Ольга Сакредова - Терем желаний
- Себя пожалей! - взвизгнула она. - Кому ты теперь нужен?
Вошел Олег с чашками на подносе и недобрым взглядом уставился на Наташу.
- Ты думаешь, о чем говоришь? - угрожающе спросил он. - Придержи язык, мадам.
- Вот и возись со своим дружком! - Наташа выхватила из сумки пакет, швырнула его на диван. - Больше я ничего тебе не должна. И скажи своей сестре, чтобы не звонила мне.
Она выскочила из комнаты, через минуту дверь с грохотом захлопнулась.
- Ты тоже хорош, - пробурчал Олег, подавая Валере чашку. - Чего взъелся на нее?
- Тошно мне, - пожаловался Валера. - Эта мерзавка такое наговорила Маше, так расписала меня...
- Поэтому она и перестала навещать, - понял Олег. - Но ведь и ты рассказывал Маше о ней.
- Даже имени не упоминал. Как Маша узнала? Когда они встретились. Маша не удивилась, не спросила, кто она, словно знала давно.
- Она и знала, - подтвердил Олег и сам удивился. - Интересно получается знала и все равно навещала тебя. Надеялась, что Наташа откажется?
- Нет. - Валера покачал головой. - Она как-то сказала, что не станет на дороге другой женщины. Кто мог подумать, что они увидятся? Наташа вела себя как оскорбленная жена - нагло, бесцеремонно.
- Да, дела... - задумался Олег. - И что ты намерен делать?
- Откуда я знаю! - раздражился Валера. - Кому нужен инвалид? - невольно повторил он слова Наташи.
- Замолчи, парень, - строго предупредил Олег.
- Я шагу не могу ступить без посторонней помощи, - сердился Валера. - Что мне, давить на Машину жалость? Достаточно она жалела меня. Жалела и не любила.
Последние слова он сказал тихо, почти про себя. Закрыв глаза, откинув голову на спинку дивана, он вспомнил давние встречи с Машей. Со дня их знакомства он один боролся за взаимность, Маша только уступала, но сама оставалась пассивной. Ее воля проявлялась лишь в готовности порвать отношения. Она не выясняла причины, не требовала объяснений, она просто уходила, исчезала, безропотно предоставляя воображаемой сопернице властвовать в жизни Валеры. Это он, привыкший к успеху у женщин, к их открытому стремлению за его внимание и выбор, обижался на Машу за покорность и равнодушие.
Неужели она оставалась равнодушной к его любви? И та радость и счастье, которые испытывал Валера, не трогали ее сердце?
Валера окончательно запутался в своих мыслях, он был не в состоянии разобраться в Маше.
***
Декабрь выдался холодным. Коля как напророчил гололед. Днем подтаивало, на дорогах машины месили слякоть, но за ночь все снова покрывалось коркой льда, и резкий ветер полировал поверхность до блеска.
Валера постепенно увеличивал нагрузки лечебной гимнастики, но выйти на улицу в гололедицу не решался. К тому же ноющая боль в суставах и особенно в позвоночнике не проходила, смешавшись с тоской о Маше. Как-то, не выдержав, Валера позвонил в библиотеку. Голос Маши показался ему безжизненным и глухим, но по-прежнему ровным и спокойным.
- Маша... - после долгого молчания позвал Валера. Наступила короткая пауза раздумий, потом она сказала:
- Я не должна.
- Что не должна? - не понял он, но трубка уже коротко гудела.
Наконец потеплело. После двухнедельного затворничества Валера вышел из дому.
За столом сидела заведующая. Маши не было видно.
Пробормотав что-то о журналах, Валера направился в читальный зал.
Увидеть бы ее. Хотя бы голос ее услышать... Пальцы переворачивали страницы журнала, а глаза не видели ничего, напряженный слух улавливал чужие голоса за спиной в безотчетной надежде услышать один - ее голос.
- Здравствуйте, юноша! - Глеб Станиславович улыбнулся Валере и сел за стол рядом с ним. - Давно мы не виделись. - Он посмотрел на костыли. - Машенька говорила, что с вами случилось несчастье. Как вы себя чувствуете?
- Спасибо, хромаю потихоньку. А Маши нет на работе сегодня, вы не знаете разве?
- И вам она ничего не сказала, - посочувствовал профессор. - Все скрытничает барышня. Я тоже пришел повидать ее, да Елена Николаевна сообщила, что Машенька взяла отпуск. Я-то надеялся, что она с нетерпением ждет рецензии, а она - отпуск.
- Надолго? - насторожился Валера.
- Как положено, - вздохнул Глеб Станиславович. - Вы удостоились чтения ее рукописи? Валера удивленно поднял брови:
- Что за рукопись?
- Любопытная вещица. - В глазах старика появились искорки. - Маша обронила фразу о вашем участии в ее работе, поэтому я спросил.
- Участии в чем? - недоумевал Валера. - Что за работа?
- Вы знаете, что Маша писала стихи? - Валера кивнул, и профессор продолжил:
- Она была моей лучшей ученицей в университете. Иногда мне казалось, что я говорю с Цветаевой или Ахматовой. К сведению, последней я был представлен и несколько раз имел честь беседовать. Женщина - королева. Позже Машенька напоминала Анну Андреевну манерами, но, к сожалению, перестала писать стихи. Вы их читали?
Валера отрицательно замотал головой. Маша рассказывала, почему бросила поэзию, и Валера старался не возвращать ее к памяти прошлого.
- Маша дала вам новые стихи? - предположил он.
- Если бы, - улыбнулся профессор. - Я долго уговаривал ее не губить талант. И вот не далее как на прошлой неделе она попросила прочесть. - Глеб Станиславович достал папку, положил ее на стол и накрыл ладонью. - Конечно, это первая попытка и не все тут гладко, но сюжет привел меня, старика, в растерянность. Я не предполагал, что у молодой девушки могут появиться такие мысли.
Валера не отводил глаз от сухой морщинистой ладони на папке.
- Что же изменилось?
- Я и хотел об этом поговорить с Машей, - ответил Глеб Станиславович. - Ее работа заставила меня задуматься о простой, но удивительной вещи. Всю жизнь я преподавал студентам литературу, изучал поэзию романтичных восемнадцатого и девятнадцатого веков, старался молодым привить вкус к великим и не очень великим поэтам. И все они писали о любви... Валерий Витальевич, можно мне задать нескромный вопрос? - Валера кивнул. - Вы признавались когда-нибудь в любви?
Его глаза затравленно остановились.
Да! Он тысячу раз признавался! Помыслами, желаниями, жестами, словами.
ТЕРПЕНИЕМ!
И ОЖИДАНИЕМ.
- Простите, Валерий...
- Признавался. - Валера заставил себя посмотреть на Глеба Станиславовича.
Взгляд профессора светился лукавством и любопытством, но огонек в нем потух, он сухо кашлянул и опустил глаза на рукопись.
- Простите еще раз, - печально сказал он. После недолгого размышления он продолжил:
- А я не удосужился. С супругой моей, Прасковьей Петровной, мы прожили душа в душу сорок девять лет. Пять месяцев она не дожила до золотого юбилея, умерла - земля ей пухом. А я ни разу не сказал ей о своей любви. Сын наш единственный, Андрей, погиб на фронте, под Минском. Я и тогда не признался. Жизнь посвятил любовной лирике, а сам не догадался произнести таких простых и нужных слов. Теперь я вспоминаю: в молодости Прасковья Петровна часто говорила, что любит и обожает меня. Я все списывал на ее легкомыслие, уж щебетушкой она была. А потом перестала говорить - после того как получили мы похоронку. Порой я ловил ее вопросительно-задумчивый взгляд и не понимал, чего она ждет.
Теперь понял. Молчанием своим мы губим души близких и дорогих нам людей. Молчание порождает неуверенность и страх, а страх, в свою очередь, вызывает стремление подавлять чувства, способные лишить человека уверенности в себе. Он пытается искоренить в себе уязвимость и слабость. И что остается? А остается так называемое хладнокровие, а проще говоря, равнодушие и безразличие. Но мы-то с вами знаем, что нет страшнее безразличного человека. Равнодушие губит нас, а мы трусливо молчим, боясь произнести добрые, нежные слова. Боимся, что нас заподозрят в слабости. Как будто мы не потомки Пушкина, Лермонтова, Баратынского, Тютчева и многих, многих... - Голос профессора стал тихим. Дрожащие сухощавые пальцы, словно паучьи ножки, гладили папку, осторожно прощупывая ее углы. - Многих, - обреченно закончил он.
Валера отвлекся от своих дум и внимательно слушал Глеба Станиславовича. Теперь он знал, почему Маша благоговела перед учителем, и жалел, что не смог послушать его лекций.
- Интересно вы рассуждаете, Глеб Станиславович, - со скрытым намеком сказал он. Хотелось бы послушать еще профессора, экспромтная речь которого отвлекала Валеру от собственных неурядиц и в то же время была созвучна его настроению.
Старик удивленно поднял глаза.
- Я? - Губы его дрогнули в слабой улыбке. - Нет, молодой человек. - Так рассуждает Машенька, я лишь подвел итог и об этом хотел побеседовать с ней. А она ушла в отпуск, словом не обмолвившись.
Странный итог, уныло подумал Валера. Разве мало он сказал ей о любви, разве была Маша обделена его вниманием, заботой, лаской? Он изначально стремился узнать Машу такой, какая она есть, и у него появилась еще одна возможность.
Не особенно веря в удачу, Валера осторожно спросил:
