Миранда Гловер - Шедевр
— Знаешь, Петра предупреждала меня в Париже перед аукционом. Она сказала, что деньги могут повредить нашим с Эйданом отношениям. И, возможно, поэтому я поставила на первое место осуществление проекта. Я хотела, даже нуждалась в том, чтобы довести его до конца. Хотя и не предвидела возможных последствий.
— Может, Петра просто завидует вам с Эйданом? — уже увереннее предположил Билли.
Я усмехнулась.
— Я не шучу, Эстер, — теперь его голос звучал чуть раздраженно. — Петре всегда хотелось иметь то, что есть у тебя. И я уверен, что это желание распространяется и на Эйдана.
Я не верила Билли. В конце концов, я не просто не хотела ему верить. Может быть, он таким образом ищет во мне слабину, чтобы заставить изменить свое решение. Ведь если я соглашусь участвовать в проекте Эйдана, это будет на руку всем художникам его галереи.
— Помнишь, ты как-то говорил мне, что все мы нуждаемся в переменах?
Билли выпустил мои руки и пригладил волосы на голове.
— В переменах, но, черт побери, не в конце света!
— Возможно, ты считаешь меня наивной, — продолжала я. — Не исключено, что я такой и была. Но меня воспитали на определенных идеалах, и с недавнего времени они стали для меня много значить. Я не хочу больше безраздельно принадлежать своему агенту — ни в профессиональном плане, ни в каком-либо другом. Не нужно рассказывать мне, какой Эйдан талантливый бизнесмен. Мне это известно. Но в настоящий момент покорение новых горизонтов в мире искусства больше не имеет для меня такого значения, как раньше. Я хочу развиваться в другом направлении. И желательно без преследующих меня фотообъективов.
Билли снова взял меня за руки. Но на этот раз его пожатие было крепче.
— Это его убьет, Эст. Ты знаешь, как он тебя любит. Он тебя боготворит! Эйдан потеряет цель в жизни, если ты его бросишь.
— А кто говорит, что я собираюсь его бросать? — спросила я.
На минуту Билли страшно смутился, затем прикрыл рот рукой, чтобы сдержать смех.
— Ты действительно хочешь сказать, черт возьми, что не бросаешь его?
— Да, черт возьми.
Билли рассмеялся, затем крепко обнял меня.
— Господи, Эстер, ты его ужасно напугала!
Я на секунду отстранилась.
— Подожди, Билли. Я еще не обсуждала это с ним. Может, узнав о моих новых планах, Эйдан сам не захочет со мной оставаться.
Теперь я знала, чего хочу от будущего. Если бы это было возможно, я бы вышла замуж за Эйдана и осталась с ним в Лондоне. Мне также хотелось, чтобы Жасмин приехала и стала членом нашей семьи, желательно до появления нового ребенка. И, если мы сможем себе это позволить, я хотела бы приобрести новую квартиру в Нью-Йорке, куда мы приезжали бы раз в три или четыре недели, чтобы увидеться с Сэмом. Он также может приезжать к нам в Лондон, возможно, даже будет жить здесь и ходить в школу, если Каролин и Соня позволят. Мы продадим две наших квартиры в Лондоне и купим настоящий дом — с комнатами для Сэма и Жасмин и для их будущего братика или сестрички, а также со студией для меня: небольшой комнатой с хорошим освещением, где я снова смогу рисовать.
Таковы были мои новые мечты, но впервые в жизни я рассматривала их как конкретные задачи. Тем не менее на моем пути имелось два препятствия. Первое — это то, что Эйдан сейчас в Нью-Йорке и, судя по всему, хочет жить там, а второе — Жасмин. С тех пор как я отправила ей письмо, прошла неделя, а она все еще не прислала мне никакого ответа. Я понимала, что нужно терпеливо ждать, что прошло не так уж много времени, но меня постепенно начинала охватывать тоска. До открытия выставки оставалось всего шесть дней, и я была занята подготовкой серии «Обладание». Обычно работа избавляла меня от личных переживаний, но в этот раз все было по-другому: Жасмин занимала все мои мысли.
48
Линкольн Стерн с застенчивой мальчишеской улыбкой протянул мне DVD-диск.
— Лучше бы ты меня не доставал, Линк, — угрожающе сказала я, но он видел, что я улыбаюсь.
Он с ухмылкой пожал плечами и ответил:
— Мы сделали все, что могли.
— Я скажу свое мнение только после того, как увижу сама.
Ожидался приезд Петры, мы планировали провести с ней вечер на розовом замшевом диване и вместе посмотреть документальный фильм о проекте. Она вошла в мою квартиру и сразу же разрыдалась. Не стоит рассказывать ей о моих печалях — у нее есть свои.
— Я всегда знала, что он не стоит тебя.
Она резко взглянула на меня.
