Вали Гафуров - Роман, написанный иглой
— … И не только молока, — продолжала, всё больше и больше возбуждаясь, Кунпаш-апа, — но и крыши над головой, тепла, уюта. Я не очень грамотная, но прочитала где-то, что дети — цветы нашей жизни, наше будущее. Выходит, так — прямо скажу, никого не побоюсь! — наплевательски относимся мы к своему будущему? Так цветы бережём и лелеем?!
Возбуждение Кунпаш-апы передалось и залу. Он загудел шумным разноголосьем. Халмурадов постучал карандашом о край пиалы, призывая колхозников к порядку, однако безуспешно.
Заведующие садами и яслями из других кишлаков горячо поддержали выступавшую, стали выкрикивать с места всё, что наболело, накопилось у них на душе. Ахмаджан-ака за этим гомоном не мог слова вставить. Вдруг одна из заведующих без всякого приглашения я очереди, потому что председатель ещё не закончил своего выступления, тоже вскочила и сердито заговорила:
— Кунпаш-апа очень правильные слова здесь сказала. Нет у нас в колхозе никакой заботы о детях! Вы только посмотрите, Ахмаджан-ака, и вы, товарищ Халмурадов, в каком состоянии садики на полевых станах!.. Стоит только дождику брызнуть, и детишки всё равно, что под открытым небом.
Зал снова зашумел. Особенно нервничали женщины. Послышались выкрики:
— Правильно!.. Совершенно верно!.. Это не садики, а укрытие от ветра, да и то не сильного… Почему соседи наши сады и ясли строят — залюбуешься? Дворцы!.. А у нас что, не могут! Или средств не хватает? Пора с этим безобразием кончать!..
— Поэтому мы и хотим сказать, дорогой товарищ председатель, — выждав, когда поутихнет шум, продолжала сердитая заведующая, — если у колхоза на всё сразу силёнок не хватает, то надо годик-другой повременить со строительством клуба. Жили мы сколько лет со старым и ещё столько же проживём. Матери очень недовольны такой заботой об их детях. А к их требованиям надо прислушиваться. На женщинах, считай, колхоз всю войну выстоял, да и сейчас, если уж прямо говорить, стоит!
Она оглядела ряды, будто ища сочувствия, и только сейчас, видимо, поняла, что выступает-то — да ещё так горячо, резко! — перед сотнями человек. Никогда бы в жизни не подумала, что осмелится на такое. Заведующая смутилась, покраснела, неловко смахнула со лба выступившие от волнения и напряжения капельки пота и села.
Устроившийся у самых дверей Джамалитдин-ака встал и внушительно, как всегда, заговорил:
— Женщины дело говорят, председатель. Подумать надо хорошенько над их словами. А в самом деле, не перебросить ли нам бригаду со строительства клуба на детский сад? Дело говорят женщины, дело…
Ахмаджан-ака задумался. Казалось, он никак не может осмелиться принять окончательное решение.
К трибуне подошёл Халмурадов.
— Подумаем, — начал он с твёрдого обещания. — Согласно нашим намёткам, работы по перестройке детского сада па мечены на следующий год. Если же собрание даст своё согласие, мы можем из неделимого фонда колхоза выделить средства на перестройку уже в этом году. А приостанавливать строительство клуба никак нельзя. Да, детский сад нужен нашим детям. Но клуб необходим молодёжи, на которой, как и па женщинах во время войны, сегодня, если уж говорить без обиняков, держится судьба нашего колхоза! Не моего, не председателя, а нашего с вами общего, коллективного хозяйства. Об этом тоже надо думать.
Зал затих, поуспокоился. Похоже, слова парторга если и не убедили всех, то задуматься действительно заставили. По крайней мере женщины перестали шуметь, выкрики с мест прекратились.
Слово снова взял председатель:
— Перед нами стоит сегодня ещё одна очень важная и неотложная задача. Это — строительство плотины. И не только перед нами, а перед всеми колхозами района. Если мы в кратчайшие сроки не решим её, летом придётся туго. Вы все не хуже меня знаете, как мучает нас постоянная нехватка воды. А после того, как будут освоены дополнительные посевные площади на месте камышовых зарослей, воды потребуется ещё больше, чем сегодня. Так что строительство плотины — это завтрашний светлый день нашего колхоза, это расширение производства, это увеличение достатка в каждой семье, в каждом доме! Думаю, что все вы это отлично понимаете. И вот я обращаюсь к вам, коли мы вопрос с детсадом решили, — что делать? Мы колхозники, труженики земли, а это значит — и зимой и летом, и весной и осенью дел у нас невпроворот. И на ферме людей сейчас требуется больше, чем летом. Большая часть скота, бывшего на летних выпасах, пригнана сейчас в кишлак. Опять же новая забота — надо обязательно вывезти на поля навёз. Ещё более необходимо своевременно и надёжно укрыть от непогоды полученные от государства удобрения. Для всего этого нужны люди, транспорт, время.
