Яна Гецеу - Анна и шут
Однако ж, шута за незлобивый нрав и неистощимость на выдумки любила вся челядь, и жалобы поступали нечасто.
Так и протекала спокойная, с яркими вспышками развлечений и балов, жизнь в прекрасном замке Готтен, и уж развеселое Рождество было позади, и пятнадцатилетие Готлиба — Яна отпраздновано как подобает — пышно и с размахом. Естественное течение жизни принесло их к весен. Замок будто проснулся, и огромный сад у стен его распахнул глаза, умытый безудержно счастливыми ливнями. Слуги резво сновали туда–сюда по всем комнатам, собирая молодого хозяина в большую жизнь… Увы, дороги подсохли, и университет готов был раскрыть объятия новым птенцам родовитых и знатных гнезд. Весь двор печалился с графинями, а граф держался как и положено истинному наследнику благородного имени Готтен — сурово и мужественно, лишь иногда тайком вздыхая, когда, как он считал, никто не видел. Но зоркие глаза вездесущего шута подмечали и это. Однако ж, он ничем не выдавал, что поймал секундные слабости юного господина, и он только деликатно отворачивался, опуская печальные ореховые глаза.
— Ах, Ваше сиятельство, не забывайте только свою драгоценную матушку, терзающую сердце свое беспрестанной тревогой за Вас! — говорил он, и Его сиятельство лишь сурово кивал головой, устремляя взгляд вперед. Будто непосредственно в свое славное будущее.
Печальный день прощания все же настиг обитателей замка. Несчастные графини тайком утирали слезы, служанки откровенно плакали, слуги вздыхали — все любили мальчика. Он был капризен, порою жесток, но временами как–то неуклюже добр, и все помнили, каким ласковым и нежным ребенком был их маленький граф, и понимали, что он просто переживает гибель отца, защищавшего их же, свою чернь.
А шут вытворял свои шутки, прыгал и кричал так, что даже решивший быть суровым, граф не мог сдержать хохота.
— Ты просто невыносим, мой ужасный jester! — кричал он, и его била то ли дрожь, то ли смех.
Огромное поместье, оставшись без любимого наследника, словно вздохнуло и замерло в недоумении. Слуги толклись взад–вперед, будто не понимая, что им делать и как ходить. Графини утешали друг друга, договаривались не плакать, но тут же обе этот договор и нарушали, заливаясь слезами.
— Право же, — удивленно восклицал шут, — сезон дождей позади, все живы, а два прекрасных лица так мокры, что я, пожалуй, поищу зонт, как бы меня не залило!
И обернувшись к дверям, звонил в бубенчики на своем колпаке:
2 Эй, слуги, несите тряпки, и зовите каменщиков! Здесь так сыро, что придется перестилать полы!
Графини грустно улыбались стараниям Енота, но плакать не переставали.
Вечером они уселись друг против друга в саду, и тихо вздыхая, слушали грустные любовные баллады шута Кристиана. Он выводил их сладким, кристально–мелодичным голосом не похожим ни на мужской, ни на женский.
— Должно быть, так поют святые бесполые ангелы! — шептала маленькая графиня, нежно улыбаясь.
Некоторое время спустя дамам Готтен гонец доставил письмо от сына и брата, в котором Готлиб — Ян умолял их не беспокоиться понапрасну о нем, уверяя двух дорогих существ в своей сохранности и довольстве. Это развеяло тоску графинь, они повеселели, и госпожа Анна решила собрать пышный бал в честь святого Иоганна, и хотела всенепременно видеть на нем заезжего князя — поляка Вацлава Ксешинского, о котором уже была наслышана от знатных соседок, как об отменном красавце и кавалере самой благородной крови.
— А это должно быть очень интересным! Я еще никогда не видала польских князей! — говорила Анна дочери, и та как–то вяло соглашалась.
— Да что с тобой, дитя мое? — вопрошала мать, заглядывая Марии в глаза.
— Ах, сударыня, у барышни модная юношеская меланхолия! — закатывал к потолку глаза Кристиан, на что Анна сердито взмахивала белой холеной рукой:
3 Пошел прочь, гадкий шут!
— Нет–нет, мама, он останется! — вскидывалась Марихен, но тут же смущалась.
4 Нет, он уйдет! — настаивала, сердясь, Анна.
— Как изволит сударыня! — кланялся карлик, нехорошо улыбаясь — Поеду на охоту, травить крыс! Эй, конь мой верный! — щелкал он пальцами, и Локи, весело виляя хвостом, подбегал к нему, лизал в лицо, подгибал мосластые ноги, и шут уезжал на доге, крича:
5 Ату его, ату!!!
Анна провожала его взглядом и восклицала:
— Как же он стал дерзок и непочтителен! Бесспорно, шут должен быть остер на язык, но ведь не настолько!
