Роксана Гедеон - Сюзанна и Александр
— Вы одеты?
Это была как раз Констанс, осторожно заглядывавшая в комнату. Я действительно была одета: в амазонку и плащ, а теперь, когда появилась графиня, опустила на лицо вуаль.
— Да. Я думаю… пора туда съездить.
— Пора? Еще только десять дней прошло. Послушайте, Сюзанна, если вы думаете, что в тягость мне, то, уверяю вас…
— Нет-нет, — мягко остановила я ее. — Я бесконечно вам благодарна и ничего такого о вас не думала. Но мне кажется, уже пора.
— Ваша горничная говорила, что Александр уехал. К кому же вы поедете? С кем будете говорить?
— Все равно. Я хочу хотя бы увидеть детей. Уж они-то точно дома.
— А Александр? Где вы станете искать его?
— Если бы я знала!
Мне приходилось признаться себе, что в этом деле я могу надеяться только на счастливый случай. Наверняка мне не удастся узнать, где Александр. А без разговора с ним ничто не будет решено окончательно.
— Может быть, он вскоре вернется, — сказала я вслух. — И я случайно встречу его. Но это будет позже. Сейчас было бы слишком рано говорить с ним: он даже смотреть на меня не захочет.
Сегодня, в день святого Клемента, землю впервые покрыла легкая пороша. Зима была уже совсем близко. Я медленно ехала, ощущая, как замер в предчувствии холодов лес. Не слышно было ни звука. Улетели даже самые храбрые птицы — пеночки, сорокопуты, коростели. И люди сворачивали свою деятельность. Вот-вот, на святую Катрин, должны были закончить работу водяные мельницы. Сеять было уже не принято, а тот, кто припозднился, теперь ломал плуг в замерзшей земле.
В глазах у меня стояли слезы. Я никогда не любила эту пору года в Бретани: осень здесь всегда была унылая, скучная. А сейчас все усугублялось еще и обстоятельствами моей жизни. Все вокруг было опечалено, так же, как и я. Все словно сознавало свою обреченность — лес, листья на земле, серое небо. А мне даже от того, что я еду верхом на чужой лошади, не имея возможности взять свою Стрелу, было грустно.
«Хоть бы детей повидать, — подумала я тоскливо. — Я бы сразу приободрилась. Особенно хотелось бы увидеть Филиппа: он такой милый, голубоглазый, хорошенький. И он так доверчиво тянул ко мне ручонки. Ах, скорее бы поцеловать его!»
Я проехала мимо водовзводной башни, питающей фонтаны, но сейчас бездействовавшей, и среди деревьев мелькнула колонна из розового гранита — одна из колонн ограды. Приподнявшись в седле, я уже могла видеть золоченое переплетение прутьев на воротах; в этот миг передо мной как из-под земли вырос шуан и схватил лошадь под уздцы.
Я едва удержала животное: оно вот-вот могло встать на дыбы. Шуан держал поводья твердой рукой. Заподозрив недоброе, я не сразу стала выяснять отношения. Я знала этого бретонца в лицо, но, как ни старалась, не могла вспомнить прозвища.
— Вам запрещено сюда приезжать, — промычал он на бретонском наречии, которое в его устах стало почти нечленораздельным.
— Мне? Запрещено?
— Его сиятельство так приказал.
— Что приказал? Можешь ты объясниться?
— Так и приказал: не пускать вас в дом. И не ездите тут, мадам. Нам не хотелось бы вас обижать.
Взбешенная, я вырвала поводья из рук шуана. Он отступил, но упрямо сверкнул глазами:
— Все это зря, мадам. Здесь не я один. Через каждые два шага тут стоят мои приятели.
— Но я хочу увидеть детей! — вскричала я в ярости.
Он молчал, давая понять, что мои слова не произвели на него никакого впечатления.
— Я хочу поговорить с кем-нибудь из замка, — сказала я твердо. — Ступай позови кого-нибудь.
— А некого звать.
— Как это некого? — спросила я, проклиная на чем свет стоит тупость этих бретонских воинов.
— А так. Герцога нет. А кто с вами еще будет разговаривать?
Скрытое презрение, прорвавшееся-таки в голосе бретонца, задело меня до глубины души. Ну вот, пожалуйста, — они уже все знают. Каждый ублюдок теперь считает себя вправе обвинять меня!
— Мне нужен брат герцога, — сказала я, в порыве отчаяния решаясь на последний шаг, ибо прекрасно знала, как опасна для меня встреча с Полем Алэном.
— Да не выйдет он к вам.
— Ты откуда знаешь?
— Знаю, и все тут. Не любит он вас. Да и кто станет вас любить, если вы такого человека, как его сиятельство…
Я подняла было хлыст и насилу сдержала себя. Мне до ужаса хотелось ударить этого болвана по физиономии. Я опустила руку, ограничившись полным пренебрежения взглядом.
— Кто позволил тебе рассуждать? Что ты понимаешь? — бросила я презрительно. — Ступай позови Поля Алэна, не то я лягу тут посреди дороги и не встану, пока ты не пойдешь!
Потоптавшись на месте, он скрылся среди кустарника. Я не рисковала ехать дальше, зная, что меня могут в любую минуту остановить, а объясняться с кем-то таким же наглым, как этот бретонец, казалось мне невыносимым. Но и ожидание тоже было кошмарным. Мне казалось, за мной следят десятки глаз. Вероятно, так оно и было. Я кусала губы, насилу удерживаясь от желания уехать.
Что и говорить, встреча с Полем Алэном не сулила мне ничего хорошего. После всего случившегося он, скорее всего, меня ненавидит. К тому же еще неизвестно было, отправился ли шуан вправду его звать или, может быть, из упрямства и злобы потопчется где-нибудь поблизости и вернется с сообщением, что виконт не хочет меня видеть. Все можно было предполагать. Но я хотела увидеть Филиппа и девочек: у меня просто сердце изнывало от этого желания. Поэтому я ждала.
Жаль, что Александра нет… Эти тупые бретонцы все наверняка перепутали. Не мог же он не пускать меня к детям. А они и на это распространили запрет.
Я видела, как отворились ворота, и из них вышел шуан в сопровождении управляющего. Глядя, как они приближаются, я в бешенстве покачала головой. Так, значит, Поль Алэн и вправду отказался выйти. Что ж, управляющий, по крайней мере, умеет читать и писать и с ним можно говорить более-менее цивилизованно. К тому же у меня с ним были дружеские отношения.
Он приветствовал меня довольно почтительным поклоном и, когда я сошла с лошади, поцеловал мне руку. Потом протянул какой-то пакет.
— Хорошо, что вы приехали, мадам. Герцог оставил некоторые распоряжения насчет вас, и я должен переговорить с вами.
— Что это? — спросила я, разглядывая пакет.
— Это деньги, мадам. Десять тысяч. Это выдается вам на тот срок, который остается до развода.
Развод! Снова прозвучало это слово. Я вполголоса спросила:
— Так он уехал именно об этом хлопотать? О разводе?
— Не знаю, мадам. Я передаю только то, что мне приказано. Герцог сказал, что и в дальнейшем вы будете получать некоторые суммы.
— Нет, — сказала я, уязвленная до глубины души, и вернула управляющему деньги. — Если он хочет развестись, так горячо хочет, мне не нужны его деньги. Я проживу без них, как жила раньше. А сегодня я приехала вовсе не за деньгами.
— А зачем же?
— Я хочу увидеть сына и дочерей.
— Это запрещено.
Я непонимающе смотрела на собеседника.
— Запрещено? То же самое сказал мне и шуан. Кто же может мне запретить повидаться с моими собственными детьми?
— Герцог, уезжая, распорядился, чтобы вас не подпускали к ним ближе чем на лье. Простите меня, мадам. Мне искренне жаль.
У меня задрожали губы, и бледность разлилась по лицу.
— Господин управляющий, как же это? Ведь это переходит все границы! Я имею право!
— Согласен с вами. Но хозяин здесь — герцог, ему все повинуются и…
— И он действует по праву сильного, вы это хотите сказать? Черт возьми! Какая гнусность!
— Но, мадам… — сказал управляющий, словно желая оправдать хозяина.
Я вскричала, в бешенстве сжимая хлыст:
— Да, гнусность, низость! Если я была плохой женой, это не значит, что я была плохой матерью! Я люблю своих детей! Нет-нет, мне даже трудно поверить, что он поступил так низко… Может быть, вы что-то не так поняли?
— Я все отлично понял. Он не разрешает вам видеться.
У меня перехватило дыхание. Пожалуй, со времен революции я не ощущала такого гнева и ненависти. Да, я в этот миг ненавидела Александра. Да он просто мерзавец! Он что, полагает, я буду мириться с этим? Я на что угодно пойду, но дети будут со мной! Черт возьми, ну а близняшки — какое он имеет право на них? Как он может распоряжаться ими, если они ему никто? Это смешно, да, просто смешно!
— И что же, сударь, он объяснил как-то эту мелочную месть?
— Нет, мадам. Должно быть, вы сами это понимаете.
— Ничего я не понимаю. Я теперь даже рада, что все так случилось. Если он способен на такой поступок, если он смог оставить такие распоряжения, значит, я совсем не знала его!
Управляющий молчал. Я понимала, что позволяю себе слишком откровенные излияния, но удержаться от них не могла. Когда дело касалось детей, я не могла сохранять хладнокровие. Я могла бы признать за Александром право наказывать как угодно меня лично, но сейчас он посягал на то, что принадлежало не только ему. С этим я мириться не желала. Это было несправедливо, потому что я всегда была хорошей матерью, и дети составляли смысл моей жизни. Это было, наконец, просто неосторожно и глупо, потому что он желал наказать не только меня, но и совершенно невиновных детей, которым я нужна независимо от того, что думает обо мне Александр!
