Робер Гайяр - Мари Антильская. Книга вторая
«Из-за этой старухи мы потерпим поражение», — подумал про себя Дюпарке. Однако внешне ничем не выдал своих дурных предчувствий и спокойно, без малейшего волнения, обратился к Дюбюку:
— Вы совершенно уверены, что речь шла о тафии?
— Тсс!.. Не надо произносить вслух это слово! — оборвал его толмач.
Но оно уже достигло ушей Кэруани. Он буквально подпрыгнул.
— Тафия! Тафия! — заорал он, нацелившись красным, будто с него только что содрали кожу, указательным пальцем прямо в грудь генерала.
— Скажите им, что я говорил о роме, — торопливо пояснил Дюпарке лоцману, — потому что имею запас его у себя на корабле и завтра же пришлю им немного в дар. Главное, не уточняйте, ни сколько у меня есть, ни сколько я собираюсь им прислать.
Теперь уже все четверо мужчин с вытаращенными от вожделения глазами, указывая пальцем на генерала, хором повторяли это магическое слово: «Тафия! Тафия!..»
Тут старая ведьма издала такой звук, будто ее вырвало. На самом деле с уст ее сорвался обрывок какой-то фразы, но произнесла она его так, будто и вправду срыгнула эти слова. Она вскочила на ноги. Обвела четверых индейцев долгим взглядом, исполненным такого уничтожающего презрения, что, будь он смертельным, ни одному из присутствующих в хижине не удалось бы прожить и минуты. Потом с отвращением сплюнула и вышла походкой, которая, вероятно, по ее замыслу, должна была казаться царственной.
Генерал ждал, что Кэруани хоть как-то выкажет сожаление в связи с этим неожиданным уходом. Однако он, напротив, как ни в чем не бывало преспокойно продолжал беседовать с троицей своих соратников. Один из них подправил указательным пальцем план, что нарисовал ранее на земле. Положил на прежнее место ракушку, потом похлопал в ладоши, опрокинулся на спину и скороговоркой забормотал какие-то отрывистые фразы, которые вполне могли быть молитвой. Закончив, он вновь принял прежнюю позу.
Жак все время думал, какую же роль здесь играет эта самая гнусная старуха. Не находя ответа, он обратился с этим вопросом к Дюбюку, и тот пояснил:
— Это и есть «биби» — женщина, которую почитают по причине преклонного возраста. Вообще-то они презирают всех женщин и убивают их одним ударом дубины, испытывая при этом не больше угрызений совести, чем когда поймают рыбину, но они уважают тех из них, которые достигают столь преклонных лет — должно быть, как раз по той самой причине, что им удается выжить, несмотря на все жестокости, каким их здесь подвергают. Им кажется, будто они священны или находятся под особым покровительством демонов… Интересно, какую пакость эта «биби» отправилась нам готовить…
— А вы слышали, что она говорила?
— Немного, только какие-то обрывки. По-моему, вождь со своими соратниками готовы были бы продать за ром половину своего острова, старуха же предпочитает начать войну. Не подними мы такого шума, когда бросали здесь якорь, то не исключено, что она предложила бы просто-напросто перебить нас…
Дюпарке тяжело вздохнул. Переговоры между индейцами тем временем уже закончились. Кэруани уже даже выпрямился, приготовившись подняться на ноги. Однако пока еще не раскрыл рта и не произнес ни слова, ибо, судя по всему, еще не вполне отдышался от оживленной беседы, какую только что имел со своими собратьями.
Тем не менее он указал рукою на трех соратников, с силой похлопал себя по груди и произнес одну-единственную фразу, но с таким разгневанным видом, что дал повод Дюпарке опасаться самого худшего. И был неправ. Кэруани вовсе не сердился. А тон этот, по всей видимости, был нужен лишь для того, чтобы дать понять остальным, кто здесь хозяин, и отбить у них охоту обсуждать его предложения.
— Нам надо, — перевел Дюбюк, — десять, десять, десять и еще раз десять бочонков тафии.
Жак знал, что они умели считать только до десяти, и все прочие подсчеты сводились к десяткам и их многократному повторению.
— Значит, сорок бочонков, — подытожил он. — Что ж, думаю, столько у нас на корабле вполне найдется, но только не говорите им об этом ни слова.
В тот момент снаружи раздались истошные вопли. Трудно было не узнать голоса «биби», но к нему примешивались и другие голоса, более стройные, хоть и ничуть не менее пронзительные.
— Ну вот, началось! — заметил Дюбюк. — Я же говорил, что «биби» готовит нам одну из своих пакостей.
