Элизабет Гаскелл - Руфь
— Беги за мамой, Мери! Пошли за доктором, Лиза! — распоряжалась Джемайма.
Она и мистер Бенсон сделали все возможное, чтобы привести мистера Брэдшоу в чувство. Миссис Брэдшоу забыла все свои клятвы не иметь дел с мужем. Увидев его в обмороке, она испугалась, что им уже никогда не приведется поговорить, и горько упрекала себя за все жесткие слова в его адрес, сказанные в эти последние злополучные дни.
Еще до прихода доктора мистер Брэдшоу открыл глаза и начал приходить в себя, но пока не мог или не хотел говорить. Казалось, он сразу страшно постарел. Выражение глаз было осмысленное, но взгляд — тусклый, точно у глубокого старца. Нижняя челюсть отвисла, придавая всему лицу выражение унылой задумчивости, хотя разжатые зубы были прикрыты губами. Тем не менее мистер Брэдшоу отвечал на все вопросы доктора осмысленно, но односложно. Ученый муж отнесся к припадку не так серьезно, как члены семьи: дети мистера Брэдшоу знали причину его обморока, они впервые увидели отца лежащим с выражением предсмертной муки на лице. Отдых, уход и немного лекарств — вот и все, что прописал доктор. Назначенное лечение показалось мистеру Бенсону не соответствующим столь серьезному удару, и он решил побеседовать с доктором наедине, чтобы узнать его настоящее мнение. Но как только пастор направился вслед за доктором к выходу из комнаты, мистер Брэдшоу сделал усилие приподняться, чтобы удержать мистера Бенсона. Он сумел встать, опираясь одной рукой на стол, так как ноги его подгибались. Мистер Бенсон тотчас вернулся на прежнее место. В первый момент всем присутствующим показалось, что мистер Брэдшоу не владеет речью, но затем он заговорил — смиренно и жалобно, и это было очень трогательно.
— Он ведь жив, сэр? Скажите, жив?
— Да, сэр, это сущая правда. Он сильно ушибся, но непременно поправится. Мистер Фарквар сейчас с ним, — ответил мистер Бенсон, чуть не плача.
С минуту мистер Брэдшоу продолжал молча смотреть в лицо мистеру Бенсону. Казалось, мистер Брэдшоу хотел заглянуть ему в душу и понять, правду ли говорит пастор. Уверившись наконец, он медленно опустился в кресло. Все молчали, ожидая, не спросит ли он еще о чем-нибудь? Мистер Брэдшоу медленно сложил руки, как на молитве, и произнес:
— Слава Богу!
ГЛАВА XXXII
Мистер Брэдшоу снова посещает церковь
Джемайма надеялась, что раскрытие проступка Ричарда приведет наконец к возобновлению отношений ее отца с мистером Бенсоном, но ее постигло разочарование. Мистер Бенсон был бы счастлив, если бы мистер Брэдшоу позвал его в гости; пастор день и ночь ждал хоть какого-то намека на подобное приглашение, однако его не поступало. Мистер Брэдшоу, со своей стороны, был бы рад, если бы добровольное одиночество его теперешней жизни иногда нарушалось посещениями старого друга, которому он однажды отказал от дома. Но раз уж такой отказ однажды сорвался у мистера Брэдшоу с языка, он упорно не желал делать ничего такого, что могло быть истолковано как измена слову.
Джемайму ужасно огорчала мысль, что отец, как он грозился, никогда больше не пойдет в контору и не вернется к прежним делам. Ей не оставалось ничего иного, как только притворяться, что она не слышит и не придает значения этим угрозам: мистер Брэдшоу делал их с явным с расчетом на то, что Джемайма все передаст мужу. Джемайму часто даже радовало отсутствие миссис Брэдшоу, отправившейся ухаживать за сыном: оставшись дома, та принялась бы умолять мужа возвратиться к прежнему образу жизни, и мистер Брэдшоу, видя, какую важность придают его верности слову другие, стал бы нарочно стараться сдержать его.
У мистера Фарквара и без того было много хлопот. Он буквально разрывался между делами в Эклстоне и уходом за больным Ричардом. Как-то во время его отсутствия в Эклстоне понадобилось обратиться к одному из компаньонов фирмы по очень важному делу. К радости Джемаймы, мистер Ватсон явился к ним в дом, чтобы узнать, не лучше ли ее отцу и может ли он принять его по делу? Джемайма с буквальной точностью передала вопрос мистеру Брэдшоу, и тот после небольшого колебания ответил утвердительно. Вскоре она увидела, как отец выходит на улицу в сопровождении верного старого клерка. Встретившись с ней за обедом, мистер Брэдшоу не упомянул ни об утреннем посетителе, ни о своей отлучке, но с этого времени стал регулярно ходить в контору. Все известия о Дике и об успешном ходе его лечения мистер Брэдшоу выслушивал в совершенном молчании, притворяясь равнодушным, но все-таки каждое утро, сидя в гостиной, ожидал прибытия почтовой кареты, доставлявшей письма с юга.
