Яна Гецеу - Анна и шут
— А где же ваша крошка–шут, моя дорогая графиня? Он был так забавен и остер на язычок!
— Он нездоров, милая Энастази! Такая жалость, и ведь именно сейчас, когда был бы так кстати!
Мария вздрогнула от этих слов, и пристально всмотрелась в беззаботное лицо матери, пытаясь понять, правду ли та говорит, или просто отговаривается.
Сидя за пиршественным столом, Мария совсем не могла есть, напряженно держалась и невидящими глазами следила за ловкими движениями акробатов. Ей хотелось как можно скорее уйти, обежать весь огромный замок, найти шута и убедиться самой, что с ним действительно все в порядке, и он жив. «Нет, мама не может его казнить! Он ведь ничего не сделал!» — и резко вздрогнув, уронила вилку — ее будто кто–то тронул за колено маленькой рукой. Она поспешно наклонилась, заглянув под стол — у ее ног радостно улыбался Енот.
— Ты здесь! — ахнула Марихен, торопливо обняв шута, и дабы не привлекать внимания, выпрямилась с вилкой в руке. Радостные мысли роем закружились в ее голове — ах, сумасшедший, он пробрался в пиршественный зал, нашел способ дать ей знать, что он цел и невредим! Минут десять она сидела как на горячих иголках, не зная, что предпринять.
— Госпожа, вы так чудесны, что я не могу смотреть только на кончики ваших ножек, я выхожу! — наконец услышала она громкий шепот из–под стола, и в следующий миг раздался визг — дама, сидевшая рядом с Марихен подпрыгнула на месте, а за ее спиной возникло маленькое чудовище — выбеленное личико, кроваво–алые губы, разлохмаченные длинные волосы и какое–то странное рубище заставили всех забыть о еде и разговорах — гости во главе с хозяйкой застыли с открытыми ртами. Даже трубадуры и акробаты остекленели, тишина установилась кристальная.
— Призрак замка Готтен приветствует вас, господа! — прокричал гадкий шут, и развязно потянувшись, взял яблоко со стола, прямо через локоть Анны. Первой не выдержала Марихен, дико расхохотавшись. Это было весьма непристойно для девушки ее положения, но напряжение последних дней дало о себе знать таким неожиданным образом.
— Мария — Францина! — одернула ее мать, строго глянув, и она притихла.
— Довольно мило! — заявил шут, и уселся прямо на пол у ног Анны — продолжайте, или господа заскучают! — хозяйски махнул он акробатам, и бросил недогрызенный плод на паркет.
— Боже, Анна, дорогая, продайте мне это гадкое создание! Я дам вам хорошую цену! — воскликнула дама, что была напугана первой.
— Дорогая Джеральдина, я бы и сама рада избавиться от него, но ведь призраки не продаются, тут скорее нужно послать за священником! — невинно развела руками графиня и рассмеялась.
— Как знать, сударыня, возможно, я бы и перешел к вам, но — увы — призраки, как и крестьяне, не выбирают, какой силе им подчиняться! И тоже бывают голодны! — при этом карлик стянул со стола целую куропатку, отошел на шаг, сел как на диван на подбежавшего Локи, и не забывая делиться, быстро приговорил ее всю. Гости веселились, наблюдая за шутовско–собачьей трапезой. Доев, Енот встал, на руках пробежал в круг танцующих акробаток, и принялся ловко отплясывать и метаться среди них, размахивая рваными рукавами, чем удвоил сходство с ночным кошмаром, к тому же завывающим дурным голосом. Веселье возобновилось, набирая обороты — посуда звенела, гости смеялись, вино лилось рекой. Сердце Анны потеплело, и она благосклонно приняла настойчивые ухаживания молодого польского князя, ее знатного гостя Вацлава Ксешинского. Князю едва минуло тридцать пять, он был элегантен, острословен и редкостно хорош собой. Он, не уставая, весь вечер восхищался красотой и умом графини, и даже дошел до намеков об объединении их фамилий… Но практичная и расчетливая Анна — Гертруда не растаяла, и мысли ее выстроились стройной цепочкой несколько в ином направлении:
— Ах, мой милый князь, в своей красоте я не сомневаюсь. Но ведь были времена, когда я блистала юностью, подобно утренней росе на райских лепестках, и стоит вам обратить взор на прелестный цветочек — мою дочь, и вы сами поймете, насколько хороша была я!
Князь Вацлав с интересом перевел взгляд в указанном направлении, и Анна довольно улыбнулась — скорее отдать девочку замуж, отправить хозяйкой в польское княжество с молодым и полным сил красавцем — мужем, и выбить вон из ее светлой головки этот бред с шутом!
— Да, невозможно не признать, ваша дочь хороша как ангел! — не отрывая жадного взгляда, произнес князь, и Анна довольно улыбнулась — все будет так, как она задумала! Не будь она Анна — Гертруда Вершбен, графиня Готтен!
