Джоанна Макдональд - Сомнительные ценности

Подъезжая к Маллейгской переправе, Катриона остановилась и некоторое время наблюдала, как на остров быстро надвигается темная дождевая туча. Сквозь пелену дождя еще можно было разглядеть темные холмы острова Сандей, где Гэвин Максвелл поместил свой «Круг чистой воды». Это было место, полное магии и тайны, поэзии и легенд, уголок, где мирное затишье вдруг внезапно сменялось бурей, где люди и животные вместе вступали в единоборство с природой, чтобы утвердиться на этом клочке негостеприимной земли, но где природа никак не желала им покориться. Это было место, где деньги ничего не значили, а человеческая красота меркла перед грандиозным величием неба, моря и гор.

Горожанам этого не понять, думала Катриона, укрывшись в машине от накрывшего землю дождевого шквала. Они утратили естественные мерки, с которыми надо подходить к жизни. И мне угрожает то же самое.

— Я хочу сделать признание, — запинаясь, сообщила своим родителям Катриона, когда после ужина они втроем уселись вокруг камина.

Единственный глаз Джемми Стюарта удивленно расширился:

— Очень хорошо, малышка, — сказал он, вставая, — в таком случае нам нужно пропустить по стаканчику.

В Страстную пятницу, посетив церковную службу, жители острова традиционно собирались возле домашнего очага. Это был день подведения итогов, день, когда вспоминали прошедшую зиму и строили планы на лето, день, когда обсуждали место человека в универсальном порядке вещей. Те, кто считал нужным смирять плоть, проводили день на хлебе и воде, остальные предпочитали философствовать, закусывая виски жирной селедкой. Стюарты уже полакомились сельдью и теперь не видели причин отказываться от капельки «огненной воды».

Катриона радовалась тому, что осталась наедине с родителями. Мария и Донни вместе с детьми проводили вечер у своего очага. Этот день был для них счастливым: Катриона показала им финансовые документы, согласно которым они получали возможность восстановить облюбованный ими дом в Долине Фей. Но то, о чем она сейчас намеревалась говорить с родителями, не предназначалось для ушей Марии и ее мужа, поскольку, узнай они о планах Катрионы, у них могли возникнуть законные опасения о судьбе займа.

— Я хочу вернуться домой, — начала Катриона, взбалтывая тягучую коричневую жидкость в своем стаканчике и вдыхая благословенный аромат виски. — Говоря «домой», я имею в виду не ферму, а остров. Я хочу вернуться в родные места, которым принадлежу, и к людям, которых понимаю.

В течение нескольких следующих минут ничего не было сказано, но атмосфера в комнате сразу ощутимо переменилась, наполнившись невысказанными мыслями и незаданными вопросами.

Джемми первым нарушил молчание:

— Ты хочешь поставить крест на своей карьере? — спросил он, стараясь не показать, какое тяжелейшее разочарование испытывает.

— Не совсем, — ответила Катриона. — Конечно же, я должна буду как-то зарабатывать на жизнь. Но что касается карьеры в высших банковских сферах — да, я хочу с ней покончить. Не завтра, и скорее всего, даже не в этом году, но в недалеком будущем. — Она бросила взгляд на мать, но Шина сидела молча, задумчиво прикрыв глаза.

— Но почему?! — вынужден был спросить Джемми.

Большую часть своей жизни его дочь потратила на подготовку к карьере, недоверчиво думал он, и теперь Катриона готова отказаться от нее как раз в то время, когда она начала приносить плоды! Это казалось совершенно нелогичным и по меньшей мере неблагоразумным.

— Потому что я не гожусь для нее, — спокойно ответила Катриона. — Раньше я думала иначе, но теперь поняла, что не гожусь.

— Но ты достигла блестящих успехов! — запротестовал отец. — Посмотри, как ты обскакала всех своих ровесников. Никто из парней, не говоря уже о девушках, не добился столь многого за столь короткое время! Даже я, сидя здесь, в глуши, это понимаю!

— Две вещи, — быстро вставила Катриона, — две вещи ты сейчас сказал, с которыми я не могу не согласиться. Первое — мне удалось то, что удается мало кому из женщин. Что ж, я горжусь этим, но в то же время я заплатила за это свою цену. Второе — что ты живешь «в глуши». Ты употребил это выражение иронически, папа, но не без тайного чувства превосходства. И ты прав. Островная жизнь, островная шкала ценностей лучше, выше, чище всего, что я видела в Эдинбурге. Я больше не хочу быть изгоем. Я хочу вернуться.

— Но почему? — настаивал Джемми. — Что здесь для тебя такого притягательного?

Катриона улыбнулась.

