Джоанна Макдональд - Сомнительные ценности
— Я звоню, чтобы пригласить вас на Пасху в Глендоран, — торопливо проговорил Роб, как будто боялся, что она положит трубку. — Я подумал, что вы, вероятно, поедете на Скай повидаться с семьей и, может быть, согласитесь заехать к нам на обратном пути. Я проведу там вторую половину воскресенья и весь понедельник. Было бы так приятно снова с вами встретиться.
На линии воцарилась тишина. Почему она молчит, в панике спрашивал себя Роб. Вероятно, его страхи были оправданы, и Андро внушил ей отвращение ко всему клану Гэлбрайтов.
Однако на самом деле Катриона просто не знала, что сказать. Наверно, со стороны все это выглядит ужасно смешно, подумала она. Она позволяет раздеть себя мужчине, которого не хочет, а в это время ее приглашает к себе мужчина, брат которого не захотел ее и который, наверно, тоже отказался бы от приглашения, если бы увидел ее в данных обстоятельствах, и все из-за этого злосчастного миллиона фунтов! Мысленно перебирая эту цепь событий, Катриона наконец поняла, что она должна сейчас сделать, невзирая ни на какие возможные последствия.
— Вот что… Вы не сочтете меня невежливой, если я попрошу разрешения перезвонить вам попозже, чтобы дать ответ? — спросила она, понимая, что Хэмиш тоже ее слышит.
Роб слегка удивился, но в то же время почувствовал облегчение. По крайней мере он не наткнулся на немедленный и решительный отказ.
— Нет, конечно. Это совсем не срочно.
— О’кей. Обещаю, что не заставлю вас слишком долго ждать. Самое позднее — завтра вечером. Просто вначале я должна уладить кое-какие дела. До свидания.
Она повесила телефон на место и, повернувшись, увидела в дверях голого по пояс Хэмиша.
— Что же это за дела, которые ты должна уладить? — саркастически осведомился он. — Может быть, закончить ту маленькую работенку, которую ты начала десять минут назад? — Хэмиш увидел, как она покраснела. — Ладно, не переживай. Огонь уже погас.
— Извини меня, Хэмиш, — с несчастным видом начала Катриона. — Я все время устраиваю какую-то жуткую путаницу.
Она стояла перед ним, понурившись, опираясь на край кухонного стола. Длинные стройные ноги торчали из-под доходящей до бедер просторной кремовой блузы. Катриона напоминала старую рекламу мужских рубашек: «На мужчинах они выглядят еще лучше» и казалась Хэмишу одновременно и дьявольски желанной, и смертельно опасной.
— Да, — печально отозвался он. — Я думаю, это единственное, в чем мы полностью согласны друг с другом. Но чего ты в конце концов добиваешься?
Катриона не замечала, что внутри Хэмиша в это время происходит борьба доктора Джекила с мистером Хайдом. Выдвинув стул, она устало опустилась на него, как будто ноги вдруг отказались ей служить.
— Беда в том, что я постоянно пытаюсь угодить всем людям одновременно, а мой отец всегда повторял, что это невозможно.
Катриона опустила голову и спрятала лицо в ладонях, под занавесом роскошных рыжих прядей. Хэмиш невесело рассмеялся.
— Ха! Было бы прекрасно, если бы ты старалась угодить не всем, а только некоторым. В особенности, если бы в число этих некоторых входил я.
Катриона подняла голову и встревоженно уставилась на Хэмиша.
— Но это так и есть, Хэмиш. Именно тебе я все время старалась угодить больше, чем кому бы то ни было. И только сейчас поняла, что это невозможно.
Он недоверчиво смотрел на нее.
— Прошу прощения, я не ослышался? Ты старалась угодить мне? Что ж, мне жаль тебя разочаровывать, но вынужден заметить, что твои добрые намерения были не слишком очевидны. Честно говоря, не могу припомнить, когда бы я чувствовал себя хуже, чем сейчас.
Катриона внезапно поднялась и вышла в холл.
— Поскольку у нас, по-видимому, намечается серьезный разговор, то мне нужно хотя бы одеться, — объяснила она, проходя мимо него.
Каким-то чудом Хэмишу удалось сдержаться и не сгрести ее в охапку. Он молча наблюдал, как она надела жакет и юбку и в мгновение ока приобрела холодно-деловитый облик. Ноги ее все еще оставались голыми, и она без всяких комментариев сняла колготки со стойки для зонтов, куда он их забросил, затем подобрала с пола его шелковую рубашку и так же молча вручила ему. Двигаясь резко, как марионетка, он, по-прежнему безмолвствуя, оделся.
Затем Хэмиш проследовал за Катрионой в гостиную, где оба, чувствуя себя скованно и неуверенно, уселись по разные стороны стоящего возле окна викторианского столика. Заходящее солнце, сияя из-за одеяла серых облаков, окрасило небо в необычный лиловый цвет. И снаружи, и внутри собиралась гроза.
— Я чувствую себя ужасно неловко, — призналась Катриона, умоляюще складывая руки. По ее губам скользнуло подобие виноватой улыбки. — Еще в пятницу я пыталась объяснить тебе, как обстоят дела, но, видимо, не сумела найти подходящих слов. Похоже, что ты их просто не услышал.
Хэмиш сложил руки на груди и скрестил ноги, безотчетно пытаясь защититься таким образом то ли от ее слов, то ли от своего темперамента.
— Попробуй еще раз, — буркнул он. — Что ты хотела мне сказать?
— Что больше не могу быть твоей возлюбленной, или любовницей, или парой, как ты это назвал. Не могу, потому что больше не испытываю к тебе соответствующих чувств и не вижу никакого смысла в том, чтобы притворяться. — Избегая взгляда Хэмиша, она смотрела поверх его головы на стену, на висящий там пейзаж Вига, страстно желая перенестись туда и раствориться в нем, стать частью этого маленького безопасного уголка.
— Я чем-то обидел, оттолкнул тебя? — раздраженно спросил Хэмиш.
Он плохо понимал, как себя вести, — ведь еще ни разу в жизни он не наталкивался на открытый и окончательный отказ.
— Нет! В тебе море привлекательности и обаяния — словом, ты совершенно неотразим! Это я проявила недопустимое легкомыслие, когда позволила вскружить мне голову. Признаюсь, после того, как мы в первый раз… занимались любовью, я была выбита из колеи, опьянена, околдована, — Катриона вспыхнула, и ее голос упал почти до шепота. — Но когда я немного пришла в себя, то поняла, что это только ослепление, наваждение, а не любовь. У наших отношений не было твердого фундамента, Хэмиш. Это был захватывающий эпизод, прыжок в бездну, сказочное приключение, но оно кончилось.
— Понимаю. Корабли приходят и уходят. — Он разжал руки и с угрожающим видом подался к ней. В первый раз Катриона почувствовала укол страха, поняв, что он на волосок от того, чтобы взорваться. — Предполагается, что я должен с этим смириться? Принять все, как должное, оставить тебя в покое и, высоко подняв голову, идти своей дорогой? — Хэмиш встал и начал кружить по комнате, как тигр по клетке. — А что, если я не соглашусь? Если не могу или не хочу уйти? Если не воспринимаю это как мимолетный эпизод? Осмелюсь напомнить, тут еще замешана такая мелочь, как миллион фунтов, вложенный в фильм, не говоря уже о моем счете, который будут рады принять в любом банке!
— Это угроза? — внутренне сжавшись, спросила Катриона. Она знала, что он способен осуществить ее, и, более того, подозревала, что он не остановится и перед тем, чтобы прибегнуть к насилию. — Надеюсь, что нет. Я верю, что мы можем остаться друзьями, Хэмиш. Друзьями и коллегами.
— Нет! — выкрикнул он и, круто развернувшись на каблуках, угрожающе навис над ней. — Нет, это невозможно, потому что я никогда не смогу смотреть на тебя и при этом не испытывать безумного желания обладать тобой. Ты отравила меня, ты проникла мне под кожу, как клещ, и при одном взгляде на тебя у меня всегда будет начинаться зуд!
Он замолчал на полуслове, осознав, что происходит нечто непредвиденное:
— Какого черта ты смеешься? Над чем тут можно смеяться?
Но Катриона ничего не могла с собой поделать. Это была своего рода защитная реакция. Зажав рот руками, она тряслась от беззвучного хохота, но глаза ее были полны ужаса. Наконец она смогла выдавить:
— Извини меня. Я не хотела смеяться. Но твое сравнение с клещом показалось мне таким нелепым! — Катриона сделала несколько глубоких вдохов. — Пойми, Хэмиш, я обыкновенная хайлэндская девушка — или женщина, если так тебе больше нравится — с провинциальными взглядами, с простым характером, из плоти и крови. Я не из тех роковых красавиц, которые проглатывают мужчин, высасывают их и потом выплевывают. Да, признаю, что совершила ошибку. И я искренне раскаиваюсь. Я не должна была соглашаться смотреть Пикассо. Я не должна была ехать с тобой в Лондон и, главное, не должна была делать вид, что все хорошо, когда все уже было плохо. Но все это произошло из-за моей глупости и наивности, а не из-за того, что я такая хитрая, изворотливая, неискренняя и хотела расколоть тебя на миллион фунтов, и не потому, что я цепляюсь за свое место в банке. Кстати, я вообще разочаровалась в своей работе. Мне не нравятся ситуации, в которые я из-за нее попадаю, мне не нравится большая часть людей, с которыми я сталкиваюсь в банке, мне не нравится, что деньги в этом мире имеют такую беспредельную власть. Скорее всего, мне не следовало становиться банкиром, я не гожусь в содержанки и не собираюсь становиться твоей или чьей-нибудь еще «парой» только потому, что мои ноги, глаза, волосы и губы соединились определенным образом. Мозги, деньги, даже красота — если, по-твоему, это и есть то, чем я обладаю, — все эти ценности кажутся мне сомнительными, и я все больше убеждаюсь, что могу прекрасно без них обойтись.