Долго совещались участники собрания. Много было жарких споров. Наконец приняли такое решение: на строительство плотины направить в основном молодёжь. А более лёгкую повседневную работу возложить на стариков и женщин.
В зале было до того накурено, что Мухаббат стала задыхаться. Как только собрание кончилось, она постаралась раньше всех выскочить на улицу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Даже платок, несмотря на холодный ветер, не повязала.
Неподалёку от медпункта ей повстречалась Света.
— Мухаббат. это ты? — окликнула она подругу, боясь ошибиться в темноте. — Чего это у вас сегодня так собрание затянулось?
— Сумасшедшая! Кто же в такую погоду раздетой ходит? — воскликнула Мухаббат, увидев, что на Свете нет ни пальто, ни даже платка.
— А сама почему без платка? — незлобиво огрызнулась Света. — И даже пальто не застёгнуто… А ещё замечания делает!
— Да накурили в зале… Вот я и проветриваюсь, — пошутила Мухаббат.
— Зайди ко мне, поговорить надо.
— Нет, Света, лучше запирай свой медпункт и пойдём к нам. Я уже очень давно из дому, и душа не на месте — как там мои? Адхамджон, наверное, слезами изошёл…
— Да зайди же ты на несколько минут! Сказано же, поговорить надо. Дело очень важное. Я потому и не пошла к вам домой, а постаралась перехватить тебя здесь.
Мухаббат зашла в медпункт, сняла пальто и повесила на вешалку у двери. Потом пододвинула поближе к столу табуретку и села.
— Ну, говори, я слушаю, — глянула она на Свету.
— Кажется, отец мой приезжает… — в голосе Светы звучали и радость, и сомнение, и ещё что-то трудноуловимое, похожее на растерянность, даже смятение. — Письмо я получила.
Чтобы спрятать свои глаза от Мухаббат, она пододвинула к себе лежавший на столе толстый медицинский справочник и сделала вид, что внимательно читает его.
Мухаббат удивила эта нехитрая Светина уловка, не скрывавшая, а, наоборот, слишком даже явно выдававшая её волнение. «И чего это она нервничает? — терялась в догадках Мухаббат. — Если отец приезжает, то этому скорее радоваться надо, а радости особой па лице у Светы что-то не видно. Тревога какая-то, подавленность… Рассеянная, издёрганная… Разве можно не радоваться приезду отца? Нет-нет, такого ни за что не может быть! Это просто немыслимо, противоестественно. Она же очень любит его! Когда перестали вдруг приходить письма с фронта, Света фотографию отца из рук не выпускала и беспрерывно плакала. Сколько раз я заставала её над этой фотографией и уговаривала не изводить себя. Порою она даже пугала меня. Вдруг начинала разговаривать с отцом вслух… И вот теперь, узнав, что он приезжает, места себе не находит, и глаза от меня почему-то прячет… А может быть, Света в чём-то считает себя виноватой перед отцом? Но в чём?.. Чушь какая-то!»
— Скажи, сейчас же скажи! — решительно потребовала Мухаббат. — Что тебя беспокоит? Возвращение отца? Выходит, ты не радуешься ему?.. Или что-нибудь другое?
— А по-твоему, я должна взобраться на крышу, прыгать, бить в ладоши и кричать: «Мой отец едет, мой отец едет!» Так, что ли?..
— Ты не увиливай от ответа! Что-то ты от меня скрываешь. Значит, с приездом отца какая-то тайна твоя может раскрыться?
От такого довольно неожиданного заключения Мухаббат Света только усмехнулась невесело и тут же не удержалась от горестного вздоха. Потом, положив подруге руку на плечо, тихо сказала:
— Дорогая моя! Ты угадала. Действительно, есть у меня одна тайна. Только отец мой здесь ни при чём. Я сейчас расскажу тебе о ней. Потому и не пошла к вам домой, а тебя дожидалась. Тайна эта в общем-то прямо меня не касается… Ну… не только меня… да и тебя, всех нас. Скажи, если, например, Фазылу-ака придёт письмо, в котором будет написано, что Катя при смерти, кто, скажи мне, кто возьмётся вручить ему такое страшное письмо?
— Что это ты говоришь? — вздрогнула испуганно Мухаббат.
— Да. Я получила два письма. Одно от папы, а другое — из Одесского госпиталя, от Кати. Читала я первое письмо и чуть не плясала от радости, а только начала читать второе — в глазах почернело.
— Где это письмо? Дай его мне! — упёршись локтями в стол, потребовала Мухаббат…
