Тереза Крейн - Райский уголок
Она распрямилась, сложив руки перед собой, и некоторое время смотрела на него. А он, одумавшись и вспомнив о приличии, слегка повел плечом и хитро, и в то же время трогательно улыбнулся.
— Полагаю, что так, — спокойно сказала она.
— Я слышал… — начал было он и осекся.
Она взглянула на него вежливо и терпеливо, явно не проявляя любопытства.
— Нет… Ничего. — Он плотно сжал губы.
— И я так думаю, — мягко добавила она. — А теперь скажи, что ты хочешь к чаю?
— Я не уверен, что вообще хочу чего-нибудь. — Он несколько рассердился, поняв, что она не попалась на его удочку.
Ее улыбка была доброй.
— А я совершенно уверена, что хочешь, — твердо заявила она. — Как насчет оладий? Тостов? Или торта? Я случайно узнала, что повар приготовил твой любимый торт с грецкими орехами. Наверняка ты съешь кусочек?
Он состроил гримасу, выражая недовольство.
— Честно говоря, папа, это уже слишком! — Она неожиданно и искренне засмеялась. — Не могу понять, почему они все так о тебе заботятся? Просто удивительно, как это они не бросят тебя, чтобы ты сам расхлебывал кашу, которую заварил.
Он с достоинством распрямил плечи.
— Потому что я самый справедливый и разумный хозяин. И всегда таким был.
Она усмехнулась.
— Чепуха! Это потому, что они любят тебя, ты, старый грешник! Как и все мы! — Она наклонилась и чмокнула его в щеку, не обращая внимания на его притворную неприязнь к таким типично женским штучкам. — Итак, я полагаю, остановимся на торте. Ты всегда предпочитал его. Пойду принесу. Тебе уютно?
— Конечно, конечно.
— Хорошо. — Ее рука задержалась на его плече. — Я недолго. Позвони в колокольчик, если я тебе понадоблюсь. — Она поднесла небольшой медный колокольчик к прикроватному столику и повернулась, чтобы уйти.
— Моя лапочка?
Услышав ласковое имя, которым он называл ее в детстве, она остановилась, замерев.
— У тебя все в порядке?
Она вернулась к постели, села на краешек и взяла его руку в свою.
— Конечно, все в порядке, папа. Конечно. Какие бы слухи до тебя ни доходили, забудь обо всем, что тебя беспокоит. Если бы я была несчастлива, если бы со мной случилась беда, к кому бы я прибежала?
Секунду, или, может быть, долю секунды это вызывающе-щемящее «лапочка» эхом звучало в ее голове, отчего ее голос стал мягким и теплым. Этого было достаточно, чтобы успокоить его. Она нежно похлопала его по руке и поднялась.
— Вернусь через пять минут.
Он проводил ее взглядом до двери. Почему он так неожиданно и четко вспомнил некрасивую и чрезмерно худенькую маленькую девочку с горящими любопытством глазами и приятным тихим голосом; весьма чувствительного ребенка, стремящегося быть послушным, однако довольно упорного, когда возникала необходимость отстоять собственные позиции? Почему он так внезапно и настоятельно ощутил потребность пожалеть о чем-то… О чем? Он устал. Проклятая простуда. Она была добрым ребенком. И умным. Очень умным. Вся в него, подумал он.
И закрыл глаза.
Тикали часы. В камине потрескивал огонь.
Дафни очень уверенно вошла в комнату, поставила поднос на стол у окна. Повернулась.
— Папа?
Ее голос утонул в тишине, точно камень в воде.
Она приблизилась к постели. Тишина была гнетущей. Даже дыхание не нарушало ее. Его руки, смуглые и узловатые старческие руки, мирно покоились на шелке одеяла.
— Папа!
Ей не надо было прикасаться к вялой, уже остывающей коже, чтобы понять — смерть взяла его к себе. Она села на постель рядом с ним, сложив руки на коленях, глядя на лицо, которое знала всю свою жизнь. Только теперь она увидела, как оно изменилось. До этого момента оно всегда оставалось одинаковым. Многие-многие годы. Лицо, которое с любовью смотрело на нее и на котором была написана уверенность в будущем. Оно всегда было рядом. А теперь его не стало.
Много позже, когда дневной свет за окном начал меркнуть, она поднялась, позвонила в колокольчик и ждала, сдержанная и спокойная, пока дверь не открылась и в комнату не заглянула Мэри.
— Да, мисс? О! Боже всемогущий, мисс!..
— Да. Мне очень жаль, Мэри. Вы не позвоните доктору Листеру? Я полагаю, мы должны известить его.