— Мама, он же ничего не сделал! — тихо качала головой Марихен и грустно смотрела вслед карлику на собаке.
— Не пойму, что ты его защищаешь! — говорила Анна, внимательно присматриваясь к дочери — Это же просто игрушка, шут!
— Но ведь он живой! Он не может быть игрушкой! — возражала дочь, и графиня все больше хмурилась.
— Что ты имеешь в виду? И что с тобой творится, в конце концов?! Отвечай, почему ты вся вскидываешься и краснеешь, когда этот маленький негодяй появляется в этом зале по утрам? — на возвышенных тонах спросила Анна, и девочка неожиданно всхлипнула и залилась слезами:
6 Я люблю его, мама! — и закрыла лицо руками.
— Что?.. — только и смогла прошептать Анна. Ее словно громом поразило. Она подозревала что–то, но чтобы так!!!
— Да как ты смеешь?!! — не выдержав, крикнула она. — Ты, графиня крови, носящая фамилию Готтен! О чем ты говоришь? Я велю казнить мерзавца! Что он тебе наплел, чем опоил?!
Девочка безудержно рыдала, сердце матери размякло от ее слез, и она опустилась в кресло.
— Но как же так, дочка? — тихо проговорила она. — Да ведь он карлик, ущербное создание, урод! Он шут, просто вещь! — Анна обхватила голову руками и надолго замолчала. Тишину нарушали только жалкие всхлипывания виноватой Марихен.
— Но он добрый и умный, мама, а поет словно ангел! — подняла припухшее лицо девочка, но наткнулась на такой болезненно–сердитый взгляд, что снова разрыдалась, низко опустив голову.
— Я велю высечь это маленькое чудовище, и отошлю в монастырь! — решительно поднялась Анна — А ты отправляйся в свою комнату, и до бала не показывайся!
— Мама, не надо! Не бей его, он этого не выдержит! — с криком побежала за ней Марихен, но та решительно шла вперед, и даже не обернулась:
7 Я велела тебе удалиться, разве непонятно!
8 Мама, умоляю тебя!
— Томас, закрой юную госпожу в ее комнате! — бросила графиня стражнику на ходу, и тот почтительно, но сильно взял Марию за локоть:
9 Извольте, сударыня!
Марию это очень сильно задело, и она резко выпрямилась:
10 Пошел прочь, болван! Не смей касаться графини Готтен!
Гордо повернувшись, почти бегом удалилась в спальню. За ее спиной в замке повернулся ключ.
— Она убьет его! — простонала девушка, и упав лицом на роскошную кровать, залилась бессильными слезами. Так горько ей приходилось плакать лишь однажды — когда гонец принес известие с поля сражения о гибели ее благородного отца, графа Фридриха — Анжея Готтен…
— Госпожа Мария — Францина! Сударыня! — тихо трясла ее за плечи служанка, и Марихен резко открыла глаза.
— Ах, я спала? — удивленно посмотрела она на девушку — Что ты здесь делаешь?
— Ваша матушка прислала маня одеть вас, приготовить к балу!
— А где шут? — беспокойно воскликнула Марихен, вспомнив все, и страшно испугавшись за малыша.
— С ним все в порядке, сударыня, мы, слуги, спрятали его в кухонном шкафу, и гнев вашей матушки уже прошел! — лукаво прощебетала девушка, раскладывая роскошное лиловое платье на кровати — А можно ли узнать, что так рассердило госпожу Анну — Гертруду? Она хотела немедленно отправить в монастырь бедняжку Енота, и называла мерзким вероломным змеем, вползающим в святыню!
— Это не твое дело! — строго оборвала ее Мария — Исполняй свои обязанности — «С ним все в порядке, ах, благодарю тебя, Господи!»
В тот вечер Анна — Гертруда Готтен задала воистину великолепный бал! Столы ломились от великолепных яств и угощений — дичь из благословенных графских лесов, оленина на вертелах, невиданные заморские фрукты, превосходные французские вина, восточные сладости и прочие лакомства удивляли взор и услаждали желудок. Множество госте, один знатнее другого, восхищались гостеприимством и щедрость прекрасной хозяйки, ее красотой и богатством. Благородных господ развлекали развеселые акробаты и трубадуры в пестрых лохмотьях, ведь что такое наряд акробата рядом с пышным платьем господина? Лохмотья, только и всего!
Марихен беспокойно выискивала глазами среди стройных ловкачей маленького Енота, но его нигде не было… «Боже мой, неужели же мать нашла его!» — обдало холодом молодую графиню, и она глубоко вздохнула, набираясь храбрости спросить о нем у матери, но ее опередила соседка–герцогиня, часто бывавшая на светских вечерах Готтен:
— А где же ваша крошка–шут, моя дорогая графиня? Он был так забавен и остер на язычок!
