Бетти Бити - Кентская красавица

— Вы родились здесь? — быстро спросил Робин Гиллеспи.

— Миль за двенадцать отсюда.

— Так вы и есть та самая Кентская Дева[1], покровительница этих земель?

Я засмеялась.

— Вот именно! Сделано в Кенте, подобно пабу.

— И деревне.

— А как насчет вас?

— О, я северянин. Ближе к болотисто-песчаному Вейкфилду.

— Где тюрьма?

— Абсолютно точно! И прекрасный собор! Но никто никогда не помнит об этом.

— Делайте ваши подсчеты, и мы устроим немного шума вокруг этой нефтяной вышки, — сказала я обнадеживающе. — Вы пришли с индустриального севера, и это все? — Я ждала, что Робин скажет «да». Я хотела думать о Билле лучше, чтобы остаться на его стороне.

— Совсем наоборот, Шарлотта. От кого-то я слышал, что я даже больше против, чем вы.

— Хорошо, — сказала я.

— А теперь давайте о вас, неразговорчивая Кентская Дева.

Я рассказала ему о работе моего отца за границей и как я всегда мечтала вернуться в Англию. О секретарском колледже и о том, как устроилась на работу здесь.

— А что думают ваши родители?

— Ничего. Они вернутся назад в Англию в конце своего турне, и они попросили присмотреть здесь в округе дом для них.

— С местным работающим на нефти центральным отоплением, — сказал он смеясь.

Я вспомнила строгое лицо Билла прошлым вечером и прошептала:

— Я предполагаю, что откуда-нибудь оно появится.

— Но не здесь, Шарлотта. Где-нибудь, только не здесь.

Мы практически приблизились к концу сада. Подъем каменных ступеней оканчивался широкой террасой, увенчанной миниатюрным античным летним домиком из камня, состоящим из плоской крыши, поддерживаемой изящными дорическими колоннами. Без стен. Именно здесь подавали чай в сезон открытых дверей. Там уже стояли железный стол и стулья. Наша дорожка проходила как раз через них по широким каменным ступеням к краю озера. Дикие утки, шилохвостки и лебеди плавали и, изящно ныряя, доставали себе еду. Мы сели рядом на последней ступени, обхватив руками колени, и наблюдали за этими прекрасными птицами. Робин с большим удовольствием потягивал трубку.

— Это мое хобби, — сказал Робин, — наблюдать за птицами.

— Вокруг множество мест, откуда можно наблюдать, — сказала я, — следуя нашему путеводителю, — сюда прилетает большая хохлатая чомга…

— Не говоря, конечно, про серолапого гуся и прекрасную семью цапель. Я знаю об этом от сэра Беркли. — Робин засмеялся. А когда улыбка исчезла, он сказал вдумчивым тоном: — Я предполагаю, что я немного похож на вас, Шарлотта, я всегда мечтал жить в такой сельской местности.

Я кивнула.

И именно тогда, очевидно, и поменялась направленность его вопросов:

— Вечный запах шерсти, Шарлотта? Ах нет, не шерсти, из которой связан ваш прекрасный пуловер, который вы так любите носить, но шерсти необработанной, какой она поступает на заводы?

Я встряхнула головой.

— Я вырос с этим запахом и дал слово, что однажды я повешу мою шляпу где-нибудь здесь, можно сказать, в таком зеленом и прекрасном месте.

Я улыбалась с симпатией. Это как раз была одна из многих фраз, так необходимых для понимания. Солнечный свет мягко отражался в воде, ничего и никого не было вокруг, только тихое и плавное движение птиц. Вертолет выбрал как раз такой момент, чтобы выйти из-за солнца, его двигатель гремел как дизельный поезд, ускоряющий ход при выезде из Пенфордского тоннеля. Самые верхние ветви буков стали раскачиваться подобно рукам танцующего дервиша. Дикие утки быстро исчезли в тень, поверхность озера подернулась мелкой рябью. Внезапно облака закрыли солнце. Прекрасная минута бесследно ушла.

— Продолжим, Робин. — Часы на часовне только что отзвонили полдень. Мы стояли возле домика сторожа у ворот поместья. — Вы видели общественную комнату, различные коллекции, садоводческий департамент и, конечно, конюшни. — Я перечисляла, загибая пальцы, в то время как Робин смотрел на меня, любуясь.

— Не думаю, что забуду что-нибудь.

— Да, вы правы. Но об одном вы забыли тем не менее.

— О чем?

— О жителях, конечно.

Он размахнулся оранжевым кирпичом и бросил его на другую сторону дороги.

— Рассадник сплетен. — Он взял мою руку. — Пошли! Вы просто обязаны выпить со мной.

Я смотрела на него с сомнением:

— Я действительно хочу вернуться.

— Нет. Вы не можете отказать мне. Сэр Беркли сказал, что вы мне покажете все, что я захочу. Я хочу осмотреть местность вокруг усадьбы.