— Дочка, как ты находишь нашего милого князя Вацлава? — словно невзначай обронила Анна, болтая по–женски после очередного его посещения.
— Он как будто бы очень мил… но бывает у нас слишком часто, — тихо ответила Марихен, отведя взгляд. Она догадывалась о «коварных» замыслах матери.
— Пришел барон пешком с мешком, — вполголоса заел сидевший в кресле енот, и Анна вспылила:
— Ты снова забываешься, шут! — воскликнула она — Что это за намек? С каким еще мешком? Князь Ксешинский очень богат и знатен, не в пример тебе!
— О чем вы, сударыня? Я вас решительно не понимаю! — поднял невинные ореховые глаза шут — Это просто дурацкая песенка слабоумного! А князь и верно диковинно хорош! — изломал гордое лицо, подражая князю. Марихен прыснула в платочек и обменялась с Енотом ласковым взглядом.
— Пошел вон, — спокойно махнула рукой графиня, точно зная, что карлик не послушается. Тот и правда, только встал и прошел в угол, насвистывая, будто сам решил прогуляться — дочь моя, я должна сообщить тебе весьма радостную новость, — начала Анна, перестав замечать несносного человечка — я намерена объявить о вашей с князем помолвке через неделю, на праздновании твоего пятнадцатилетия.
При этих словах девушка смертельно побледнела и сжала губы, а шут перестал свистеть. И с отчаяньем посмотрел на хозяйку. Однако же оба быстро взяли себя в руки, Марихен встала и поклонилась матери, не поднимая глаз:
— На все ваша святая воля, матушка! Позвольте мне удалиться!
— Иди… и хорошенько подумай, это ведь превосходная партия, князь делает нам честь!
— Да–да матушка, я понимаю! Прошу меня извинить! — и девочка почти бегом выскочила из комнаты.
— Побежала оплакивать свою радость! — воскликнул Енот, хлопнув в ладошки — Ах, как она счастлива Вашему мудрому решению.
— Я, кажется, велела тебе пойти прочь! — страдальчески сморщилась Анна.
Только его поганых замечаний ей сейчас не хватает! Она и без мерзавца–шута отлично понимает, что заставляет девочку страдать, но как же по–другому. Дурочка не понимает своего счастья. А в объятиях молодого красавца–мужа она вмиг забудет о несчастном уродце–шуте! Анна покачала головой, глядя вслед удаляющемуся карлику. Господи, да что же можно было найти в этом ущербном создании? В четырнадцать лет, когда должны были бы грезиться романтические рыцари, ее глупая дочь влюбилась в это… это… да просто определения не подобрать! Бред, нечеловеческий бред! Нет, с этим нужно покончить, и как можно скорее! Ах, знал бы Готлиб — Ян, что бы он на это сказал? Как там ее бедный мальчик, один без единого родного существа вокруг? Анна тяжело вздохнула, поднимаясь — сколько всего сразу свалилось на ее хрупкие плечи! Перекрестилась, глядя на распятие над камином — ничего, все образуется!
— Ах, муж мой, ну почему ты оставил меня так рано! Наши дети выросли, и скоро мне ждать внуков, а тебя… А ты смотришь на нас с небес, так посмотри же, что натворила твоя недостойная дочь! Прости ей, она такой ребенок. Дурочка сама не понимает, что делает! Помоги мне, ох, помоги же мне… — и тяжкие слезы покатились по ее щекам.
— Госпожа… — испуганно прошептала служанка, пробравшись на цыпочках в зал.
— Что тебе, негодная? — резко повернулась графиня, даже не думая прятать слезы.
— Ваше сиятельство велели мне, если что–нибудь замечу, сразу бежать и докладывать…
— Что? Говори быстро!
— В саду ваш шут и ваша дочь… Они шептались под кустами роз! — и девушка сделала такие испуганные глаза, будто сообщила вовсе Бог знает что.
11 Да? Ты свободна! Заметишь еще что–нибудь, доложишь!
12 Слушаюсь, ваше сиятельство! — и вмиг исчезла.
«Так–так, как это ни некрасиво, но я должна пойти и вспугнуть несносную парочку! Господи, на что мне приходится идти!» — и Анна, перекрестившись, накинула шаль, утерла слезы и вышла.
— … она это придумала! — донеслось до ушей тихо подошедшей графини всхлипывание Марихен — Она видит, как он мне неприятен, я его ненавижу! Но почему, почему она не вышла за него сама? Бережет священную память отца, а я должна за это страдать!
— Ангел мой, но ведь она права! — нежно возражал шут, и Анна уловила, что он взял ее дочь за руку. «Каков подлец», — подумала она, но как–то сочувственно, а не гневно.
