Ксения Васильева - Удар с небес
Написав на её взгляд вполне разумное письмо, Алена собрала вещи и поняла, что одна она никуда не полетит и не поедет. Надо идти к Ангелу. Только той она сможет объяснить все и только та поможет ей и поймет все.
Макс сидел на террасе и пребывал во мраке.
...Что происходит с ним и с женщинами, которых он выбирает? Или они его? Что Алена улетела в Россию, он узнал недавно, впрочем, как и все. Когда нашли её письмо, все стали ахать, охать, - верещать! А он был даже спокоен. Может быть, Алена умнее всех... Скоро все они будут в России... И он встретится с ней. Что из того, что она улетела - первой? Он понимал, почему она сделала так, но не обижался и не сердился. Он и сам не знал еще, чего он хочет. Алена трогала его своей прелестью и детскостью, которые он совсем недавно в ней увидел... Ангел - мальчишеством. Улита - идеал его и мечта, никогда не осуществимая. Все они прекрасны... Он знал, что истина близко и откроется ему враз, неожиданно... И как это случится, ему пока знать не дано.
Когда Алена и Макс стояли на подиуме, получив свои награды за две главные роли, зрители заходились от восторга: так юны и красивы эти двое, почти небесно! И всем хотелось и казалось, что они любят друг друга... Да в этом все были уверены!
Многие дамы прослезились и от фильма, и от самих главных героев.
Но больше всех "слезилась" маленькая черноволосая женщина, в серебристо-синем костюме. Она даже очки сняла, так заливали её глаза слезы счастья. Счастья?.. Видимо, - да.
Наталья Ашотовна ( это была она, рядом со своим верным Шуриком. Они наконец-то поговорили с Максом и он, как ей показалось, все понял и простил свою сумасшедшую, впрочем, как и он сам, - мать.), плача и всхлипывая, однако не могла не думать о том, что девочка (Алена) из хорошей семьи, умненькая, не очень уж красавица, но у Макса свои взгляды...
Но главным, что совершенно примиряло Наталью, - было то, что Алена "офигенно талантлива"! Так все кругом говорили и ещё говорили, что возникла ниоткуда новая Звезда.
Одни глаза, смотревшие на сцену, были совершенно сухими. Синие, яркие, как летнее небо перед закатом, они смотрели только на Макса. И в этих глазах, было намешано многое: тоска? Да, пожалуй. Восхищение? Да. Но ещё и некая усмешка...
А так, на вид, сидит красивая девочка-мальчик в бархатном черном брючном костюме, с тоненькой золотой ниткой на шее. Ее тоже вызывали на сцену, но она, подняв руку, отрицательно махнула ею.
Старика не вспомнили. Наверное, так было надо.
Слава досталась больше всего, - кроме самих героев, конечно,
- Улите, Леониду и девочке-мальчику, которого звали странно и красиво - Ангел.
Глаза Макса все время искали кого-то в публике и, наконец, найдя, он выкрикнул: Дагмар Бильдт!
На сцену поднялась старая, но прекрасная Дагмар.
Крики и аплодисменты глушили все, но Макс, повернув голову к Улите, одними губами что-то прошептал, что, она не поняла, только как будто уловила слово - "всегда"...
И улыбнулась ему.
ЭПИЛОГ.
Раннее утро. Воздух нежен как крылышко мотылька и свеж как запах яблока. Море тихо и зелено, только у кромки берега о чем-то лепечут белые бурунчики. Рай. Земной, - другого мы не знаем.
Под цветным зонтиком, в глубоком плетеном кресле удобнейше расположился очень старый человек, в панаме, легких брюках и майке розового цвета. На столике рядом бутылка Спрайта и сверкающий чистотой бокал. Бананы. Сигареты, - "Мор", грозные на вид,
- коричневые, длинные, - но слабые и чистые, если о табаке вообще так можно сказать. Кайф. Это видно по старику.
Он, прищурившись, смотрит, как выплывает лик яркого, ещё холодного сейчас, солнечного светила.
Может быть, он задремал, потому что не услышал шаги и не отреагировал на подошедшего к нему высокого, худого, иссохшего как старый йог и такого же темнокожего, тоже очень старого человека.
Но лицо того не излучало блаженства, которое заливало всю фигуру сидящего. В нем были боль и усталость, казалось - вековые.
- Привет тебе, старая обезьяна! - Хрипло прошептал пришедший. Сидящий чуть вздрогнул, открыл глаза. В них только на одно мгновенье возникло удивление, но потом глаза его приняли ироническое выражение.
- Старый шакал! Выследил! Но не это удивительно, - выжил, вот заковыка!
Тощий старик натужно расхохотался.
- Все-таки я - больший профессионал, чем ты. И раньше и теперь.
- Если тебя это утешает, пожалуйста, я буду вторым. Меня это не трогает даже за левую пятку. Ты-то зачем здесь? Что тебя принесло в эти благословенные края? Уж не я ли? - спросил с улыбкой толстый старик в панаме, - возьми кресло, не стой на ветру, а то ведь ненароком упадешь и помрешь. А тут трупы не нужны.
Тощий старик ещё больше потемнел - видимо, так приливала теперь кровь к его лицу.
- Ты хоть понимаешь, обезьяна, что теперь ты всецело в моих руках? Спросил он и сел рядом в такое же кресло, но как-то сиротливо, неудобно, по-нищенски.
А Толстый, поерзав еще, более удобно утвердился в своем.
- Ну и что? Убьешь меня? Укоротишь мое бытие на час или год? Кому от этого радость или горе? Я все свершил на этой земле, что мог и даже не мог, что хотел, и чего не хотел совсем. Мы с тобой грешники, но не Великие, как самые грязные людишки говорят о себе: грешник - великим быть не может. Разговорился я с тобой. Да - вай, завязывай со своим делом. Но только ответь мне правду, единожды, - что тебя заставляет метаться за мной по миру? Терять и снова находить... И ничего не сделать?
Тощий взял сигарету из пачки Мор, закурил, закашлялся, но быстро выправил положение каким-то судорожным движением горла.
Выглядел он не только больным и истощенным, но и нищим. Драные неровно обрезанные белые от стирок или хождений по солнцу джинсы, грязная черная майке без рукавов и серая от пыли бейзболка.
Справившись с кашлем и замяв сигарету, он сказал. - Я тебя ненавижу. Всегда ненавидел. За все. И за то, что ты убил своего брата.
Толстый усмехнулся.
- Какой нежный? Ну, надо же! А кто предложил именно этот проект, меня? Ты. Я знаю.
- Я. Мне хотелось посмотреть на тебя... Откажешься? Нет! Ты не отказался. Вот в чем штука!
- А знаешь, в чем штука? Что ты завидуешь мне. И всю жизнь завидовал: как это я, такой дрянной человек, гулящий и пьющий, вдруг вылез на авансцену и живу то в Париже, то в Риме, Рио? А ты корпишь и гнешь спину в Союзе, хотя и на большом месте? И не можешь никак написать хотя бы одну увлекательную служебную записку, которую читали бы как роман? Ты хотел извести все наше колено: погубить меня, моего брата, крошечную девочку и заморскую красавицу, любимую брата... Почему ты тогда оставил нас в живых? Ну, скажи на прощанье?
Тощий молчал, взял ещё сигарету. Толстый с сожалением посмотрел а него, - сдохнешь ведь сейчас...
- Не сейчас, не бойся. Не опохабит пляж моя старая шкура. Почему я тогда вас не пустил в распыл? Мне приятно было думать, что в любую минуту я смогу появиться перед любым из вас и вам некуда будет от меня деться. Ты думаешь с твоим "Родериком" не я повидался? Скажи мне - спасибо! - Старик снова замял сигарету, закашлялся и сплюнул. Слюна была красная и ярко выделилась на светлом песке.
Оба смотрели туда, на песок.
Толстый покачал головой.
- Давай, шакалье, верши свой суд, а то не успеешь. Придется мне, старой обезьяне, возиться с тобой. А чем тебе не угодил Родя? Адвокатишко не из первых?
- Потому что он был твоей дойной коровой. А я не хотел, чтобы ты пил молочко, ясно? А вообще я передумал. И я не заставлю с собой возиться. У меня ещё есть и силы и здоровье. Кровь? - чепуха. Я все знаю, все умею... его голос прерывался, - я уйду и ты снова будешь дрожать от того, что я ещё здесь, на земле! Я ведь знаю последнюю твою самую тайную тайну!..
Толстый старик остро посмотрел на тощего, - врешь ты все. Ничего ты не знаешь, кроме того, что я позволяю знать, - не знаешь!
Но вдруг почувствовалось, что толстый старик как-то захолодел, перестал быть столь довольным и благополучным. И будто солнце, уже целиком расцветшее на небе, закрылось на миг туманным облаком.
Тощий что-то уловил и расхохотался, - видишь, как ты перепугался? А что если игру начать сначала?.. Записочки, свидания... Намеки... Ты - хотел въехать в рай? Не выйдет! Сказать, почему?
Не глядя на него, толстый старик закурил и произнес, - говори. Тебе никто не мешает, даже я. Видишь, не хватаюсь за пистолет, хотя он всегда со мной.
Тощий покачал головой, - не сейчас. А может и вообще - никогда, потому что... Ну, ты догадываешься, почему, ведь так, старая обезьяна? Не из-за тебя. Из-за других.
Он повернулся уходить. Толстый полез в карман брюк, достал бумажник и кликнул Тощего,
- Эй, возьми денег, ведь ты один пехом прошел весь земной шарик, отыскивая меня. Бери, чтоб не сдохнуть с голоду!
Тощий обернулся и прохрипел.
- Покупаешь? Не выйдет. Ср... я хотел на твои деньги! Если мне что будет надо, я просто возьму... - и он вы вытащил из заднего кармана джинсов пистолет, который навел на толстого.
