Роксана Гедеон - Сюзанна и Александр
Действительно, чуть ли не семьсот лет род де ла Тремуйлей создавал свое фамильное гнездо, его великолепие и изящество. А я хочу добиться чего-то уже при своей жизни — это смешно!
Здесь, в Сент-Элуа, я была ближе к земле, к традициям. Пытаясь полностью изменить свою жизнь, я охотно повязала вокруг талии фартук и взялась за работу; убирала дом, пекла пироги, жарила рыбу, ну разве что в хлев не заглядывала. Я ведь была теперь не та, что десять лет назад, и все умела. Сама работа приносила мне удовольствие и как-то обновляла. Мне не хотелось читать романов или сидеть за рукоделием: это только добавляло изнеженности, экзальтированности, мнительности и склоняло к горьким мыслям. Более грубая работа, напротив, давала выход силам и энергии. Я ведь никогда не была нежным, кротким созданием. Кто-кто, а уж я-то помнила, что не всегда была аристократкой.
Время летело быстро, почти незаметно. На святого Андре выпал снег — стало быть, пришла зима. Этот снег был очень полезен посевам и, как говорила поговорка, «стоил ста экю». В тот же день начался адвент — предрождественский пост. Три последующие недели внушали крестьянам суеверный ужас: в это время колдуны имели особую власть, повсюду бродили души умерших насильственной смертью, бродили даже оборотни по полям и якобы мешали людям идти к вечерней мессе.
В день святой Барбы зерна пшеницы были положены в блюдца и залиты водой, с тем, чтобы к Рождеству появились ростки. Я не успела оглянуться, как наступило 8 декабря, праздник святой Девы. Бретонские дети зажигали на полях огни, которые должны были изгонять вредителей, и нараспев приговаривали:
Кроты, гусеницы, полевые мыши,Уходите, уходите с моего участка.Или я вам сожгу бороду и кости.Деревья и деревца, дайте мне яблок.
Я сильно загрустила двумя днями раньше, в праздник святого Никола — детский праздник. Я всегда дарила своим малышам подарки. И сейчас они, наверное, выставляли у камина свои башмачки и чулочки — найдут ли они там что-нибудь утром? Помнит ли об этом Александр? Да как он может помнить, если его, скорее всего, нет дома! Дети наверняка заброшены. Если Маргарита не позаботилась о подарках, значит, не позаботится никто, ведь нельзя же предположить, что у Анны Элоизы хватит на это воображения. Она даже Филиппа не очень-то жалует, и все потому, что я его мать. Вероника и Изабелла — они уже многое понимают, они привыкли, что я делаю им подарки. Что они подумают обо мне на этот раз? Что им вообще сказали о моем исчезновении? Я смахнула слезы с ресниц, вспомнив, что еще летом, в августе, сама вышила Филиппу башмачки на день святого Никола. О них, конечно же, все забыли.
Нет, на Рождество я просто обязана поехать в Белые Липы. Нельзя допустить, чтобы все это продолжалось. На Рождество Александр в любом случае появится — хотя бы для того, чтобы поцеловать руку своей старой бабке. Мне надо улучить момент и встретиться с ним. Если он не изменит решения, я, черт возьми, все-таки пожалуюсь на него, ибо больше терпеть я не намерена!
В лице Селестэна Моана, который был нынче управляющим Сент-Элуа и командовал всеми работниками, Франсина Коттро, прежде не дававшая покоя ни себе, ни другим, нашла, наконец, опору и мужа. Они были уже почти два года женаты. Франсина ходила с таким большим животом, что было даже удивительно, как она еще двигается. Все были уверены, что у нее родятся близнецы. Она тем не менее выполняла ту же самую работу, что делала раньше: всюду ходила, готовила пищу, даже белила потолки. Силы для такой бодрости может дать только счастье, я это знала по опыту. Они с Селестэном жили очень неплохо, лучше, чем прочие бретонские семьи, потому что поженились не для того, чтобы соединить свои земли, а по взаимному влечению.
Белила потолки, впрочем, не только Франсина, но и я, и даже Аврора, которая вообще-то не была склонна к таким занятиям. В одну из подходящих минут я осторожно спросила ее, какие отношения сложились у нее с графом де Буагарди.
— Он ухаживал за мной.
— О, это я видела, — сказала я улыбаясь. — Ну а точнее? У него были серьезные намерения?
Аврора закусила губу, взглянула на меня и ответила почти сердито:
— Ни у одного человека, кроме несчастного Дени Брюмана, не было в отношении меня серьезных намерений. Ты же знаешь, мама, эти дворяне — из них редко кто меня ценит.
— Что ты имеешь в виду? Ты такая красивая, воспитанная… Не думай так, моя девочка, ты ошибаешься!
— Нет, мама, — сказала она горько. — Не ошибаюсь. Мало кто верит в благородство моего происхождения. А если и верят, то все равно считают, что я не для них.
Скривив губы, она передразнила:
— Как же виконту или графу связать свою судьбу с девушкой, которая неизвестно откуда взялась! Им нужны невесты безупречные во всех отношениях. Я нравлюсь им, но жениться на мне они не хотят. По крайней мере, никто, кроме Брюмана, не хотел!
— Боже мой, — проговорила я, — так чего же они хотят?
Я имела в виду: что же им надо, если даже такая девушка, как Аврора, красивая и умная, им не подходит? Аврора поняла меня совсем не так.
— Мама, они хотят что угодно, только не брака. Мы обе понимаем, какие неделикатные вещи под этим кроются.
— Они тебе так и говорили? — спросила я в ужасе.
— Нет. Но я и так понимаю.
Она соскочила с табурета и некоторое время опечаленно глядела в окно, дергая сама себя за локон.
— А ты говоришь о графе де Буагарди… он относился ко мне как к дурочке.
— Он просто считал тебя слишком юной. Он относился к тебе как к ребенку, — мягко поправила я ее.
— Ему бы только иронизировать… Да и Поль Алэн не лучше. Ах, мама, у меня ужасная судьба!
Я невольно улыбнулась, слыша такие отчаянные слова из уст девушки, которой нет еще и семнадцати.
— Успокойся, Аврора. У тебя перед ними есть одно неоспоримое преимущество. Ведь ты не влюблена в них, нет?
— Нет. А какое такое преимущество? — спросила она, сразу заинтересовавшись.
— Если ты не увлечена, а они увлечены, то именно они у тебя в руках, а не ты у них. Мне кажется, ты сама отлично это понимаешь.
Она рассмеялась и сказала, что отлично умеет этим пользоваться, по крайней мере она насквозь видит, чего хотят от нее эти молодые люди, и ни одному еще не удалось ее провести. Мы обнялись, и я, понимая, что Аврора уже не ребенок, позволила себе небольшой откровенный порыв. Я рассказала ей о себе.
— Ты знаешь, Аврора, — сказала я наконец, — я не хочу тебя стеснять. Когда я была в твоем возрасте, я наделала немало ошибок. Жан у меня появился только по недоразумению. И все-таки, вспоминая все это, я думаю, что ничего не хотела бы менять. Даже от самого плохого я не отказываюсь. Ошибки, знаешь ли, делают жизнь полнокровной. А иногда даже оказывается, что то была вовсе не ошибка.
— Что ты хочешь этим сказать? — шепнула она.
— Я имею в виду то, что даже если ты ошибешься, это не так страшно. Это просто жизнь. Поступай так, как тебе велит сердце.
Она надула губы и сказала, что сердце ей пока еще ничего не велит.
Вынув яйца из-под наседок и собрав их в корзину, я приготовилась уходить. Я подняла корзину, показавшуюся мне довольно тяжелой, и прикрыла за собой дверь курятника. В этот миг кто-то окликнул меня:
— Мадам!
Голосок был тонкий, несмелый, детский. Я оглянулась. В пяти шагах от меня стояла худенькая девочка, одетая в очень нарядный бретонский костюм: яркая юбка, корсет со шнуровкой, белые чулки, козья шубка. Кружевной чепчик, явно новый и впервые надетый, прикрывал завитки светлых кос, скрученных, как улитки, за ушами. А из-под чепчика на меня вопросительно смотрели два зеленых глаза — прямо как два изумруда.
— Ты Берта! — сказала я обрадованно. — Что ж, здравствуйте, милейшая мадемуазель Бельвинь!
Она зарделась, переступила с ноги на ногу и неловко сделала реверанс. Потом природная живость взяла верх над налетом благовоспитанности; она улыбнулась мне прямо-таки ослепительно. Зубы у нее были белые, как жемчуг, и улыбка делала ее круглое личико очень хорошеньким.
— Ах, как хорошо, мадам, что вы меня не забыли! — воскликнула она на не слишком правильном французском. — А маленький сеньор тоже меня помнит?
— Ты говоришь о Жане?
— Да.
— Он очень хорошо тебя помнит, моя дорогая, но он сейчас далеко. Дед увез его из Франции.
— Ах, — сказала она опечаленно. Потом несмело спросила: — Может быть, вы передадите ему мои куплеты?
— Куплеты?
— Да, мадам, — проговорила она быстро, — ведь нынче адвент, и все девочки и мальчики посылают друг другу куплеты.
Я улыбнулась. Потом жестом подозвала ее к себе. Она подбежала. Наклонившись, я расцеловала ее в обе щеки.
— Конечно же, милочка, я передам их ему. Мне кажется, ты даже более любезна, чем Жан. Ты лучше помнишь вашу дружбу. Сколько тебе лет, Берта?
