Санта Монтефиоре - Найти тебя
— Держу пари, что вы нигде не нашли ни одного увядшего цветка.
— Вы правы, но я повстречала самого отъявленного грубияна в Италии.
Миссис Халифакс удивленно вскинула брови.
— Боже мой, должно быть, он действительно вел себя неподобающим образом! Итальянцы обычно говорят то, что думают. И кто же это был?
— Точно не знаю. Но он оказался таким пренеприятным типом, что, конечно же, я ему не представилась. — Селестрия намеренно заговорила о незнакомце: возможно, миссис Халифакс могла пролить свет на его личность. — Я просто любовалась фотографией красивой девушки, стоящей на маленьком алтаре, когда он заорал на меня во всю глотку, появившись в дверях, как какое-то чудовище. — Миссис Халифакс вдруг отложила в сторону вилку, пытаясь прервать рассказ Селестрии, но та не унималась. — Я предположила, что девушка приходилась ему дочерью. Он наверняка шотландец. Ума не приложу: что ему здесь нужно? Наверное, он пастух. Ведь в Шотландии есть овцы, не так ли? Должна признаться, что никто в жизни меня так не оскорблял. Он даже не потрудился причесать волосы и являл собой смехотворное зрелище.
Не успела миссис Халифакс произнести и слова, как на пороге двери, ведущей в гостиную, появилась мрачная фигура мужчины, заслонившая собой практически весь дверной проем, и обе узнали в нем того несдержанного человека, о котором сейчас так нелицеприятно отзывалась Селестрия.
Девушка выронила вилку в тарелку с рисом и открыла рот от удивления.
— Боже правый! — воскликнула она. — Это вы!
Он решительно подошел к их столику и протянул руку. Рукава его белой рубашки были закатаны, обнажая загорелые мускулистые руки, покрытые светло-коричневыми волосками.
— Меня зовут Хэмиш Макклауд, — не улыбаясь, произнес он. — Не могу сказать, что рад с вами познакомиться.
Глава 20
Селестрия практически потеряла дар речи. И в следующее мгновение как будто кто-то, но не она сама, представился ему и позволил взять ее руку. Затем она почувствовала прикосновение его кожи к своей, и от этого в груди что-то дрогнуло. Она ответила ему таким же пренебрежительным взглядом, но внутри все как будто обмякло и съежилось.
Наконец он заговорил прокуренным голосом с мягким шотландским акцентом:
— Мне следовало бы извиниться за то, что накричал на вас, но у меня есть оправдание — вы перешли черту дозволенного. Женщина на фотографии была моей Женой. Что касается овец, то меня мало что с ними связывает, разве что они иногда появляются в моей тарелке, умеренно прожаренные, приправленные мятным соусом, с желе из красной смородины. Я не имею привычки слишком часто причесываться, так как не вижу в этом смысла. Я ведь художник, а не офисный клерк. И если вас это не устраивает, не смотрите. Уверен, мы сможем избежать встреч друг с другом, если хорошенько постараемся. Надеюсь, я дал исчерпывающие ответы на все ваши вопросы. Если я увижу вас снова, то попытаюсь сдержаться, чтобы не накричать.
Селестрия не понимала, шутит он или говорит серьезно. Выражение его лица было ужасно строгим. Откуда ей было знать, что он стоит рядом и слушает каждое слово? Она не ответила ему на очередную дерзость, а он, развернувшись на носках и пройдя через кухню, исчез в саду. Селестрия чувствовала себя так, как будто пережила торнадо.
Миссис Халифакс снова взяла вилку и принялась за ризотто.
— Ну, моя дорогая, — как ни в чем не бывало сказала она, — я пыталась тебя предупредить, но ты просто не могла остановиться.
У Селестрии пропал всякий аппетит.
— Что он здесь делает?
— Он зять Фредди и Гайтано.
— А, — произнесла Селестрия. Теперь ей стало все понятно. — Он был женат на их дочери.
— Наталии. Она погибла три года назад. Ужасная трагедия. Упала с утеса. Мгновенная смерть.
— Мое вторжение было непростительным.
— Совсем нет, — по-доброму сказала миссис Халифакс. — Город мертвых открыт для каждого. Никто не запрещает бродить там, где тебе нравится, если ты, конечно, относишься к месту с должным уважением. Трудно представить, чтобы на территории кладбища приветствовалось появление шайки шумных ребятишек, играющих в футбол, но ты и миссис Уэйнбридж не создавали никаких проблем. Конечно же, нет. Просто Хэмиш никак не может себе найти места с тех пор, как его жена упала с утеса. Когда-то он был самым жизнерадостным человеком на свете. Обладал восхитительным чувством юмора и веселым нравом, так что в его присутствии всегда было радостно и легко. Хэмиш — талантливый пианист и художник, но, думаю, он не притрагивался к кисти с момента гибели Наталии. Боюсь, в его голове осталось место только для мрачных картин. Какая жалость, а ведь вокруг него такие прекрасные пейзажи. — Она с минуту смотрела на Селестрию. — Не волнуйся, как говорится, собака яростно лает, но не кусается. В нем просто возник разлад с самим собой, вот и все. Смириться со смертью любимого человека не так-то просто. Должно быть, он чувствует себя покинутым и одиноким. Ведь он так сильно любил ее. — Дафни печально опустила глаза и принялась доедать остатки риса. — Мой малыш ведь тоже умер… от полиомиелита. Я так и не смогла смириться с его смертью. Годы проходят, мы выглядим старше, но в душе мы по-прежнему такие, какими были когда-то, с теми же сердцами. И сейчас я тоскую по нему так же сильно, как и в тот первый ужасный год, когда его не стало. Я понимаю беднягу Хэмиша. Со временем он преодолеет эту боль, и жизнь снова возьмет свое. Конечно, пока он об этом даже не догадывается, не так ли? В конечном счете мы все должны учиться преодолевать жизненные невзгоды. Пока живешь — живи и наслаждайся, потому что момент, когда мы все встретимся на том свете, придет довольно скоро.
