Робер Гайяр - Мари Антильская. Книга первая
Среди колонистов были и выходцы из знатных французских семейств: Бернар де Лонгвиль, Дюпати, Анжлен де Лустро и Го де Релли, был сам господин де Галлифе, а также представители гасконского дворянства, весьма, впрочем, обедневшего, всякие там Сен-Марки, Арманьяки, Салиньяки и прочие…
Женщины добирались сюда либо в колясках, либо же верхом, как и их мужья. Дороги в окрестностях были так плохи, что коляски волей-неволей приходилось делать узкими и не слишком-то удобными, но у каждой из дам был свой черный кучер, довольно смешно разодетый в старую одежду хозяина, дополненную самыми неожиданными украшениями, которые явно составляли предмет особой гордости негров.
Многие плантаторы, впрочем, являлись в сопровождении нескольких рабов. В колонии считалось хорошим тоном показать — мы, мол, люди не бедные и плантация наша процветает; что, впрочем, ничуть не мешало им тут же плакаться перед губернатором или перед Суверенным советом, что дела-де идут из рук вон плохо и их совсем задавили налоги и всякие иные поборы. Так или иначе, но единственным способом продемонстрировать размеры состояния все еще оставалось выставление напоказ своей многочисленной черной челяди. Не удивительно поэтому, что люди с достатком все увеличивали количество принадлежащих им негров, негритянок и негритят. Обряжали их во все новое, с иголочки, может, одежду эту и доводилось-то рабам носить всего только раз, а потом, когда праздник окончится и они снова вернутся к себе в мастерские, она уже будет служить другим. Они явно чувствовали себя не в своей тарелке со всеми этими обвязанными вокруг шеи брыжами, полотняными манжетками и кружевами… Однако все, дабы показать их невольничье состояние и подчеркнуть покорность хозяину, были босиком.
Буржуазия в ожидании дворянских титулов обильно увешивала животы тяжелыми золотыми цепями…
Среди женщин соперничество разгоралось во всю силу. Они до мелочей продумывали туалеты, украшали себя как могли, что было вовсе не удивительно, если учесть, что, кроме этого занятия, им здесь и делать-то было нечего — ведь торгами занимались исключительно их мужья!
Негры были выстроены по десять в ряд. Дети отдельно от матерей, мужья от жен.
Все еще закованные в цепи, они взирали на собравшуюся вокруг них толпу глазами, лишенными всякого выражения. Затуманенные взгляды их были обращены куда-то вдаль, теряясь в каких-то невидимых горизонтах. Иные из них сидели, столь же истомленные палящим солнцем, сколь и страданиями. У большинства были ужасающие раны. Они источали то же самое зловоние, что и привезший их сюда корабль. Вокруг них, бередя их раны, роями кружили насекомые, и несчастные, ослабленные лишениями, изможденные, страдающие болезнью, которая тогда еще не получила названия цинги, казалось, уже с безропотным смирением покорились судьбе.
У двоих из этих несчастных были явные признаки душевной болезни. Их держали отдельно, вместе с другими тремя, страдающими эпилепсией. Они будут отданы бесплатно в качестве премии тому из колонистов, кто оптом купит большую партию рабов.
В конце причала какой-то конторский служащий уже записывал только что совершенные сделки: «Кабанен — восемь рабов, сорок пять тысяч ливров; графиня де Сидран (за нее заплатил супруг) — двадцать девять рабов, сто семьдесят тысяч ливров… Мадемуазель Делафон-старшая, с сестрою — пять негров, пятнадцать тысяч ливров…»
К тому времени, когда прибыли Мари и Жак, доставка негров еще не закончилась.
То и дело сновали туда-сюда лодки и баркасы. Один важный барин зафрахтовал лодки из камедного дерева, которые доставляли ему все, что еще оставалось заманчивого на борту судна. Он желал делать выбор прежде остальных и имел на это право, ибо оплачивал расходы; впрочем, это право никто и не пытался оспаривать…
Набережная обретала все более и более праздничный вид. Креолки широко раскрыли свои огромные светлые зонтики, ибо солнце в зените жгло нестерпимо. Шелковые одежды переливались всеми цветами радуги, яркие цвета женских платьев делались в полуденный час какими-то ослепительно насыщенными.
Но поскольку в тавернах с самого утра, не переставая, подавали ром, страсти начинали понемногу накаляться. Уже слышалось, как перекликались друг с другом обитатели холма Морн-Желе и те, кто прибыл с Морн-Ружа. С улыбкой на устах люди из низины Сен-Дени окликали тех, кто жил на Морн-Фюме, однако за обменом внешне дружескими репликами нетрудно было разглядеть истинные чувства этих случайных собутыльников.
Явились плантаторы, которые обретались в хижинах Буйона, и даже из Лоррена. Их легко было узнать по пыли, которая покрывала их с ног до головы. Однако они были наиболее ревностными клиентами таверн, ибо, будучи вдали от родных мест, могли не опасаться, как бы кто из знакомых не увидел их в сильном подпитии!
Как обычно, более всего зависти и ревности исходило от женщин.
Те, кто не узнал губернатора, ехавшего верхом бок о бок с мадам де Сент-Андре, и кто еще не знал о существовании Мари, увидев ее, разодетую по моде, которую все еще носили при дворе, сразу почувствовали, как в душе у них поднимается злоба к этому созданию, столь прелестному, столь удачно сложенному и к тому же сопровождаемому столь элегантным кавалером.
Еще более внимательная, чем Дюпарке, к тому, что могут подумать о ней женщины, Мари была искренне удивлена насмешками, которые бросали в ее адрес:
— Вы только поглядите на эту шлюху! Вот уж и вправду она стоит того, чтобы обрезать ей кружева до самой задницы да и продать их на сен-пьерском рынке, прямо на прилавке для живой рыбы!
Мари не могла тогда знать, что имя этой женщины Жозефина Бабен и что она любовница Лефора. Но, даже знай она об этом, вряд ли бы это так уж помогло. Она ведь и представить себе не могла, какую ненависть, сама того не желая, вызвала в сердце этой завистливой женщины…
Жак слегка обогнал Мари. Ему пришлось подождать ее в том месте, где негров ощупывали, осматривали и тут же, не откладывая, покупали.
Губернатор, хоть и не проявлял никакого интереса к торгам, все же заметил, что покупателей вполне хватает. Он поджидал Мари. Когда же она подъехала, поинтересовался:
— Ну как, вы уже имели удовольствие увидеть местное общество? Понравилось ли вам оно, или вы предпочтете теперь подняться к Морн-Ружу?
— Ах, Жак, — ответила она, — я полностью доверяю вам. Вы обещали отвезти меня отобедать у какого-то колониста… И я просто сгораю от любопытства скорее посмотреть, как все это будет выглядеть!
Они бросили прощальный взгляд на портовую ярмарку. Цены на аукционе все поднимались. Негры выглядели не слишком-то заманчиво, но выпитый ром уже брал свое, страсти накалялись, и самым убедительным доказательством того была все возрастающая щедрость колонистов.
— Поехали! — И Жак подстегнул свою лошадь.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Жак и Мари принимают решение и скрепляют его печатью любви
Жак Дюпарке почти напрочь забыл о важных полномочиях, которыми был облечен на этом острове. Вот уже полчаса, как он гарцевал вокруг Мари, радуясь от души, и, случись ему встретить по пути колонистов, они были бы немало удивлены несерьезным видом губернатора.
То он обгонял Мари, чтобы потом гарцевать рядом с нею, то она вырывалась вперед, и он, бешено подстегивая свою лошадь, вынужден был гнаться за нею вслед. Они хохотали как безумные. Ни он, ни она даже не пытались искать темы для разговора, ибо они любили друг друга так сильно и так тонко чувствовали это в смехе и повадках друг друга, что не ощущали ни малейшей потребности говорить.
Внезапно земля стала совершенно другой. Под копытами лошадей был теперь какой-то серый пепел, цвет и плотность которого немало поразили Мари. Дюпарке объяснил ей, что гора слева — это вулкан. Хоть она покрыта густым лесом и одета прекрасной нежной зеленью, все равно ее окрестили Мон-Пеле — Лысой Горой. Караибы давно уже стараются держаться подальше от этих краев, они ушли отсюда в надежде, что их никогда не заставят строить себе жилища в том месте, которое сами они назвали Монтань-дю-Фе — Горой Огня.
Она любила слушать, как он говорит. Ей казалось, что он умеет объяснять сложные вещи без малейшей назидательности. Он никогда не издевался над ее невежеством, и ей подумалось, что она ни за что не решилась бы задавать подобные вопросы своему мужу, который, со свойственным ему злобным высокомерием, не преминул бы унизить ее своими познаниями. Не исключено, впрочем, что Сент-Андре вовсе и не знал тех историй, которые так занимательно рассказывает ей Жак.
Мари поинтересовалась, далеко ли от мест, где они теперь находятся, живет колонист.
— Четверть часа верхом, никак не больше, — ответил губернатор.
В знак благодарности она одарила его нежнейшей улыбкой и снова спросила:
