Рози Томас - Скверные девчонки. Книга 1
— Я хотел бы забрать вас обеих домой прямо сейчас, — произнес он. — Я хочу, чтобы моя семья собралась в своем доме, в Леди-Хилле.
— В Леди-Хилле, — повторила Джулия.
Она снова повернула голову и посмотрела на его руки. Неужели она могла быть такой дурочкой и в последние дни беременности надеяться, что все останется по-прежнему?
— Я не хочу туда возвращаться.
Ее голос звучал резко, и Джулии стоило некоторого усилия заставить его звучать ласковее и тише.
— Разве мы не можем пожить еще немного на этой квартире?
Александр пожал ее руку.
— Мы должны поехать домой, — сказал он. — Леди-Хилл — это наш дом.
Джулия опустила взгляд. Их руки были соединены, и сейчас их еще крепче объединяло это маленькое существо, этот кусочек жизни, в котором было по половине каждого из них. Однако она ощущала и расстояние между ними, как будто они сидели в разных концах комнаты.
Александр мягко продолжал:
— Дома много работы. Она ждет нас.
Джулия молча кивнула. Она прошла через таинство рождения новой жизни, обряд, который даже не могла до этого представить, но вдруг она отчетливо поняла, что ничего не изменилось.
— Тебе больно? — спросил Александр.
Понимание и сострадание светились в его глазах.
— Немного.
Он погладил ее по щеке. Джулия хотела броситься в его объятия, хотела, чтобы он поднял ее с постели и взял на руки, но ни она, ни он не двинулись с места.
— Постарайся сейчас уснуть, — пробормотал он.
Затем потянулся вперед и поцеловал ее в уголок рта.
— Я еще приду вечером. А теперь — отдыхай.
Он надолго задержался взглядом на детской кроватке и вышел.
Он ушел. Джулия лежала, свободно вытянув руки. Все закончилось. Пора отдохнуть. Но бледно-голубые стены комнаты, увешанные безобидными картинами, не давали покоя ее воображению, хотя она и стремилась к этому после родов. Перед ней снова предстал силуэт дома, охваченного пламенем. В центре его выгорела черная дыра, и Джулия даже услышала рев пламени, хотя вокруг была жуткая тишина, нарушаемая лишь возней грачей на вязах за окном.
Она широко раскрыла глаза, разглядывая голубые стены и картины. Она ненавидела себя за слабость, но слезы покатились сами собой. Александр хочет забрать ее и ребенка в Леди-Хилл, где кошмары и чувство вины будут преследовать ее по пятам. Она поежилась под одеялом и услышала, как Лили сопит и шевелится в своей кроватке. Снова скрипнула дверь, и вошла медсестра.
— Слезы? Ну, это лишнее, дорогая. Все молодые мамы думают, что они не справятся. А вам еще так тяжело пришлось, столько всего пережили, бедняжка…
От этих слов сострадания Джулия еще острее почувствовала свою беспомощность и растерянность, слезы покатились по щекам на подушку. Медсестра протянула ей носовой платок, убирая тем временем шампанское и бокалы. Тяжело дыша, Джулия вытирала лицо платком.
— Ничего страшного. Через несколько дней вы поправитесь и будете как новенькая, и пойдете домой с мужем и ребенком…
Джулия с тревогой обвела комнату взглядом.
— Но мне здесь хорошо, — невнятно произнесла она. — Я не хочу выходить отсюда.
Медсестра сочувствующе посмотрела на нее.
— Я всегда считала, — сказала она, — что мамам лучше быть вместе, в общей палате. Там они общаются и ободряют друг друга. Думаю, вы здесь, потому что занимаете в обществе определенное положение.
«Я? Кто я? Я больше не Джулия Смит, но я и не леди Блисс. Я жена Александра. Мать ребенка. Кто я?» — с отчаянием подумала Джулия.
— Сейчас придет доктор, чтобы осмотреть вас, — сказала медсестра.
Вошла женщина в белом халате с пепельно-седыми волосами. Джулия утомленно откинулась на подушки и покорно позволила себя обследовать.
Джулия оставалась в клинике для матерей две недели. Дольше, чем было необходимо, но Джулия убедила доктора, что еще недостаточно хорошо себя чувствует, чтобы выписаться через десять дней.
Толпы посетителей приходили к ней, чтобы выразить свое восхищение Лили. Младенец уже не был ужасного красного цвета, как в первый день, и, пожалуй, действительно девочка была такой красивой, как все говорили. В числе посетителей была Бетти. Она принесла малышке платьице, украшенное розовыми лентами, и коробку шоколадных конфет Джулии. Джулия неловко обняла мать и поцеловала в щеку.
— Спасибо, — сказала она.
— Я понимаю, что этого слишком мало, но я просто не знала, что принести, что тебе нужно…
Бетти сопровождала свои слова нервными жестами. Комната была полна цветов.
— Спасибо, что пришла.
Бетти присела на краешек стула. С тех пор как Джулия вышла замуж и умер отец Блисса, их отношения изменились. Как будто Бетти теперь была дочкой, а Джулия — матерью. Бетти внимала рассуждениям Джулии, умаляя себя и осуждая собственную жизнь. Никто другой не придавал социальному статусу столько значения, никто так четко не определял все его степени, как Бетти, и совершенно очевидно, что Джулия высоко вознеслась по сравнению с ее собственной орбитой.
Джулия раньше гордилась своей независимостью, сейчас ее душевное равновесие было подорвано. Она была бы более счастлива, если бы продолжила работать у Трессидера, и Бетти одобрила бы ее работу. По крайней мере, это было ее собственным делом. Сейчас она стала всего лишь женой Александра и, постоянно задумываясь над этим, осознавала, что превращается в то, за что сама презирала Бетти.
Джулия удивлялась, что все случилось так быстро.
Она хотела поговорить с Бетти, спросить, что она чувствовала, принося в жертву свои амбиции, но их отношения были слишком натянутыми, чтобы вести откровенные разговоры. Бетти отдалилась от нее, и нынешние отношения, отношения не более чем знакомства, не предполагали сближения.
Они держались почти официально и говорили только о ребенке.
— Ты гордишься ею? — спросила Бетти.
Джулия пока ощущала больше замешательства, чем гордости, когда представляла, что должна принять на себя всю полноту ответственности за другого человека. Но она утвердительно кивнула, и Бетти вполне устроил такой ответ.
— Она похожа на тебя, когда ты была младенцем. Но ты была тогда больше. Мы даже не видели тебя, пока тебе не исполнилось шесть недель.
Впервые после того давно прошедшего дня и разговора на площади она упомянула об удочерении Джулии.
Тщательно подбирая слова, Джулия произнесла:
— Это так странно. Как будто получаешь посылку по почте.
Тут лицо Бетти прояснилось. Ее глаза встретились с глазами Джулии, и вся холодность и скованность исчезли.
— Разве это странно? Это чудесно!
Джулия промолчала. Может быть, это и было чудесным, но слишком невыносимой была печаль, сопровождавшая беременность, и слишком тяжелыми были страдания. Она смотрела, как сияло лицо Бетти, когда та склонилась над кроваткой.
Она не хотела бы отвлекать Бетти от воспоминаний о младенчестве Джулии, но момент откровенности казался слишком ценным, чтобы его упустить, и она спросила:
— Знаешь ли ты что-нибудь о моей настоящей матери?
Джулия больше стала думать о ней, когда у нее самой появилась дочь. Вспоминает ли она обо мне? В мой день рождения? На Новый год? Что она почувствовала бы, если бы вдруг узнала, что у нее есть внучка? Она посмотрела на спящую Лили. Может быть, девочка вырастет похожей на нее?
Бетти медленно отошла от кроватки, и сияние на ее лице померкло.
— Нет. Совсем ничего. Комиссия по усыновлению была очень строгая. Единственное, что мы знали, это что ты…
— Незаконнорожденная, — продолжила за нее Джулия.
— Да.
Джулии стало любопытно, какими еще словами пользовались Бетти и Вернон, когда между собой говорили о ней. Однажды, в тот самый день на площади, одно вырвалось у Бетти: «маленькая грязная девчонка».
— Почему ты об этом спрашиваешь? — сердито сказала Бетти. — Я твоя мать.
«Ну нет. Очень жаль, но такова истина. И больше это не имеет значения», — подумала Джулия.
— Мне просто интересно, — голос Джулии прозвучал ровно и бесстрастно.
Через несколько минут Бетти взяла шляпу, перчатки, свою плоскую сумочку и заявила, что ей пора идти, иначе она опоздает на поезд. Они едва соприкоснулись щеками, и Джулия еще раз пробормотала:
— Спасибо, что пришла.
Феликс стоял у окна комнаты на Итон-сквер. Солнечный свет отражался от капотов автомобилей, мчавшихся в западном направлении по Кинг-роуд. Вид из окна, деревья в городском скверике напоминали ему о старой квартире и навевали приятную ностальгию. Старая комната Джесси с поблекшими фотографиями на стенах и его собственной драгоценной коллекцией всякого старья… Феликс отвернулся от окна и прошелся по гостиной. Три широких окна были занавешены ситцем в ландыши, произведенным на одной из фабрик «Трессидер дизайнз», отделанным бледно-золотым шелком. Французские зеркала в позолоченных рамах висели между окнами, а напротив стоял столик с коллекцией опаловых кубков. Современные диваны, мягкие и удобные, были завалены обтянутыми шелком подушками, а в альковах по обе стороны камина расположилась пара туалетных столиков с инкрустированными крышками. Это искусное смешение стилей и эпох должно было воссоздать подлинную обстановку английского загородного дома. Комната давала полное представление о вкусах, пристрастиях и способности Джорджа Трессидера устроить свой быт.