— Мне так жаль вашего мальчика.
— Он был прелестным малышом.
— А что случилось с ногой Хэмиша?
— Он упал с лошади во время охоты. Это случилось много лет назад, когда ему было двадцать с небольшим. С тех пор она не дает ему покоя. Временами ему становится лучше. Он не всегда ходит с палочкой. — Дафни заговорщически взглянула на Селестрию. — А он ведь привлекательный, не так ли?
— Он грубиян, — недовольно поправила она.
— Да, так оно и есть. Однако он умеет быть очень любезным.
— Не думаю, что мне это интересно.
Миссис Халифакс улыбнулась, глядя в стакан с вином.
Фредерика как раз находилась в небольшой каменной башне, которая должна была стать библиотекой Гайтано, когда на нее упала тень внезапно появившегося Хэмиша.
— Ты меня напугал, — сказала она, заставляя себя улыбнуться. Она знала, почему он был так сердит, и чувствовала себя виноватой в том, что не предупредила его.
— Что она здесь делает?
— Ты имеешь в виду Селестрию?
— Селестрию Монтегю. Какого черта она делает в Апулии?
Гайтано поднес рулетку к стене.
— Подержи другой конец, — приказал он жене, не обращая внимания на нотки негодования в голосе Хэмиша. Гайтано больше всего на свете ненавидел выяснение отношений. Его зять напоминал ему медведя с шипом в лапе еще до того, как погибла Наталия. Гайтано так привык к этому, что научился не обращать на него внимания.
— Я не знаю. — Фредерика пожала плечами, взяв один конец рулетки и поднеся ее к стене справа. — Ты только что встретил ее?
— Она разгуливала на могиле Наталии, как отвратительный американский турист, какой она и есть. Без должной вежливости.
— Это красивая могила. Тебе следует ею гордиться.
— Но это не повод для посещений. Она не должна была заходить туда и восхищаться.
— Думаю, ты вел себя очень грубо. — Она передала рулетку мужу, и он записал измерения в блокноте.
— Она дочь Роберта Монтегю, — проревел он. — Я ненавижу этого человека.
Фредерика, нервничая, посмотрела на мужа.
— У тебя нет никаких оснований для ненависти, — сказала она, выходя на солнце.
Хэмиш последовал за ней.
— Совсем наоборот. Женщины моей семьи бросались в его объятья с радостью и страстью. Зачем мне его ненавидеть? А за что мне его любить?
— Ты никогда не пытался узнать его! — прошипела Фредерика, покосившись в сторону башни.
— Думаю, я ничего не потерял.
— А знаешь почему? Потому что твое сердце закрыто, Хэмиш. Думаешь, Наталии это бы понравилось? Ты стережешь ее могилу как собака, кусая всякого, кто осмеливается приблизиться к ней. Жизнь проходит мимо тебя. Ее уже не вернешь. Факт остается фактом, независимо от того, выберешь ли ты полнокровную жизнь или жалкое существование. Наталия мертва, и ты не в силах это изменить. И никто из нас. Ты думаешь, я живу с сердцем, полным радости? Конечно же, нет, потому что мой ребенок умер. Я уже никогда не смогу подержать ее в своих руках или почувствовать апельсиновый аромат ее волос, коснуться ее кожи и почувствовать себя частью другого человека. Я выносила ее в своем чреве и воспитала в ней женщину. Я стала свидетельницей счастливых минут, которые вы подарили друг другу, но также увидела, как недолговечно было ваше счастье. Ты думаешь, я не сожалею о ее смерти каждый Божий день? Но я не виню тебя. Меня лишь возмущает твоя жалость к себе и твоя ненависть. И если Наталия смотрит на тебя с небес, то наверняка сокрушается о том, что человека, которого она когда-то полюбила и за которого вышла замуж, больше нет. Иногда я просто не узнаю тебя, Хэмиш, и это меня глубоко ранит, потому что в тебе все еще продолжает жить частица моей горячо любимой дочери. Нет, мое сердце не переполнено больше радостью, но я пытаюсь быть счастливой, как человек, потерявший конечность, но не возненавидевший от этого мир. Полагаю, что и ты будешь делать то же самое, потому что твоя ярость ничего не изменит.