Жак увидел, что караибский вождь нахмурил брови, что во всех концах света и у любых рас означает живейшее неудовольствие.
— Никому не стрелять без моей команды, — приказал Дюпарке. — Можете не сомневаться, что при первом же выстреле в селение ворвется две сотни хорошо вооруженных и готовых к атаке солдат. Так что нам надо будет только продержаться до их появления.
Не успел он произнести эти слова, как в хижине вновь появилась «биби». На ее голой как колено, общипанной до единого волоса, блестящей голове отражались языки пламени. Теперь она и вправду была похожа на ведьму, возникающую из дыма и серного облака. В руках у нее было несколько предметов какой-то странной, неопределенной формы, которые она, казалось, с трудом удерживала, делая вид, будто буквально сгибается под их тяжестью.
Обратившись к Кэруани, она резко, пронзительно прокричала пару отрывистых слов и бросила к его ногам свою ношу. В полном оцепенении Жак различил среди таинственных предметов две высохшие человеческие ноги, одну руку, одну кисть руки и высушенный человеческий череп.
— Святые мощи предков! — пояснил Дюбюк. — Не удивлюсь, если именно эти самые предки и убили некогда Христофора Колумба. Надо соблюдать осторожность, один вид этих мощей может привести в полное исступление. И насколько прежде они, похоже, были готовы отдать нам все задаром, настолько же теперь могут стать упрямыми и несговорчивыми… Будьте готовы защищаться.
Кэруани с соратниками и в самом деле выглядели совершенно ошеломленными, будто всех их вдруг сразило молнией. С застывшими лицами, красноречиво говорившими о наивысшем напряжении чувств, не могли они отвести глаз от этих мрачных останков. Старая ведьма хранила молчание. Теперь вся ее надежда была только на колдовские чары — ведь словами она не добилась никаких результатов.
Дюпарке и те, кто сопровождал его, поднялись на ноги, чтобы в случае чего быть готовыми к любым неожиданностям.
— Послушайте, — обратился вдруг к нему Дюбюк, — пожалуй, есть одно средство выпутаться из этого тяжелого положения. Помнится, мне как-то пришлось оказаться в краях, населенных дикарями, тоже у караибов, вместе с одним капуцином, который хотел их крестить и обратить в христианскую веру. И дикари вели себя тогда точно обезьяны. Падали на колени, когда мы читали молитвы, крестились вместе с нами и, понятия не имея, что мы говорим, бормотали что-то сквозь зубы, будто и вправду молились Богу… Так вот, если нам сделать вид, будто мы в благоговении пали ниц перед этими священными останками, то, может, кто-нибудь из них, слыхавший про наши религиозные обряды, попытается последовать нашему примеру и объяснит остальным, будто у нас такой обычай оказывать почести усопшим.
— Что ж, думаю, стоит попробовать, — ответил генерал. — Нельзя упускать ни одной возможности выпутаться из опасного положения… Будьте внимательны, я подам вам знак. Да простит нас Господь и да благословит он вас, Дюбюк, за эту идею.
Генерал простер руки к небесам, его примеру тотчас же последовали и трое его спутников, потом соединил их вместе, изобразив позу глубочайшего благоговения. Наконец, опустил голову и, по-прежнему со сцепленными пальцами, брякнулся на колени перед этими ужасными, отвратительными высохшими конечностями.
Кэруани громко вскрикнул, возможно выражая тем самым свое искреннее удивление. Точно такой же — и по той же самой причине — была и реакция «биби». Потом, как по команде, вскочили на ноги и трое приближенных вождя.
Дюпарке, Дюбюк, Лашикотт и Эрнест де Ложон ни на минуту не теряли дикарей из виду. При всех смиренных, благочестивых позах они были готовы в любой момент выхватить пистолеты и защищать свои жизни. Наконец Кэруани осведомился у толмача, с чего это они вдруг все так дружно пали ниц. Прежде чем Дюбюк успел ответить, «биби» начала было со злобным видом что-то верещать, но вождь решительно остановил ее, зажав рот своей широкой, словно лист хлебного дерева, ладонью. И тогда лоцман в конце концов получил возможность дать объяснения.
— Так мы в своей стране оказываем почести усопшим, — пояснил он, — мы обращаем свои молитвы к нашему Богу, дабы он ниспослал покой их душам, вы ведь не хуже нас знаете, что мертвые продолжают жить на острове, исполненном богатств и населенном блаженно счастливыми потомками, если те отомстили за их смерть.
— Но мои люди и я сам, — продолжил Кэруани, — мы не можем понять, с чего это вы проявляете такое почтение к нашим усопшим предкам.
