Робер Гайяр - Мари Антильская. Книга вторая
Суетясь вокруг костров, озабоченные стряпухи проявили к четверке пришельцев не больше интереса, чем накануне.
Те же ровным шагом люди генерала направились к большой площадке, где возвышалась хижина вождя. Однако, оказавшись проворнее, туземцы успели обогнать их и предупредить Кэруани об их прибытии, так что, когда генерал приблизился к его жилищу, тот уже был готов принять их как подобает.
Слой «руку» на его теле был явно совсем свежим. Кожа так и блестела, лоснясь от масла, в котором разводили эту краску. На груди безвестный художник с помощью сока полыни, которая, засыхая на красном, приобретала фиолетовый оттенок, нарисовал стоящую на одной ноге хохлатую цаплю; на лице красовались великолепные щегольские усики, тоже нарисованные, с загибающимися в форме арабесок концами, и, наконец, перья, воткнутые в убор, обрамляли лоб и были совсем новые.
Он изобразил перед Дюпарке нечто вроде прыжка, означавшего, судя по всему, что он с полным радушием приветствует генерала и его спутников, все это сопровождалось громким позвякиванием бубенцов у него на поясе.
Дюбюк выступил вперед, чтобы сообщить ему, что люди с большого корабля скоро доставят сюда бочонки с ромом, которые тот попросил для себя и своих соплеменников, живущих на этом острове, и что генерал, его добрый кум, проявил щедрость и вдобавок к обещанному преподносит в дар ему лично еще одну бочку.
Кэруани снова изобразил прыжок, и лицо его до самых ушей растянулось в сладостной улыбке.
После чего он пригласил гостей пройти в его жилище. В хижине уже сидели трое индейцев, которых генерал видел там накануне, однако «биби» среди них не было, что не могло не доставить Дюпарке самого живейшего удовольствия. Приближенные вождя, как и прежде, скрестив ноги на турецкий манер, сидели прямо на земле и изображали полное безразличие, хотя на самом деле, судя по размаху ночной оргии, все они, похоже, испытывали большую радость от удачной сделки.
Тем не менее Дюпарке сразу заметил, что перед ними в шахматном порядке расставлен десяток калебас, сделанных из половинок тыквы и наполненных каким-то жиром, похожим на испещренное кровавыми прожилками застывшее гусиное сало. Поначалу ему было подумалось, что это и есть то самое угощение, что посулил ему давеча вождь, а под тонким слоем жира, который полагается снимать, скрывается какое-нибудь местное лакомство. Он решил выждать и сперва посмотреть, как будут вести себя туземцы, которые в тот момент бормотали сквозь зубы нечто наподобие молитвы.
Кэруани простер руку над калебасами, скороговоркой произнес несколько слов, изобразил новый прыжок и опустился на землю, жестом приглашая гостей последовать его примеру.
Четверо французов тут же послушно уселись.
«Сейчас начнется трапеза», — подумал про себя генерал, не чувствуя ни малейшего аппетита при виде этой омерзительной стряпни. Однако он ошибся. Дюбюк, указывая глазами на калебасы, уже объяснял ему:
— Это останки великих усопших этого племени. Их благоговейно сохраняют, и договор будет скреплен в их присутствии — для пущей, так сказать, торжественности и дабы подчеркнуть его священный и нерушимый характер.
Жак не без отвращения, особенно после своей ошибки, поинтересовался, как умудряются индейцы готовить этакие трофеи, но Дюбюку это было неизвестно.
Наконец вождь объявил, что заручился полным согласием вождей всех других селений острова. Северная часть Гренады будет предоставлена белым. Отныне колонисты смогут беспрепятственно там обустраиваться, индейцы же, со своей стороны, обещают не появляться там и не беспокоить их ни под каким видом, а при необходимости и защищать от общих врагов.
Дюпарке предпочел бы потребовать заложников, дабы заручиться уверенностью, что туземцы и вправду сдержат свое слово, но знал, что Кэруани ни за что не согласится пойти на такое условие.
Церемония была весьма простой: двое вождей, индейский и французский, пожали друг другу руки над священными калебасами — и договор был скреплен.
После чего вождь предложил гостям покинуть свою хижину и перейти в другую, попросторней, где состоится праздничная трапеза. Как раз тут подоспели и люди с фрегата, доставившие в селение бочонки с ромом. Их появление было встречено ликующими воплями; туземцы сразу же заплясали вокруг них таким манером, что впору было не на шутку перепугаться, не знай они об их радости и не кричи те без передышки: «Тафия! Тафия!»
Есть полагалось, сидя прямо на земле.
Еще до окончания трапезы три четверти караибов были уже мертвецки пьяны. И валялись по всей хижине — там, где их свалил с ног ром. Иные храпели, другие тщетно пытались подняться на ноги, третьи, шатаясь, с трудом передвигались, принимая смешные, нелепые позы, будто из них вдруг вынули все кости, прежде чем рухнуть наконец без чувств на землю.
Дюпарке торопился поскорее вернуться на фрегат. Он уж было приготовился распрощаться с Кэруани, как вдруг раздался пушечный залп, за ним пару минут спустя последовал второй. Четверо французов с тревогой переглянулись. Однако тут же взяли себя в руки, стараясь не выдать беспокойства.
Генерал задал себе вопрос, не напали ли, пока он праздновал с вождем свой договор, туземцы на корабль. Однако после этих двух залпов снова воцарилась тишина.
Тем не менее Жак постарался по возможности сократить церемонию прощания. И четверка гостей в сопровождении туземцев, которые еще сохранили способность держаться на ногах, вернулась на берег. Сам Кэруани так перебрал тафии, что его шатало из стороны в сторону и он время от времени был вынужден хвататься за деревья, чтобы не рухнуть наземь.
Дюпарке было достаточно кинуть всего один взгляд в сторону моря, чтобы тотчас же понять, что случилось: подле «Бон-Портской Девы» на якоре стояли «Телец» со «Святым Лаврентием». Он сразу догадался, что Мари, встревожившись, решила отправиться за ним, и обрадовался близкой встрече с женой.
И в самом деле, не прошло и нескольких минут, как он уже сжимал ее в объятьях. Она еще не до конца оправилась от своих страхов, но извлекла из них полезный урок. Теперь она знала, какие испытания выпали бы на ее долю в случае смерти Жака, и решила заранее позаботиться о судьбе ребенка.
Печальней всех выглядел юный д’Отремон — он, конечно, как и все, был рад увидеть генерала целым и невредимым, но некоторое время оставался предметом молчаливых, но оттого ничуть не менее презрительных насмешек со стороны де Шансене.
Через несколько дней после возвращения на Мартинику Жак узнал, что компания настолько погрязла в долгах, что решилась наконец распродать свои острова.
Двадцатого сентября тысяча шестьсот пятидесятого года за сумму в сорок одну тысячу пятьсот ливров он стал владельцем Мартиники, Гренады и Сент-Люсии.
Что касается двух последних островов, то их колонизация успешно началась, там уже обосновалось немало плантаторов, которые пребывали в добром здравии и поддерживали вполне дружеские отношения с туземцами:
Единственное, что омрачило его возвращение, было известие об исчезновении Лефора с отцом Фовелем. Лефор сбежал из лазарета, даже не дождавшись, пока заживет рана. Его отъезд выглядел как бегство, все сходились во мнении, что он подготовил его с помощью монаха-францисканца, дабы укрыться на борту «Задорного» — фрегата лейтенанта Лавернада, который как раз стоял на якоре в Сен-Пьере в момент отплытия экспедиции на Гренаду.
Жак довольно быстро забыл об этом происшествии, а вот для капитана Байарделя это оказалось ударом куда более тяжелым. Он считал, что потерял своего лучшего, единственного закадычного друга, и как потерянный слонялся по крепости, бродил по пристани или мерял шагами палубы трех кораблей, которые передал под его команду Дюпарке для защиты колонистов на случай бунта дикарей.
У Жака же голова была занята совсем другим. Теперь он стал здесь чем-то вроде безраздельного монарха пусть и небольшого, но все-таки своего королевства. Воспользовавшись правом собственности на остров, он снизил налоги, освободил от всех поборов концессии. Прибывавшие туда из Франции люди с сомнительным прошлым должны были три года отработать на колонистов, зато никто не был вправе требовать от них отчета об их прошлой жизни. Хлынула огромная волна всякого пришлого люда.
Дюпарке без устали основывал все новые и новые «округа», строя в тех местах, где уже обосновывалось достаточно много колонистов, укрепленные форты, караульни, церкви, а также «весовые», иными словами, назначая приказчика, в обязанности которого входило взвешивать табак и другие плоды труда поселенцев, и, конечно, склады для хранения разных товаров и продуктов.
Так были созданы запасы продовольствия на случай войны. По совету Мари он лично следил за порохом, закупив его у иноземцев, держал под неусыпным надзором продовольственные культуры, проложил зачастую за свой собственный счет дороги и, наконец, создал нечто вроде национальной гвардии, на содержание которой каждый житель острова должен был давать по пятьдесят фунтов табаку. Он запретил дуэли и подумывал о том, чтобы присоединить к своим владениям новые острова.
