричала, а Флориен рыдал, рисуя в воображении страшную смерть матери и ребенка. Когда малыш наконец появился на свет, красно-синий и дрожащий, супруги разрыдались, переполняемые благодарностью и благоговением перед чудом рождения новой жизни.
Мэри завернула новорожденного в полотенце и подала матери. Флориен подумал, что рождение ребенка — самое мучительное испытание в его жизни. Он присел на край кровати и коснулся крохотной ручонки сына, который тут же схватил его палец своими маленькими пальчиками.
— Посмотри, любовь моя, он держится за меня!
Лицо Леоноры вспыхнуло от удивления и радости, потому что никогда прежде Флориен не обращался к ней так ласково.
— Ты назвал меня «любовь моя», — сказала она, прильнув к нему.
Он зарыл лицо в ее волосы.
— Это потому, что ты — моя любовь, — повторил он охрипшим голосом. — Я никогда не любил тебя так сильно, как сейчас. Но еще сильнее я восхищаюсь тобой. Ты такая смелая и сильная! Ты подарила этому миру моего сына, и мы будем любить его, заботиться о нем, дадим ему все, что в наших силах. Я больше не буду таким, как прежде.
— И я тоже, — прошептала она, наклоняясь, чтобы поцеловать влажное личико малыша. — Ничто в жизни не будет для меня важнее моего ребенка.
— Как мы назовем его?
— А как ты хочешь?
— Панацель, в честь моего отца.
Леонора улыбнулась.
— Маленький Панацель! — Она вздохнула и снова поцеловала сына. — Ты будешь благословлен именем своего деда. Ты — необыкновенный малыш.
Когда Алисия в очередной раз вырвалась из круговорота светских вечеринок, чтобы съездить в Дорсет, Леонора и Флориен уже устроились в своем новом домике. Маленький Панацель спал в колыбельке в спальне, пропахшей лавандой и тальком, а Леонора суетилась по дому, придавая ему уют. Флориен встретил свояченицу у двери, которую он как раз красил в белый цвет. К ее удивлению, зять улыбнулся ей холодно, словно они были едва знакомы. Огонь желания погас, чтобы никогда не загореться снова, и Алисия поняла, что Леоноре каким-то образом удалось завоевать его сердце.
— Поднимись наверх и посмотри на него, — с улыбкой сказал он. — Наш малыш — самое прелестное из божьих созданий.
— Слышала, вы назвали его Панацель, — сказала она.
— В честь моего отца и деда. Хотя он и не будет жить в фургоне, в его жилах течет цыганская кровь.
Леонора была рада видеть сестру. Она крепко обняла ее.
— Где же ты была все это время? — воскликнула она. — Ты непременно должна подняться наверх и познакомиться с Панацелем!
Алисия последовала за сестрой, отметив про себя, что той еще не скоро удастся восстановить фигуру. Леонора по-прежнему казалась беременной. Это дало Алисии легкое чувство удовлетворения, но совсем ненадолго. Как только она увидела своего племянника, ей показалось, что ее сердце попало в тиски. Наклонившись, она смотрела в колыбельку. Панацель — обожаемый всеми младенец — крепко спал и был прекраснее всех малышей, которых она когда-либо видела. Его белая прозрачная кожа светилась нежным светом. Глазки были закрыты. Но какие чудесные у него были ресницы, густые и длинные, какие пухленькие розовые губки, тронутые нежной улыбкой…
— Он восхитителен, — сказала Алисия тихо. — Вы такие счастливые…
Впервые в жизни она осознала, что Леонора имеет все, чего она желала для себя. Мерседес была права, и сквозь годы ее слова прозвучали снова, чтобы напомнить Алисии о ее собственных заблуждениях: «Леонора найдет счастье, потому что ее внешность никого не введет в заблуждение». Внешность Алисии обманула многих, но никого так жестоко, как ее саму.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Следующие восемь лет принесли море радости Леоноре, неопределенности и сомнений — Алисии и бесконечных приключений — любознательной Грейс, которая с восторгом открывала для себя мир. Когда младшая из дочерей объявила, что выиграла стипендию в колледже Тринити в Дублине, больше всех удивилась Одри, которой всегда казалось, что Грейс интересуют сказочные феи, но никак не учеба.
— Философия имеет много общего с миром фей, — улыбнулась матери Грейс.
— Но ведь Дублин — это так далеко, — сокрушалась та.
— Всего-навсего короткое путешествие самолетом, мамочка. Я смогу прилетать домой на выходные.
Но Одри беспокоилась не только о расстоянии. В Дублине жил Луис.
— Колледж Тринити в Дублине! — восхитилась тетя Сисли, а ныне миссис Энтони Фитцхерберт. Она вышла замуж за землевладельца, выкупившего ее землю после отъезда цыган. Энтони, приятный, добродушный человек, предпочитавший твидовую и кашемировую одежду, вернул ей молодость, веру в любовь и ее обожаемую ферму. Сисли улыбалась теперь с уверенностью женщины, прошедшей сквозь огонь любви, чье сердце обожжено, но все же способно биться и бесконечно благодарить за любовь менее страстного, но преданного и сильного мужчину. — Вот это здорово! Дублин — прекрасный город. Ты полюбишь его, Грейс. — Она как раз расчесывала одну из своих собак. Потом собрала со щетки шерсть и бросила ее на траву. — Хороший материал для птичьих гнезд… Жаль, что время гнездования прошло. Птицы уже улетают.
— А вы там были? — спросила Грейс, вытягиваясь на солнце.
— Да, дважды. Я ездила к дяде Луису.
— Дяде Луису?
— К тому странному дядюшке Луису, о котором никогда не вспоминают.
— Тому самому, который научил Леонору играть на пианино?
— Да. Он немного сумасшедший.
— А что он делает в Дублине? — Грейс знала, что у отца есть брат, но в разговорах его имя упоминалось редко, а единственная его черно-белая фотография стояла на рояле у тетушки Сисли.
— Многие годы он работал в колледже учителем музыки. Теперь он уже на пенсии. Живет в колледже, в студгородке.
— А что же он целыми днями делает?
— Подозреваю, что кричит на студентов, — засмеялась тетя Сисли, вспомнив взрывной характер брата, и вернулась к расчесыванию собаки. — Сварливый старикан. Но если хочешь с ним познакомиться, навести его. Это внесет разнообразие в его жизнь.
— А почему к нему никто не ездит? Что бы ни случилось, но он — часть нашей семьи.
Сисли откинулась на стуле и устремила взгляд вдаль, пытаясь найти правильные слова.
— У них вышла размолвка с твоим отцом. Много лет тому назад. Еще до твоего рождения. Не знаю, что послужило поводом. Одно время Луис жил в Аргентине с твоими родителями. Любил сестру твоей матери, Айлу, которая умерла от менингита, будучи очень юной. Не думаю, что твоя мать смогла смириться с этой утратой. Возможно, Луис тоже.
— Он старше вас с отцом?
— Нет, он на восемь лет младше твоего отца. Если Сесилу сейчас шестьдесят пять, то Луису должно быть пятьдесят семь. Он прожил несчастливую жизнь. Он не такой, как все. Но, может быть, тебе удастся околдовать его. Это пойдет ему на пользу.
— Разве он не женат?
— Я никогда не верила, что можно любить одного человека всю жизнь. Я никогда не считала, что это правильно. Но, — она тяжело вздохнула, — Луис всю свою жизнь любил одну-единственную женщину. Он не предал ее. Никогда не посмотрел на другую.
— Это так грустно! Каждый заслуживает любить и быть любимым. Так устроен мир.
Тетя Сисли рассмеялась. Она никогда до конца не понимала Грейс.
— Ты можешь поехать и подбодрить его. Вам будет хорошо вместе, потому что вы оба витаете в облаках. Странно, что вы до сих пор не познакомились.
— Мама не хочет, чтобы я уезжала.
— Это потому, что твоих сестер в свое время отправили учиться в Англию. Твоя мама очень огорчалась, а отец полагал, что девочки получат лучшее образование. Он оказался прав. По-своему. Если бы Леонора не приехала сюда, то не встретила бы Флориена, а посмотри, как они счастливы. Маленький Панацель — просто мечта. Очаровательный мальчонка! И к тому же озорной. Я его обожаю! Его братик и сестричка тоже чудесные, но для Панацеля в моем сердце всегда будет особое местечко. Он родился в моем доме, понимаешь… Поэтому я ощущаю к нему особую привязанность.
— А знаешь, Алисия никогда не будет счастлива, — хмуро сказала Грейс.
