Фред Стюарт - Титан
— Нашел кого послать.
— А что?
— Так ты ничего не заметил? Да ведь она в течение всего дня откровенно строила ему глазки! Это выглядело со стороны просто непристойно!
— Какие глазки? Ей ведь всего четырнадцать! — воскликнул в изумлении Ник.
— Я знаю. Когда мне самой было четырнадцать, у меня уже были такие гадкие мысли про мужчин, ты себе даже представить не можешь! Похоже, Сильвия пошла в мамочку.
Ник был озадачен.
— И что, у тебя до сих пор «гадкие» мысли про мужчин? Я имею в виду, по крайней мере, одного мужчину.
Она подплыла к нему и обняла.
— Да. Про тебя у меня самые гадкие мысли!
— А как насчет Честера Хилла?
— Ах этот. — Она поморщилась. — Глуп как пробка, на мой взгляд. Он интересуется только своим оружием. Спать с ним — все равно что спать с гаубицей.
— Совсем недавно ты думала иначе.
— Знаю, но я передумала. Я решила, что у меня замечательный муж, что я и так вполне счастлива. Иногда угроза завести любовника — это гораздо забавнее, чем сам любовник.
Он взглянул на нее и улыбнулся:
— Знаешь, что я тебе скажу? Ты ненормальная.
— О, все обстоит намного серьезнее. Самое печальное заключается как раз в том, что я до отвращения нормальная. — Она пожала плечами и вздохнула. — Эдвина Флеминг, заурядная домохозяйка, которая настолько любит своего мужа, что даже обмануть его хоть раз не в состоянии. Это ли не омерзительно?
Он чмокнул ее в кончик мокрого носа.
— А по-моему, это здорово, — негромко и нежно сказал он. — Пошли в спальню.
Они подплыли к кромке бассейна, вылезли из воды и пошли к дому, держась за руки, словно влюбленные подростки.
— Ты только что занималась любовью с человеком, — говорил он ей спустя час, когда они лежали вместе в своей огромной супружеской постели, в изголовье которой висела одна из картин Моне, изображавшая кувшинки в Гиверни, — который, возможно, приложит руку к отстранению Адольфа Гитлера от власти.
Она села на постели, включила ночник и взглянула на мужа:
— Что ты имеешь в виду? Значит, для этого граф Алекс к нам и пожаловал?
Ник утвердительно кивнул:
— Он сообщил мне, что в Германии в кругах генералитета зреет заговор, целью которого является низложение Гитлера. Они хотят, чтобы я вооружил их.
— И ты дал на это согласие?
— Я попросил время подумать, но я соглашусь, ты права. Я, конечно, не альтруист, но если с моей помощью избавятся от этого сумасшедшего антисемита… Знаешь, я буду собой гордиться.
— Это опасно? — спросила она не сразу.
— Конечно, определенный риск имеется. На следующей неделе мне придется отправиться в Берлин. Но я приму соответствующие меры предосторожности.
— Милый, ты уверен, что твоих мер будет достаточно?
— Уверен. Не волнуйся, все будет отлично.
Она наклонилась и поцеловала его.
— Знаешь, я очень горжусь тем, что являюсь твоей женой, — сказала она совершенно искренне.
Восстание Эдвины закончилось, не начавшись.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
В 1934 году «Нормандия» и «Куин Мэри» еще только снаряжались в свое первое плавание, так что в «большую тройку» трансокеанских лайнеров тогда входили «Беренгария», «Аквитания» и «Мавритания». Сочинители рекламы поэтически расписывали красоту и общественный престиж каждого из этих судов. Считалось, что на «Мавритании» предпочитает путешествовать молодежь. «Беренгария» предназначалась для миллионеров мирового масштаба. А что же «Аквитания»? Выпущенный трансагентством буклет высокомерно сообщал, что «домашняя обстановка на «Аквитании» может привлечь влиятельных людей, людей титулованных, людей, отличившихся как происхождением, так и достижениями».
Эдвина научилась «целоваться с бешеным самоотречением» с некоторыми из своих партнеров в самых знойных любовных фильмах, но мейферский акцент был до сих пор при ней, как и сознание того, что она является внучкой герцога. Поэтому, когда в следующую среду супруги Флеминг решили отправиться в Саутгэмптон, они выбрали именно «Аквитанию». Фрида Готчелк заказала на лайнере престижные апартаменты, в которых была не только репродукция «Синего мальчика», но и отдельная столовая. С Ником и Эдвиной в дорогу собрались все их семеро детей, так как было решено, что им лучше провести каникулы в гостях у английских деда и бабки — лорда и леди Саксмундхэм. На корабль погрузили двадцать чемоданов багажа. С Флемингами отправились в плавание няня и двое слуг. Стоимость этого шестидневного путешествия составила четыре тысячи «депрессивных долларов», но для Ника и Эдвины, которые привыкли путешествовать с комфортом, это не показалось дорогой ценой. Лайнер был чудесным, а английская команда учтива и расторопна. Удобства на «Аквитании» были неслыханными: огромный плавательный бассейн, турецкие бани, окруженный решетчатой оградой «сад отдыха», где завтракали и пили чай, обшитая деревом курительная, про которую, расставив все точки над «і», один рекламный агент сказал: «Даже наименее эрудированный пассажир прочувствует все преимущества курительной на “Аквитании”». Несмотря на то что лайнер задумывался как «замок вкуса вообще и англосаксонского искусства в особенности», первоклассная столовая была обставлена в версальской манере. «Сам дворец виделся вдали за увитыми цветами дорическими колоннами…»
Ник, Эдвина и все семеро детей появились здесь в первый же вечер. Одетый во фрак метрдотель отвел все семейство за уже сервированный серебром и фарфором стол. Ник был честолюбив, как всякий миллионер, который «сделал сам себя», поэтому ему было очень приятно перехватывать взгляды, которые привлекала его семья со стороны хорошо одетой публики. А Эдвина, выглядевшая просто сказочно в своем белом вечернем платье от Вайонетта, с сережками из бриллиантов и рубинов, такой же брошью и четырьмя бриллиантовыми браслетами, была рада тому, что ее узнавали здесь как киноактрису. По залу шептались:
— Это Эдвина Флеминг! Это сама Эдвина Флеминг!
Четырехтрубный лайнер мягко скользил по июльской глади Атлантики. Над ним было черное небо, усыпанное звездами. Словно взорвалась машина с попкорном…
За стол Флемингов подали ростбиф, штилтонский сыр и какие-то ужасные, пропитанные вином и залитые взбитыми сливками бисквиты, от которых все воротили носы, кроме Эдвины.
В такой обстановке немудрено было позабыть о двенадцати миллионах американцев, перебивающихся одним пособием по безработице. Флеминги и забыли о них на минуту-другую.
Но Ник не забыл о графе Алексе фон Винтерфельдте, который в те минуты плыл в Гамбург на борту «Бремена».
Ник не забыл и об Адольфе Гитлере.
Англия задыхалась и изнемогала в условиях тридцатиградусной жары, которая для этой страны казалась тропической. У Эдвины за плечами были годы, прожитые в Калифорнии, так что она привыкла к такой погоде. Отец послал два «роллс-ройса» в порт Саутгэмптон, чтобы они доставили в Тракс-холл всю семью, и теперь, когда обе машины затормозили перед домом, Эдвина ощутила сильный прилив волнения и ностальгии.
— О Ник, как здесь красиво! — воскликнула она, взяв его за руку. — Ну разве наша Англия не прекрасна? Только сейчас понимаю, как я соскучилась по этому дому.
Лорд Саксмундхэм — его, казалось, совершенно не волновала дикая жара, и в своем белом костюме он выглядел очень представительно — спустился по каменным ступенькам крыльца и пошел встречать семью своей дочери. Депрессия жестоко измотала Англию, в Индии босоногий Ганди поставил Англию на колени, но, глядя на виконта Мориса Саксмундхэма, во все это просто не верилось. Он был все еще сказочно богат, сумел подняться над первыми штормами XX столетия, выглядел знатным вельможей, семидесятилетие которого не за горами. Глядя на него, можно было подумать, что королева Виктория до сих пор на троне и что дела в империи идут хорошо.
Поприветствовав Ника, Эдвину и своих многочисленных внуков, лорд Саксмундхэм сделал знак лакеям вытащить из машин багаж, а сам повел всех к дому. Леди Саксмундхэм была на втором этаже в своей спальне. Она слегла из-за жары, но к обеду обещала спуститься.
— Пойдем прогуляемся, — предложил Чарльз своей сестре Сильвии. Они вышли из дома через главное крыльцо и по огромной лужайке направились к видневшимся вдали деревьям, которые плотной стеной окружали почти все поместье.
— А ты переспала бы с Честером Хиллом, да? — спросил Чарльз, когда они вошли в лес.
— О Чарли, может быть, ты все-таки заткнешься на эту тему? — поморщилась Сильвия. — Сколько уже дней ты меня достаешь этим! И потом это не твое дело.
— Что, если об этом узнают мама и папа, а? Они ведь тебя живьем съедят.
— Я ничего такого не делала.
— Но ты думала об этом! Знаешь, мне кажется, что ты вырастешь настоящей шлюхой.
