Герман Воук - Марджори
Оцепеневшая, несчастная, она поехала домой на метро. Она лежала на кровати ничком, не обращая внимания на то, что мнет свое красное платье, когда зазвонил телефон.
— Марджори? Привет. — В голосе Ноэля звучало поразительное воодушевление. — Скучала? Как насчет того, чтобы пообедать со мной в «Риц-Карлтоне»?
Она села.
— Как?.. «Риц-Карлтон»? Ноэль, ты не можешь себе этого позволить…
— Кто не может? Ты говоришь с человеком, который стоит двадцать пять тысяч в год. А теперь поторопись!
23. Новый Ноэль
— Хэлло! — сказала Марджори. — Бог мой, только посмотрите на него!
Перемена в Ноэле была разительной. На нем был новый черный костюм в полоску, черные туфли, белая рубашка с коротким вставным воротничком и серый шелковый галстук. Волосы были коротко подстрижены, а лицо сияло удивительной свежестью.
— Пошли, я уже заказал обед. — Метрдотель кивнул им на незанятый столик — поразительно! — в середине заполненного людьми зала, отделанного деревянными панелями.
Марджори чувствовала себя крайне неловко. Все женщины в ресторане выглядели до обидного нарядными: повсюду были видны парижские шляпки, сшитые по фигуре костюмы, элегантные прически. На ней не было шляпки, ее волосы свободно спадали на плечи (то была попытка выглядеть, как Клариса), а красное платье оказалось поистине ужасной ошибкой. Она была слишком повержена, потерпев фиаско у Фламма, чтобы еще думать о том, во что переодеться, когда выходила из дому. Взгляды мужчин были заурядным делом, но взгляды женщин, поистине имевшие значение в таком заведении, были презрительными и слегка забавляющимися.
— Я выгляжу здесь, как уличная девка, — шепнула она Ноэлю, когда они уселись.
— Вряд ли, — сказал он. — Дело в том, что несколько самых известных проституток города сидят в этом зале, и, как видишь, они выглядят совсем иначе.
— Этот метрдотель относится к тебе, как к другу, которого давненько не видел.
— Я здесь часто бывал, дорогая.
— Но не за время нашего знакомства.
— Это верно. Но это был довольно безденежный отрезок жизни. У тебя же нет заработка. — Он рассмеялся, увидев ее обиженный взгляд. — Боже правый, так смешно помучить тебя. Хотя, правда и то, что подчас платила леди. Одна леди, с которой я порвал.
— Ты не находишь это унизительным?
— Отнюдь. Я сижу и подсчитываю, сколько блюд, выдаваемых автоматом, я сэкономлю, когда не оплачиваю счет.
— Ты хулиган. Надеюсь, на этот раз ты не рассчитываешь, что я оплачу счет.
— Ты, дорогая?
— Ну а тогда, что происходит? Почему такой цветущий внешний вид? Почему ты выглядишь семнадцатилетним? Что это за речи о двадцати пяти тысячах в год?
— Сегодня утром я вышел на работу.
— Куда? Какую работу?
— «Парамаунт Пикчерз». — Официант поставил на стол два коктейля с шампанским. — Ага, а вот и мы. Ты выпьешь за нового Ноэля, не так ли? Он — твое творение, так же как и творение кого угодно.
Марджори подняла стакан, подозрительно глядя на собеседника.
— «Парамаунт»! Ты серьезно? — Он кивнул. — В качестве писателя? Ты едешь в Голливуд?
Его губы напряглись от удовольствия.
— Нет, дорогая. Ты не теряешь меня, оставь этот трагический тон. Выпей. Да сгинет старый Ноэль, жалкое ничтожество, и долгой жизни новому, ну как?
Она улыбнулась чуть недоверчиво и выпила.
— Почему ты так удивлена? — спросил Ноэль. — Я ведь говорил тебе о Сэме Ротморе как-то раз, верно?
— О богатом старике, с которым ты играешь в шахматы?
— Именно. А я не упоминал, что он из «Парамаунта»?
— Думаю, нет…
— Ну, вот, он оттуда. И он любит меня, грустный старый шельмец. Должно быть, он самый одинокий человек в городе. Бездетный, а его жена — полный инвалид, живет во Флориде. Он один из руководителей нью-йоркской конторы. Напускает на себя вид крутого мужика, а на деле очень мягкосердечный. Он фактически содержит шахматный клуб, в котором я играю, и пару еврейских домов для престарелых в Бронксе. Вот такие дела. Тонко чувствует живопись и музыку, владеет очень хорошей подборкой Моцарта и… ну, да я же рассказывал тебе о картинах, уверен. Я провел с ним сотни часов, играя в шахматы и попивая лучшее на свете бренди. Честно говоря, и это, вероятно, не очень благородно с моей стороны, через какое-то время с ним становится невыносимо скучно. Не могу сказать, в чем тут дело. Полагаю, все одинокие люди патетичны и скучны, независимо от того, кем являются. Так чертовски благодарны за то, что с ними водят компанию, понимаешь ли, так неохотно отпускают от себя. Так или иначе, Сэм в конце концов нацепил на меня упряжь. Я начинаю в качестве помощника сценарного редактора с окладом сто двадцать в неделю, а потом…
Марджори выпалила:
— Что? Сто двадцать в неделю с самого начала?