Когда мистер Фарквар приехал наконец с известием о полном выздоровлении Дика, то решил рассказать мистеру Брэдшоу обо всем, что предпринял для его сына. Однако, как признавался потом мистер Фарквар мистеру Бенсону, он совершенно не понял, услышал ли мистер Брэдшоу хоть одно слово из этого рассказа.
— Поверьте, — ответил мистер Бенсон, — он не только внимательно все выслушал, но и запомнил каждое ваше выражение.
— Мне хотелось заставить мистера Брэдшоу высказать свое мнение или хотя бы знаком выдать, что он чувствует. Признаться, я не особенно надеялся на это, но полагал, что он, по крайней мере, скажет, хорошо или дурно я поступил, выхлопотав Дику место в Глазго. Не знаю, возможно, мистер Брэдшоу рассержен на меня за то, что я оттеснил Дика от дел фирмы.
— Как принял Ричард известие о раскрытии подлога?
— О, ничто не сравнится с его раскаянием! Правда, если бы я не знал пословицы «Заболевший черт в монахи просится», я бы больше ему поверил. Или если бы у Дика было больше силы характера и меньше лицемерия. Во всяком случае, это место в Глазго точно по нему: ясные и определенные обязанности, однако не очень большая ответственность. Добрый и наблюдательный начальник, и коллеги гораздо лучше тех, кого он знал до сих пор. Ведь вы знаете: мистер Брэдшоу желал, чтобы его сын избегал всякого общества, кроме семьи, и ни разу не позволил ему пригласить домой приятеля. Право, как подумаешь, какую неестественную жизнь заставлял его вести отец, так сжалишься над Диком и начинаешь надеяться, что в будущем для него все изменится. Кстати, удалось ли вам уговорить мать Леонарда отправить его в школу? Одиночество может быть для него так же опасно, как и для Дика. Он не научится благоразумно выбирать себе товарищей, когда вырастет, а войдя в общество, станет неразборчивым на знакомства. Говорили ли вы ей о моем предложении?
— Да, но ничего не вышло. Руфь просто не захотела об этом слышать. Похоже, мысль, что Леонард подвергнется насмешкам других мальчиков из-за своего особого положения, внушает ей непреодолимое отвращение.
— Они могут не узнать об этом. Кроме того, рано или поздно выступит же Леонард из своего ограниченного кружка, и тогда ему не избежать замечаний и насмешек.
— Верно, — грустно ответил мистер Бенсон. — Но не сомневайтесь: если школа действительно нужна Леонарду, то Руфь мало-помалу поймет это. Просто удивительно, как забота о благополучии сына приводит ее к правильным и мудрым заключениям.
— Я бы хотел, чтобы она смотрела на меня как на друга. После того как родился наш ребенок, она стала бывать у Джемаймы. Жена говорит, что Руфь любит держать малышку на руках и разговаривает с ней так, словно вся душа ее в этой крохе. Но как только Руфь заслышит на лестнице чужие шаги, тотчас глаза ее сверкнут, «словно у дикого животного», как говорит Джемайма, и она, крадучись, уходит, будто испуганный зверек. После всего, что Руфь сделала для восстановления своего доброго имени, ей не следовало бы до такой степени бояться людей.
— Вот именно — «после всего, что она сделала»! Мы, ее домашние, почти не знаем, что она делает. Если нужна помощь, Руфь говорит нам об этом запросто. Но возможно, для нее оказывается облегчением забыть на время о страданиях, в которых она играет роль утешительницы, к тому же она робка и молчалива по натуре. Поэтому мы чаще всего и не знаем, чем Руфь занимается, если о ее делах не расскажут бедняки, которым она помогает. Но уверяю вас, когда она забывает о своей печали, то весь дом освещается, словно солнцем. Мы просто счастливы, когда Руфь остается дома. Она всегда умела вносить ощущение покоя, но теперь Руфь — воплощение радости. И я сомневаюсь, что самый мудрый школьный учитель смог бы научить Леонарда хотя бы половине того, чему учит его мать каждую минуту, которую ребенок проводит с ней. Ее благородная, скромная, благочестивая настойчивость в желании загладить последствия греха, совершенного в юности, похоже, очень сильно действует на сына, потому что его положение столь сходно с ее собственным, но только несправедливо, ибо он не совершал зла.
— Ну что ж, значит, надо это пока отложить, — сказал мистер Фарквар. — Думаю, вы сочтете меня практичным человеком, если я признаюсь, что домашнее воспитание Леонарда при такой матери уж точно не принесет ему зла. Во всяком случае, помните, предложение мое останется в силе и через год, и через два. Да что же, наконец, Руфь думает сделать из сына?
