Марджори Иток - Рассвет на закате
Чарли был верен себе.
Это был не сон. Это была реальность.
Но, если Чарли реальность, значит…
— Господи, помоги мне! — прошептала она и побежала к двери.
На этот раз Элинор не медлила. Она летела как на крыльях.
Глава 24
Между столом и буфетом на полу лежал клетчатый спальный мешок. На нем вместо одеяла был постелен еще один спальный мешок. Между ними располагалась какая-то огромная масса. На спинке кресла висели шерстяная рубашка и охотничий плащ, с которого стекали на пол струйки растаявшего снега. Тяжелые промокшие незашнурованные ботинки, словно усталые солдаты, стояли у двери.
Но Элинор мало что заметила, кроме очертаний человеческого тела да огромной руки, подложенной под голову с густой седой шевелюрой.
Она медленно опустилась на колени и очень нежно коснулась его, отказываясь верить в происходящее. По щекам Элинор тихо текли слезы. Соленая капля упала на его голое плечо, и она вытерла ее дрожащей рукой, не желая разбудить его. Она просто хотела дать себе волю насладиться тем, что она видит его, что она чувствует, как он дышит. Элинор думала: «Дорогой Боже, это чудо, что он дышит, что он жив…»
Но Бентон уже почувствовал ее прикосновение. Открыв глаза, он повернулся, оперся на локоть, узнал ее и сварливо сказал:
— Где вас черти носили? — Элинор задохнулась. В этой вспышке был он весь: его тревога, беспокойство и тоска. Он протянул руки, привлек ее к себе, прижал к своей груди, хрипло шепча, уткнувшись в ее теплую шею: — Я не мог найти тебя, машины у дома не было, здесь тоже, и я не знал, где еще тебя искать, куда идти, проклятье, ну что ты за женщина, почему не можешь сидеть в каком-нибудь одном месте?
Если бы только он знал, как она хотела навсегда остаться здесь, в его объятиях, спрятавшись под уютный спальный мешок и прижавшись к его могучему телу!
А Бентон хрипло шептал между поцелуями, между жадными прикосновениями губ:
— О, моя дорогая, я люблю тебя, я скучал по тебе, я готов был пройти через адский огонь, лишь бы узнать…
Она знала, что сейчас не время задавать вопросы, сейчас время любви, которую он излучал, которая изливалась на нее в его хриплом голосе, в его губах, в его страстном теле, и она должна принять эту любовь и отдать ему свою.
И он тоже думал лишь о том, что они снова вместе, они половинки единого целого. Коснувшись губами ее теплой шеи, он прошептал:
— Тема для размышления: мы все время оказываемся на полу.
А Элинор тихо ответила:
— Но чем плохи полы?
В то же самое время она устремилась навстречу его ласке, чтобы обвиться вокруг его тела, прижаться губами к его шевелюре, дрожа от желания, позволить ему жадно целовать свою грудь. Он целовал ее, и у нее перехватило дыхание от нежности, от того, что она скорее чувствовала, нежели слышала, как он расстегивает пуговицы свой рубашки, и его прерывистое дыхание горячо овевает ее атласную кожу. В голове Элинор пронеслось: «Боже, как это хорошо, когда любишь, сколько нежности!» И она стала все глубже погружаться в райские глубины, скользить все дальше и дальше, пока ее не обмыли теплые ласковые волны пресыщения.
Он не отпустил ее, не дал ей уйти. Бентон прижимал ее к своему могучему телу, словно в порыве неутоленной, неукротимой страсти. Даже если бы Элинор сомневалась, хотела отстраниться, то не смогла бы сделать этого, так силен был ее собственный порыв, так жадно она стремилась к нему навстречу. Она была счастлива оказаться рядом с этим огромным мужчиной, прижаться щекой к мягким волоскам на его груди, вслушаться, как гулкие удары его сердца становятся все спокойнее, и чувствовать, что его рука по-прежнему ласкает ее грудь, но уже более осторожно и нежно.
Бентон прошептал в ее ухо так тихо, что она еле расслышала:
— Прости, мне жаль…
Она в истоме пробормотала:
— А мне нет. И тебе нелепо извиняться.
Он поцеловал ее в ухо и продолжал:
— Нет, я не прошу прощения за то, что мы занимались любовью, — глупая, я никогда не жалею об этом, — но я парень консервативный и хотел бы, чтобы мы делали это медленно, в чистой постели, и я наслаждался бы каждым сантиметром твоего тела, каждой минутой, проведенной с тобой. А теперь посмотри на нас…
Элинор подняла голову, ткнулась губами в его подбородок и спросила:
— А что, разве это в последний раз?
Бентон рассмеялся, прижался к ее растрепанным волосам и произнес:
— Ты права. — И еще он сказал: — Господи, как я люблю тебя! Я даже сам не верю, насколько я тебя люблю.
Элинор обняла его и, ощутив, что он жив, дышит и лежит рядом, все вспомнила. Она сказала:
— Но ведь писали, что ты умер.
— Но тем не менее я жив. Я не знал, что обо мне сообщали в газетах, да если бы и знал, то не смог бы ничего сделать, ведь я был отрезан от мира.
— Ты говоришь о самолете?
— Я никогда не летел на этом самолете. Меня там и в помине не было. Знаешь… — Элинор увидела, как над ней сверкнули его глаза, когда он пытался подобрать нужные слова. — Знаешь, детка, у наших проводников была провизия, и оба они отравились. И мы с Иваном, это секретарь делегации русских, решили отправить их в самолете вместо себя, а сами остались в лагере, решив подождать, когда за нами вернутся. Но никто не возвращался. И тут пошел снег, Господи, что за снег повалил! И хуже того, у нас почти не осталось припасов. Так что ждать мы не стали и решили добираться самостоятельно. Я сносно хожу на лыжах, да и Иван не слабак. На дорогу нам еды хватило. А вообще голод в такой ситуации может сыграть такую же роковую роль, как и все остальное. Но, милая, нам и в голову не пришло, что нас считают погибшими. — Бентон обнял ее и прижал к себе, поцеловав в ухо. — Каждую ночь, проведенную в пути, я думал о тебе. Я мечтал, Господи, как я мечтал о теплой постели, о хрустящих простынях, о тихой музыке…
Она поцеловала его в подбородок.
— У нас еще все впереди. Ну и что же было дальше?
— Я строил планы, принять предложение правительства или вложить деньги в ферму Крейнов, построить там дом, оставить за тобой антикварный магазин… — Тут Элинор замерла. Он сказал: — Что? В чем дело? Я сказал что-то не то?
Она очнулась от воспоминаний и сказала тихим дрожащим голосом:
— Джилл здесь.
— Джилл? Моя бывшая жена? Здесь?
— Она все еще твоя жена.
Он пророкотал:
— Черт возьми, это не так!
Но Элинор даже не прислушалась, ее снова захватили воспоминания.
— Бент, это было ужасно. Джилл чуть не сравняла магазин с землей, она продала мебельный гарнитур Белтера и вообще пыталась все распродать, требовала наличные, обижала наших старых клиентов и вообще была полной сукой.
— Это ей хорошо удается, — спокойно вставил он. — Но вот что я скажу насчет всего остального. Первое: она моя бывшая жена. Меня не волнует, что она наплела тебе. Еще до своего появления здесь я подал документы на развод. И все было улажено окончательно. У моего адвоката есть все бумаги, а значит, они есть и у нее.
Элинор задохнулась, вспомнив о визите шерифа, который искал Джилл. «Господи, Бент прав. Джилл их получила. Она все знала. И устроила так, чтобы огрести наличные и смыться, пока все не раскрылось».
Бентон продолжал:
— А вот насчет магазина я не понимаю. Что она говорила насчет магазина?
— Что она твоя наследница. Все принадлежит ей.
— Черта лысого! Извиняюсь за выражение. Какого черта делал Мэтт Логан, если он позволил ей совершать такие действия?! Тебе нужен новый адвокат, детка.
Теперь уже она повернулась и оперлась на локоть, отчего округлости под ее рубашкой стали еще соблазнительнее. Бент наклонил голову, чтобы коснуться губами ее груди, и был раздосадован, почувствовав, что ее рука слегка тянет его за волосы, стараясь приподнять лицо.
У нее были темно-голубые глаза и прекрасный рисунок бровей.
Элинор сказала:
— Мэтт умер. Несколько недель назад. В ночь, когда ты уехал, с ним случился сердечный приступ.
Бентон ответил своим тихим грудным голосом:
— О, Господи! Теперь я понимаю, почему ты ничего не знаешь. Но я оставил бумаги, подписал их, заверил у нотариуса и отдал ему. Он стоял там в своей пижаме, положил бумаги на стол и сказал, что передаст их назавтра своему партнеру. Что случилось? Что, никто во всем городе не прочел их, никто даже не посмотрел?
Элинор едва удалось прервать гневный поток его слов, спросив:
— Чего я не знаю?
— Того, что я заехал в его дом и мы оформили бумаги, в которых говорится, что ты мой полноправный партнер и в случае моей смерти ты становишься владельцем магазина! — Ее лицо застыло, превратилось в маску сплошной боли. Бентон сел, снова обняв ее, принялся ее укачивать и приговаривать: — Бедная девочка, бедный ребенок, что тебе пришлось пережить! Магазин твой, Элинор, он всегда был твоим…
— Тогда почему ты мне ничего не сказал?