— Я всего лишь пытаюсь быть с тобой честной, — добавила я.
Петра слабо улыбнулась и опять заплакала.
— Ну, успокойся. Давай лучше посмотрим, как Эва с Линкольном рассказывают обо мне всякие небылицы. Это тебя развеселит.
Фильм начинался со старой съемки, где мне шесть лет, я сижу на дереве и болтаю ногами. На мне джинсы-клеш и синяя майка в цветочек. У меня длинные темные вьющиеся волосы. Меня можно принять как за мальчика, так и за девочку. Звучал прокуренный голос Джаггера, исполнявший хит «Дикие лошади», затем музыку убавили, и мы услышали голос Линкольна: «Эстер Гласс была воспитана своей матерью — известной писательницей-феминисткой, в Икфилд-фолли в Оксфордшире — одной из тех общин, которые появлялись в шестидесятых, просуществовавшей дольше других».
Я застонала и зарылась головой в подушки. Как я и предполагала, Петра разразилась громким смехом. Целью фильма было подробно показать мое детство, сделав упор на его исключительности. Эва предоставила им несколько снимков. Среди них были фотографии из моего детства и юности, а также снимки моей семьи и всех членов общины. Тут на экране появилась Эва, с тем самым, сделанным прошлой зимой интервью. Она сидела в своем кресле перед искусственным камином. Увидев кадры из своего детства, я странным образом ощутила, что моя любовь к ней растет. Она говорила добрые и великодушные вещи. В этом фильме Эва казалась очень красивой. Я начала вспоминать о ней то, что давно забыла: как она убирала волосы с моего лица, когда будила меня по утрам, как водила меня в школу, напевая глупые стишки, которые мы с ней сами сочинили. В фильме Эва рассказывала о моей любви к свободе, о том, как остро я чувствую лицемерие, о моих постоянных поисках смысла жизни и неутолимой жажде, которую я испытываю к искусству. Она говорила, что эти качества проявились еще в раннем детстве. В ее голосе звучала уверенность, гордость и любовь. Слушая ее, я начинала видеть перед собой человека, которого никогда до этого не знала.
Неужели я такая, какой она меня представляет? Если да, то в какой момент я потеряла веру во все, о чем она с таким воодушевлением рассказывает? Возможно, в глазах моих поклонников я такая и есть. С появлением в моей жизни Жасмин я впервые задалась вопросом о собственной значимости. Но является ли это реальностью, или, может, это всего лишь проявление моего идеализма? Я вспомнила детство, все наши игры в прятки и поняла, что, по крайней мере, тогда была совершенно и безоговорочно счастлива.
49
У Эйдана был усталый голос. Он только что вернулся из Нью-Йорка.
— Мы можем встретиться? — жалобно спросила я.
— Конечно, Эстер. Где?
— В нашей квартире в Сохо сегодня вечером, — ответила я.
Я опять надела бурку и уехала из Боу. С тех пор как я отправила письмо, прошло десять дней, а ответа от Жасмин все еще не было. Хотя я знала, что процесс удочерения будет очень сложным — сначала нужно обратиться в специальное агентство, потом послать необходимые документы Жасмин, и кто знает, может, ее родители перехватят письмо, — но, даже зная все это, я чувствовала себя удрученно.
Я позвонила в дверь, и Эйдан впустил меня. Я сняла бурку, и мы молча легли на кровать. Эйдан заложил руки за голову и не прикасался ко мне. Он выглядел очень уставшим.
— Я пришла поблагодарить тебя и извиниться, — начала я.
Эйдан не ответил. Он тяжело вздохнул и закрыл глаза.
— Эйдан, существует так много вещей, которые я от тебя скрывала.
Он открыл глаза и вопросительно посмотрел на меня.
— У тебя есть кто-то другой?
Я печально покачала головой.
— У меня никого нет, Эйдан, и никогда не было. — Я помолчала. — Дело во мне самой, — тихо сказала я, — ведь у меня есть прошлое, история, которая началась еще до тебя.
Наступила ночь, а я все пыталась рассказать Эйдану о Жасмин. Это было очень сложно, потому что, как мне казалось, необходимо так много всего объяснить, — и в то же время я с большим трудом подбирала слова. Я так давно потеряла ее и помнила о ней совсем чуть-чуть. Почувствовав, наконец, что сказано все, я замолчала и стала слушать звуки ночного Сохо. А когда сквозь шторы начал проникать свет, я вспомнила другую ночь, много лет назад, когда мы с Эйданом так же лежали в его квартире на Брик-лейн, которая находится совсем недалеко отсюда, за углом. Эйдан тогда разделил со мной всю горечь своего прошлого, обнажил свои раны. Почему мне потребовалось целое десятилетие, чтобы поверить ему до конца и сделать ответное признание?