— Д-да, мисс. О Боже, мисс… о-о-о… — приложив передник к лицу, Мэри бросилась вон из комнаты, чтобы сообщить страшную весть и приступить к последним обрядам, которые живые совершают над мертвыми.
Дафни подошла к окну. Она попрощалась с отцом и теперь стояла, с закрытыми глазами прислонившись к выцветшим, пахнущим затхлостью бархатным шторам, которые помнила столько, сколько помнила себя.
Тоби. Надо позвонить Тоби и сообщить ему.
Память всколыхнула в ее сознании картины, более реальные, чем то состояние опустошения, в котором она сейчас пребывала. Прошлое, словно река, потоком неслось мимо нее.
Она скажет Тоби потом, когда он придет домой. Нет смысла разыскивать его сейчас. Она скажет обо всем, глядя ему в глаза. В этом было некоторое утешение.
Только так она узнает, действительно ли он будет горевать.
Бледнолицый угловатый господин в пыльном пиджаке с высоким старомодным воротником аккуратно положил перед ней на столе документ, который только что прочитал.
— На этом завещательный отказ недвижимости заканчивается, — тихо сказал он. — Надеюсь, здесь все ясно?
Дафни, пребывая в состоянии шока, не осмеливалась взглянуть на мужа.
— Могу я задать вопрос? — Голос Тоби был убийственно спокойным.
— Разумеется.
— Когда Амос — мистер Андерскор — изменил первоначальное завещание?
Мужчина бросил страдальческий взгляд поверх очков в форме полумесяца.
— Мистер Смит, я…
— Когда? — Слово прозвучало резко, как удар хлыста.
Фрэнк Ли пожал плечами.
— За два дня до смерти.
— Понятно. Он как-то объяснил это?
Мужчина сильно колебался. Было совершенно очевидно, что разговор ему неприятен.
— Да, — сказал он. — Но я должен заметить, что конфиденциальный характер…
— Понятно, — прервал его Тоби.
Дафни сидела совершенно неподвижно, опустив голову, глядя невидящими глазами на пальцы рук в черных кружевных перчатках, которые лежали на черной юбке. Она предполагала, что чтение завещания отца будет мучительным, но не влекущим за собой никаких новых событий. Однако она ошибалась. Оно вызвало потрясение, к которому оба они не были готовы. Большей частью имущества отец распорядился так, как и ожидалось. Дом в Айлинггоне и основная часть его обстановки теперь принадлежала Дафни. Некоторое количество денег и акций, а также отдельные вещи получили тетушки из Йоркшира. Маленький Амос стал владельцем значительной суммы денег, вверенных попечению. Но то, как Амос Андерскор распорядился сорока пятью процентами акций, которые, как всегда считалось, будут находиться в руках Тоби, было для последнего как гром среди ясного неба. Лишь девятнадцать процентов из них были завещаны Тоби. Двадцать шесть оставшихся Амос завещал своей дочери, передав, таким образом, под контроль Дафни более половины акций Андерскоров.
Она посмотрела на Тоби. Два красных пятна алели на его щеках. Губы были плотно сжаты.
У нее упало сердце.
— Ну что же. — Испытывая явное облегчение, что этот неловкий момент миновал, Фрэнк Ли положил свои длинные худые руки перед собой на стол жестом, означающим, что дело завершено. — Я полагаю, вопросов больше нет? Могу ли я, миссис Смит, высказать вам свое соболезнование в связи со смертью вашего отца? Он был моим близким другом. Я глубоко любил и уважал его, и восхищался им как личностью. Нам будет не хватать его.
Дафни пробормотала слова благодарности, каждой своей клеточкой ощущая присутствие мужа и то, как напряглось его тело, готовое в любой момент взорваться яростью.
— Если вам понадобится моя помощь, я полагаю, вы свяжетесь со мной без колебаний? — Ли поднялся, обошел вокруг стола и протянул руку.
В ответ она протянула свою.
— Благодарю вас. — Тоби также пожал его руку с холодной вежливостью и проследовал за ней к двери.
Когда они оказались вдвоем в полумраке пустынного коридора, Дафни повернулась к нему:
— Тоби…
— Не здесь, Дафни. — Он решительно взял ее под руку и увлек за собой к входной двери. — И не сейчас. Объяснения — а ты, без сомнения, должна объясниться со мной — могут подождать до дома.
Она отстранилась от него.
— Объяснения? Что ты имеешь в виду? — Весь ее вид говорил о том, что она искренне поражена его словами.
Он поднял руку и остановил такси. Неуклюжий черный автомобиль подкатил как можно ближе к кромке тротуара и остановился рядом с ними. Тоби чуть было не сорвал дверцу с петель, открывая ее для Дафни.
— Тоби…
— Садись, — бросил он сквозь зубы.