— Все. Все, что здесь есть. Объясни ему, мама. — Она перевела взгляд на Шину, которая по-прежнему хранила молчание, сидя в своем кресле возле камина.

— Ты же и сам вернулся сюда, Джемми, — напомнила Шина. — И никогда не жалел об этом, насколько мне известно.

— Но я тогда сделался инвалидом, — возразил Джемми. — Я искал убежища. Остров стал моим спасением.

— А откуда ты знаешь, может быть, Катриона тоже в этом нуждается? — мягко предположила Шина. — Много ли мы знаем о том, что приключилось с нашей девочкой с тех пор, как она отсюда уехала?

— Но она не попала в катастрофу, правда же, Кэт? — с сомнением спросил Джемми.

— Нет, папа, физически я не пострадала. В каком-то смысле я, конечно, обожглась, но если я вернусь, это не будет означать, что я сдалась. Нет, я буду работать, буду давать консультации, буду искать возможность применить свои знания и опыт здесь, на острове. Вам не приходило в голову, что мелкие хайлэндские предприниматели нуждаются в финансовых советах не меньше, чем в крупных городах?

— Что значит — обожглась? — внезапно насторожившись, спросила Шина. — Ты сказала, что заплатила свою цену. Что-нибудь случилось с тех пор, как ты была здесь в последний раз? И кстати, что с Андро?

У Катрионы вырвался невеселый смешок.

— Хороший вопрос. Андро оказался совсем не тем, кем представлялся вначале. Это только часть истории.

— Мы выслушаем ее целиком. Нам некуда торопиться, у нас масса времени, — твердо заявила Шина. — У меня все-таки сложилось впечатление, что Андро — скорее симптом, чем сама болезнь.

— Ты права, — кивнула Катриона. — Ты, мамочка, как всегда, угодила в самую точку. А болезнь — это весь мир стяжательства, притворства, двуличия, сверкающей мишуры, куда я попала. Этот мир мне не нравится. Мне не нравится, на что люди идут, чтобы попасть в него, и что они делают, чтобы удержаться в нем на плаву, и меня ужасает, что я тоже оказалась втянута в этот круговорот и повела себя так же, как они.

Джемми одним глотком опустошил свой стаканчик и с раздраженным возгласом откинулся на спинку кресла.

— Ладно, для меня это все равно звучит не очень-то вразумительно, но если ты искренне намерена сюда вернуться, то должна знать, что рано или поздно эта ферма станет твоей, и мы надеемся, что ты будешь поддерживать ее и работать на ней и не позволишь, чтобы она пришла в запустение, как уже случилось со многими другими. Должна соблюдаться преемственность — это то, что мы здесь, на острове, твердо знаем.

— Это и многое другое, — согласилась Катриона. — Значит, ты будешь рад моему возвращению?

— Ну, в общем-то, конечно, рад, — признался отец. — Но я пока не понимаю, чем ты будешь заниматься. Ты можешь жить здесь с нами, сколько захочешь, но я должен тебе сразу заявить: мы с матерью не собираемся покидать наш дом, пока для этого не придет время.

— Об этом не может быть и речи! Не волнуйся, папа, я куплю квартиру, или старенький домик, или что-нибудь еще. Кроме того, речь не идет о завтрашнем дне или о будущем месяце. Я говорю о том, что произойдет, может быть, через год или даже позже. Вначале я должна по крайней мере проследить, чтобы у Марии и Донни было все в порядке с этим займом. Я просто хотела, чтобы вы с мамой знали, что у меня на уме.

Шина ласково посмотрела на дочь.

— Сомневаюсь, что мы знаем хотя бы сотую долю того, что у тебя в голове. Не пойми меня превратно, Кэт, мы будем счастливы, если ты будешь рядом, но твои мысли, моя дорогая, остаются для нас закрытой книгой.

— Ты не веришь, что я сказала вам правду?

Шина отпила глоток виски и пожала плечами.

— Нет, верю, только думаю, что за твоим решением стоит гораздо больше, чем просто неприятие городской жизни. Ты говоришь так, будто заглянула в магический кристалл и отвергла будущее, которое там увидела.

— Какое будущее может быть более надежным и благополучным, чем будущее банкира? — усомнился Джемми.

— Сейчас речь идет не об этом, Джемми, — с оттенком раздражения объяснила Шина. — Вернись мысленно в то время, когда тебе было тридцать с небольшим, как сейчас Катрионе. Что тогда было самым важным в твоей жизни?

Джемми нахмурился и уже открыл было рот, но вдруг задумался. Он взглянул на висевшую над камином фотографию в рамочке. Они вчетвером, держась за руки, счастливые, улыбающиеся, стоят перед домом, щурясь от солнца и ветра. Да, им с Шиной тогда как раз было немного за тридцать, а дочерям — лет по восемь-девять.