Уильям Локк - Счастливец. Друг человечества
— Я приносил для вас пиво, — проговорил Поль.
— Да, так. Это было самое скверное пиво, какое мне когда-либо приходилось пить. Я еще сейчас ощущаю его вкус. — Он скорчил гримасу, затем склонил голову набок: — Небось, ты не знаешь, кто я такой?
— Да, — согласился Поль. — Кто вы такой?
— Я Барней Биль, — ответил человек. — Ты никогда не слышал обо мне? Меня знают по дороге от Тонтона до Ньюкастля и от Гирфорда до Лаустофта. Можешь сказать матери, что видел меня.
Усмешка скривила губы Поля при мысли о том, что он принесет матери непрошенное известие.
— Барней Биль? — переспросил он.
— Да, — сказал человек. Потом, после паузы, тоже спросил: — Что ты тут делаешь?
— Читаю, — ответил Поль.
— Покажи-ка — что.
Поль посмотрел на него подозрительно, но в его сверкающем взгляде чувствовалась доброта. Он протянул жалкие остатки книги.
Барней Биль повернул ее:
— Почему же у нее нет ни начала, ни конца? Одна только середина. «Кенилуорт». Тебе это нравится?
— Да, — ответил Поль. — Очень интересно.
— Кто же, по-твоему, сочинил это?
Так как обложки и сотни страниц в начале и в конце недоставало, Поль не знал автора.
— Не знаю, — признался он.
— Сэр Вальтер Скотт.
Поль вскочил на ноги. Сэр Вальтер Скотт было одно из тех имен, которые подобно Цезарю, Наполеону, Ридлею и Грейсу сверкали для него во тьме истории.
— Вы наверное знаете? Сэр Вальтер Скотт?!
Он не больше был бы изумлен, если бы встретился с живым сэром Вальтером во плоти. Барней Биль кивнул утвердительно.
— Зачем же я стану лгать тебе? Я сам иногда почитываю в этом старом омнибусе. Я собрал кой-какие книжонки. Хочешь посмотреть их?
Хочет ли мышь сыру? Поль последовал за своим новым знакомцем.
— Если бы не книги, — произнес тот, — я бы заболел меланхолией.
Поль сочувствовал брату по духу. Ведь и сам он был в таком положении.
— Ты встретишь сколько угодно болванов, которые ставят книги ни во что. Небось встречал таких?
Поль засмеялся иронически. Барней Биль продолжал:
— Я слышал, как некоторые из них говорили: — Что хорошего в книгах? Дайте мне настоящую действительность, — и эту настоящую действительность они получают в трактире.
— Вроде моего отца, — сказал Поль.
— Что? — воскликнул его новый друг.
— Вроде Сэма Бэтона, говорю я, который женат на моей матери.
— Ага! Он здорово пьет, не так ли?
Поль набросал яркий портрет мистера Бэтона.
— А потом они дерутся?
— И еще как!
Они подошли к фургону. Барней Биль, необычайно ловкий, несмотря на свою кривую ногу, вскочил внутрь повозки. Поль, стоя между оглобель, заглядывал туда с любопытством. Там виднелось бедное, но опрятное ложе. Над ним висела полка, где были расставлены кухонные принадлежности, кастрюли и горшки. На других полках размещались товары и разные другие вещи, которых он не мог в точности разглядеть в темноте. Барней Биль появился с охапкой книг, которую он опустил на подножку на уровне носа Поля. Тут были: «Одухотворенная природа» Оливера Гольдсмита[10], старый переплетенный том «Семейного чтения» Кассела, «Мемуары» Генри Киркуайта и «Мартин Чезлвит» Диккенса. Собственник с гордостью смотрел на свои книги.
Поль взглянул на него с завистью: это был владелец больших богатств.
— Вы долго останетесь здесь? — спросил он с надеждой.
— До восхода солнца.
Поль побледнел. Нет, решительно ему не везло сегодня.
Барней Биль присел на подножку и достал основательный кусок кровяной колбасы и складной нож, лежавший рядом с оловянной кружкой.
— Примусь-ка я за ужин, — сказал он. Потом, заметив голодный взгляд ребенка, спросил: — Хочешь кусочек?
Он отрезал большой кусок и положил его в протянутую руку Поля. Поль сел рядом с ним, и долгое время оба жевали в молчании, болтая ногами. Время от времени хозяин передавал Полю кружку с чаем, чтобы запить еду.
Пламенеющий дракон угас в дымном пурпуре над городом. Несколько огоньков уже зажглись в домах. Сумерки быстро сгущались.
— Не собираешься ли ты домой?
Поль, насытившийся, оскалил зубы. Он собирался пробраться в прачечную тотчас же после закрытия трактиров, когда мать его будет слишком занята мистером Бэтоном, чтобы заняться сыном. Тогда потасовка будет отложена до утра.
Поль доверчиво изложил своему новому другу это обстоятельство. Тот заставил его рассказать и о других неприятностях его домашней жизни.
— Ах, черт дери! — воскликнул Барней Биль, выслушав рассказ Поля. — Да она, должно быть, настоящая чертовка!
Поль от всей души согласился. Он уже представлял себе Князя тьмы в образе мистера Бэтона, мистрисс Бэтон во всяком случае была для него подходящей супругой. Подбодренный симпатией и отвечая на наводящие вопросы, Поль подробно рассказал о своей короткой карьере, не без гордости сообщив, что он первый ученик и в настоящее время великий Далай-лама Бэдж-стрит; затем он нарисовал мрачную картину фабрики. Барней Биль слушал сочувственно. Потом, закурив хорошо обкуренную глиняную трубку, стал осыпать проклятиями жизнь удушливых городов и излагать свой собственный образ жизни. Имея благодарную аудиторию, он красноречиво повествовал о своих скитаниях вдоль и поперек страны; о деревенских радостях, об аромате полей, о цветах вдоль дороги и тенистых тропинках в жаркие летние дни, о мирных спящих городках, цветущих деревушках, о ясности и чистоте открытого воздуха.
Спустилась ночь, и в прояснившемся небе ярко сверкали звезды.
Прислонившись затылком к дверце фургона, Поль смотрел на небо, захваченный рассказами Барнея Биля. Его слова звучали для мальчика как флейта.
— Конечно, это не каждому по вкусу, — наконец философски сказал Барней Биль. — Другие предпочитают газ сирени. Я не стану утверждать, что они не правы. Но я люблю сирень.
— Что такое сирень? — спросил Поль.
Его друг объяснил. Сирень не цвела в выжженных окрестностях Блэдстона.
— Хорошо она пахнет?
— Да. Хорошо пахнут и ландыш, и сирень, и свежескошенное сено. Ты никогда не слышал этих запахов?
— Нет, — вздохнул Поль, неясно сознавая новые и далекие горизонты. — Однажды я слышал чудесный запах, — сказал он мечтательно. — Но то была леди.
— Ты хочешь сказать — женщина?
— Нет. Леди. Вроде тех, о которых вы читали.
— Я слышал, что от них хорошо пахнет, от некоторых, как от фиалок, — заметил философ.
Чувствуя магнетическое притяжение к своему брату по духу, Поль произнес почти бессознательно:
— Она говорила, что я сын принца.
— Сын чего? — воскликнул Барней Биль, вскочив так резко, что несколько книг посыпались на землю.
Поль повторил роковое слово.
— Черт дери! — воскликнул Барней Биль. — Да разве ты не знаешь, кто твой отец?
Поль рассказал о своей печальной попытке проникнуть в тайну своего рождения.
— Сковородку? Об голову? Ну и мать у тебя!
Поль горячо отрекся от нее.
Барней Биль задумчиво затянулся. Потом, вынув трубку изо рта, положил костлявую руку на плечо мальчика.
— Как ты думаешь, кто была твоя мать? — спросил он серьезно. — Принцесса?
— Да, почему бы нет? — ответил Поль.
— Почему бы нет? — повторил, как эхо, Барней Биль. — Почему бы нет? Ты дьявольски счастливый ребенок. Хотел бы я быть таким утерянным сыном. Уж я знаю, что сделал бы!
— Что же именно? — спросил Поль.
— Я бы отыскал моих высокородных родителей.
— Но как? — спросил Поль.
— Я проехал бы по всей Англии, расспрашивая всех встречных принцесс. Их ведь не встретишь у каждого деревенского колодца, — прибавил он, когда мальчик, почувствовав ироническую нотку, готов был обидеться. — Но если как следует откроешь глаза и навостришь уши, ты узнаешь, как их найти. Черт дери! Я не оставался бы негром, рабом на фабрике, если б я был утерянный сын. Я не позволил бы Сэму и Полли Бэтонам бить меня и морить голодом. Ну нет! Или ты думаешь, что твои высокородные родители сами придут отыскивать тебя в это вонючее предместье? Держи карман шире! Ты сам должен отыскать их, сынок. Кого-нибудь найдешь по дороге, если достаточно долго попутешествовать. Что ты об этом думаешь?
— Я отыщу их, — сказал Поль, у которого голова закружилась от открывшихся ему возможностей.
— Когда же ты отправишься в путь? — спросил Барней Биль.
Поль прислушался к звону заработанных денег в кармане. Он был капиталистом. Трепет независимости охватил его. Будет ли более удобный момент?
— Я отправлюсь сейчас же, — воскликнул он.
Была ночь, темная, несмотря на звезды. Огни уже погасли в окнах окраинных домов; горели только красные, зеленые и белые фонари на железной дороге за мрачным зданием газового завода. Если не считать грохота пробегавших время от времени поездов и шума трамваев да жевания и топота старой лошади, переминавшейся с ноги на ногу, все молчало. В сравнении с домом и Бэдж-стрит здесь, казалось, царило могильное безмолвие. Барней Биль некоторое время курил молча, а Поль сидел с бьющимся сердцем. Простота великого приключения ошеломила его. Все, что он должен был сделать — это только уйти и пуститься в путешествие, свободный как воробей.