Ноэль ухмыльнулся и провел косточками пальцев по верхней губе.
— Не льсти мне, дорогая. Планируется пропустить меня через все отделы для стажировки и в конечном счете дать мне должность заведующего кадрами у него в подчинении, если я прорвусь. Сэм уже пару лет неоднократно предлагал мне это. Я же обычно посмеивался над ним. Я не представлял себя в качестве раба на заработке. Но неделю назад или около того я начал серьезно заговаривать на эту тему. Он уверен, что я — заблуждающийся гений, и он собирается раскрыть мои таланты и сделать меня крупным администратором. Он говорит, что через несколько лет я смогу зарабатывать двадцать пять тысяч в год или даже больше. Полагаю, он больше взволнован моим выходом на работу, чем я сам… Вот и весь рассказ. Ты удовлетворена?
— Да я просто бездыханна. Бог мой, да ты непредсказуем, не так ли? Вот так выйти на улицу и заполучить работу на сто двадцать в неделю… и это в разгар того, что все именуют депрессией…
— Пока я от нее получаю только дополнительные пинки, сказать по правде. Как тебе нравится мой костюм младшего, администратора?
— Изумительно. От «Брукс Бразерс»?
— От Фейнберга с Диленси-стрит. Я одеваюсь там уже много лет. Одежда на размер короче экстрадлинной обычно подходит мне довольно хорошо. Однако на днях я задам работенку настоящему портному. Не делал этого со времен «Поцелуев дождя». Забавно, но дороговато. По правде говоря, мне все равно, бросаю ли я деньги на ветер или живу на них, Мардж, жизнь интересна во всех своих проявлениях, но у меня был довольно долгий мучительный период безденежья, и должен сказать, он меня прилично утомил.
Марджори отмечала странную способность Ноэля управляться с деньгами. Он мог протянуть на тысячедолларовый заработок, полученный у Грича, всю осень и большую часть зимы. Он знал поразительное множество дешевых ресторанчиков. Он, кроме того, хорошо умел готовить еду, гораздо лучше ее, но ленился. Он готовил большую кастрюлю отличных спагетти и питался ими целую неделю.
— Ты ведь как раз оставался почти без денег, правда же?
— О, я мог продержаться еще несколько месяцев. Может, я малость похудел и стал раздражителен, как медведь в спячке. В Париже такой образ жизни — просто искусство. Научись этому. Клянусь, мне также в охотку быть бедным, как и богатым. Это спорт — отлынивать от кучи денег и планировать, чтобы они долго не кончались.
Обед был превосходен: закуска, которую Ноэль выбирал с огромной тележки на колесах, аккуратно нарезанная телятина с грибами и рисом, гарнир из оригинально приготовленных баклажанов и салат из яиц и анчоусов, приправу к которым он накладывал сам. У белого вина был изысканный, отдающий жаром и чистотой вкус. Марджори забыла о своем чувстве неловкости и наслаждалась, смакуя каждое блюдо.
Наливая вино, Ноэль сказал:
— Зачем обманывать самих себя, Марджори? Лучшие в жизни вещи стоят чертовски дорого. Каждый раз, когда я сую свой нос в верхние слои, я понимаю, почему люди губят себя ради денег. Бог мой, в бедняцкой свободе есть резон, но… — Он выпил. — Знаешь, у этой работы есть очаровательные привилегии. Куда, ты думаешь, я еду отсюда сегодня после обеда? В аэропорт Ньюарк. Встретить Дженис Грей, если это тебя устраивает, и проводить ее в «Уолдорф».
— Дженис Грей? — Марджори прилагала все усилия, чтобы сдержать нотку тревоги в голосе. — Ну, это должно быть прекрасно. Она прелестна.
— Воистину так. Обычно ее встречает Сэм. Это высокая политика. Она неважно вела себя на студии, поздно являлась на съемки, ошибалась в эпизодах и так далее. Видишь ли, для нее мой приезд за ней — это оскорбление: вместо босса ее встретит простой служащий.
— Ну, надеюсь, она по-настоящему оскорбится. — У Марджори вдруг пропал аппетит. Она сунула в губы сигарету, и официант напугал ее, бросившись к ней с зажженной спичкой.
Энергично закусывая, Ноэль произнес:
— Нет сомнения, она серость. Вот уже третий или четвертый раз она разводится, и, по слухам, она совершенно беспутна. Вероятно, прибудет пьяная в стельку.