— Вы могли бы сами продолжить осмотр?

— Конечно нет. И молодая леди поможет мне. От и до. Как можете вы, о жестокая Кентская Дева? Кроме того, я и правда хотел бы болтать на местном наречии. Вырвите мое сердце, но если я это дело возьму в свои руки, а они почувствуют, что я иностранец, они заклеймят отпрыска Витстайбла.

Я засмеялась.

— Нужно ли что-нибудь добавить?

— Нет, я убеждена.

Я протянула ему руку, и мы торопливо пошли по дороге.

Так мы и шли, держась за руки, а потом смеялись, распахнув дверь бара.

Несмотря на открытие усадьбы для посетителей, деревенский бар так и остался, подобно всей Кентиш-Мейд, прежним, как будто и не прошло трех столетий. На вывеске все еще красовалась девушка в апостольнике. Коновязь находилась с другой стороны дома, на украшенной шляпками гвоздей двери. Пол в баре был каменный, и каждый день хозяин посыпал его опилками. Решетчатые окна, балки на потолке, солидная барная стойка из дуба. Не соответствовала этому только сирена (здесь находился главный штаб Пенфорда по наводнениям), расположенная между высокими дымоходами времен Тюдора. На стенах висели легкомысленно и свободно ягоды и ветви хмеля, несколько колосьев тяжелого ячменя урожая этого года и соломенная кукла-оберег от злого глаза. Группа сельских рабочих сидела на дубовой скамье. Виднелась одинокая фигура человека в углу бара, сидевшего лицом к двери.

— Привет, Шарлотта, — разворачиваясь и вставая, сказал Билл Напьер. Он произнес это нейтральным голосом, бросив изумленный и пристальный взгляд сначала на меня и только потом на Робина. Он свысока посмотрел на Робина и несколько возбужденно и сердито на меня: — Хотите выпить?

— Мы как раз за этим сюда и пришли, — ответил Робин за меня. — Не желаете присоединиться?

— Спасибо, я только что. — Он бросил мимолетный взгляд на часы, висевшие над стойкой. — Мне кажется, совсем не здорово выпивать в середине дня, — сказал он сердито, обращаясь ко мне как к маленькой девочке.

Я ничего не ответила. Я находилась в обществе двух мужчин, считая Робина.

— Билл — нефтяной эксперт, — представила я его. — Вы, вероятно, заинтересовались бы и взяли его сторону. И Робин — репортер «Кентского вестника».

— Ты пугаешь меня, моя девочка Чарли, — прошептал невнятно Билл. — К сожалению, я не могу находиться здесь больше, мистер Гиллеспи, чтобы дополнить картину.

— Это правда, вы имеете работу, чтобы ее делать, сэр, — ответил Робин.

— Пожелайте мне, сэр, прекрасно чувствовать себя девяносто лет, — сказал Билл, вытаскивая руки из карманов; глаза его сузились, он внимательно вглядывался в даль, за решетчатое окно, словно кого-то выискивая и делая вид, что несчастная нефтяная скважина заставляет его идти работать.

Робин, вставая с табурета у барной стойки и сделав бармену какой-то жест рукой, присел рядом.

— Что мы будем пить?

Сначала у меня было желание заказать лимонад, но я проклинала сидящего напротив Билла. И, решившись на компромисс сама с собой, остановилась на сидре.

Робин заказал два.

— Бутылочный, — внезапно, как будто мимолетом, вставил Билл. — Сидр из бочек слишком крепкий. — И снова, как бы делая выговор, сказал: — В нем алкоголя столько же, сколько и в пиве. Разве что только есть еще и мякоть.

— Она — Кентская Дева, сэр, — улыбаясь мне, сказал Робин. — Она прекрасно знает и местный хмель, и местные яблоки.

Билл удивлено поднял бровь, и я подумала, что он ответит такой же колкостью. Внезапно он вытянулся. До его ушей, так же как и до моих, донесся слабый цокот копыт лошади, несущейся по дороге. Так как я жила в сельской местности довольно долго, то по звуку копыт я могла различить количество лошадей и были ли они с всадниками или нет. И даже манеру скакать разных всадников. Я знала, даже не оборачиваясь, что идут две лошади, одна — ведущая, с наездником, другая — без.

Тем не менее я повернула голову, потому что увидела, как изумленное выражение промелькнуло на лице Билла. Я также заметила, как к его лицу прилила кровь, он зарделся, отчего его загар сделался еще темнее.

Когда я посмотрела наружу, то увидела там Элоизу, только что соскочившую с Неро, зашнурованного в большой грубый паломино, и тихо зовущую все еще отстающего Сладкого Мальчика. Сегодня она была одета в жакет для верховой езды и шоколадную островерхую шляпу. Ее белокурые волосы были распущены и сияли, изысканно обрамляя прелестное лицо. Кнутовище лежало поперек седла. Лицо ее выражало полнейший триумф.