Робер Гайяр - Мари Антильская. Книга вторая
Должно быть, кто-то в форте, кажущемся оттуда какой-то четырехугольной глыбой, застрявшей на склоне холма и окруженной Рокселаной и ее притоками, заметил приближающийся фрегат, ибо не успел «Задорный» бросить якорь, как в крепости прогремели выстрелы.
Судя по всему, эта пальба не застала лейтенанта Лавернада врасплох, ибо почти тотчас же в ответ грянули холостые залпы из всех каронад триборта, которые буквально сотрясли все судно и окутали его густым облаком дыма.
Это был традиционный салют. Теперь с минуты на минуту должны были заговорить пушки форта. И они не заставили себя ждать.
Из одной бойницы за другой вырывались струи дыма и пламени. Стоя на палубе, не в силах оторвать взгляда от Сен-Пьера, вне себя от счастья, наслаждался теперь Дюпарке этими знаками любви и уважения. Но одновременно он пытался разыскать глазами в густой зелени каменистую белую дорогу, что вела в Замок На Горе. Мари, ждет ли она его там? Догадалась ли, что этот щегольской фрегат, с такими почестями вошедший в гавань Сен-Пьера, возвратил домой вчерашнего пленника? Смогла ли она разглядеть в морской дали этот корабль?
Когда якорная цепь уже гремела о стенки клюза, он хлопнул в ладоши. Тотчас же появился командир корабля.
— Передайте капитану Лефору и капитану Сент-Обену, что я хочу их видеть подле себя. И спросите отца Фовеля, не соблаговолит ли и он тоже выйти ко мне на палубу.
Через несколько минут Ив Лефор почувствовал, как ему на плечи легла правая рука генерала, левой же он крепко прижимал к себе Сент-Обена. Где-то рядом примостился и отец Фовель.
А на воду уже, не мешкая, спустили шлюпку. Прежде чем занять в ней место, генерал пригласил лейтенанта Лавернада быть его гостем на острове, на что приближенный командора ответил:
— Думаю, генерал, сегодня вам и других дел хватит в избытке. И гость вроде меня был бы вам только в тягость, но, кто знает, может, очень скоро судьба снова занесет меня на Мартинику, и уж тогда я не премину воспользоваться вашим гостеприимством…
Дюпарке, Сент-Обен, Лефор и Фовель заняли места в шлюпке, та отчалила от борта «Задорного» и вскорости пристала к берегу.
По-прежнему, не переставая, громыхали пушки. Вдоль дебаркадера безукоризненным строем стояли солдаты. Когда генерал поднялся, приготовившись выйти на берег, факельщики тотчас же обнажили шпаги.
Потом дружный громкоголосый возглас огласил окрестности:
— Да здравствует генерал Дюпарке!
Лейтенант Мерри Рул сделал шаг навстречу генералу. Потом отвесил губернатору такой низкий поклон, что Лефор уж было подумал, не собирается ли он упасть ниц, но тот лишь коротко и внятно проговорил:
— Готов служить верой и правдой, господин губернатор, Богу, Его Величеству и вам!
Дюпарке протянул ему руку, пытаясь слегка приподнять от земли и прервать затянувшийся и слишком уж низкий поклон.
— Пора в форт, сударь, — проговорил он.
— Господин губернатор, я велел привести для вас коня.
— Я предпочту пройти пешком. Мне хотелось бы вновь увидеть всех этих славных людей, — ответил генерал, по очереди приветствуя солдат, которые кричали от радости, что наконец-то дождались его возвращения, да так громко, что порой перекрывали даже грохот пушек.
И под барабанный бой и звуки флейты, в сопровождении идущих строем солдат, они двинулись по тропе, ведущей к форту.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Каждому по заслугам
Какая сила воли потребовалась Мари, чтобы не велеть оседлать свою лошадь и тут же помчаться в Сен-Пьер! Какую тревогу пережила она в тот день, казавшийся ей нескончаемым!
Вокруг Замка На Горе уже начали сгущаться тени. Негры, не работавшие в мастерских, при первых же ударах колокола скрылись у себя в бараке, и в поместье сразу воцарилась мертвая тишина.
Мари вышла из замка, подошла к пушкам и забралась на лафет. В стремительно опускавшейся ночи с каждой секундой становилось все темнее и темнее, в той ночи, что не знала сумерек, она видела, как в Сен-Пьере один за другим зажигались огни. Ей даже удалось разглядеть сигнальные огни фрегата как раз в тот самый момент, когда он, развернув паруса, стал медленно удаляться от Сен-Пьера. Особенно видны были красные и зеленые кормовые фонари, которые так ярко отражались в воде.
И тут сердце ее сжалось от дурного предчувствия. Она подумала, а вдруг там, в форте случилось что-нибудь непредвиденное, что-то плохое для нее, во всяком случае, какое-то событие, которое помешает Жаку явиться сюда, чтобы встретиться с нею.
И со слезами на глазах она покинула свой наблюдательный пост, чтобы вновь вернуться в дом. Она пыталась, как могла, умерить сердечную муку, прикинуться равнодушной, уговаривая себя, пусть он и не приедет к ней, она не должна корить его за это, ведь все равно теперь уже ей не придется ждать долгие-долгие часы, прежде чем она сможет с ним объясниться.
Вернувшись в спальню, она уже более не сдерживала рыданий.
Она думала про себя: «Неужели Лапьерьер все-таки рассказал?»
Но когда ночь окончательно сгустилась, ей все-таки удалось окончательно взять себя в руки. Эта слабость, эти рыдания, напомнила она себе, никак не к лицу той женщине, какой она желала отныне стать, женщине, которой удалось добиться освобождения Дюпарке. И, последним усилием воли осушив слезы, она позвала Жюли, веля ей накрывать к ужину.
И когда та появилась, Мари уже вполне овладела собой. Может, только лицо казалось чуть печальней, чуть жестче обычного, но глаза выражали непреклонную решимость.
— Давай-ка садиться за стол! — крикнула ей Мари.
Жюли уже зажигала последние свечи, расставленные по большому столу, но вдруг прервала свое занятие, увидев, что госпожа, насторожившись, прислушивается к какому-то доносившемуся со двора шуму.
— Мадам что-нибудь услышала? — поинтересовалась она.
— Должно быть, просто померещилось, — ответила Мари. — Мне показалось, будто я слышала лошадиное ржание, но, видно, ошиблась…
Однако на самом деле она вовсе не так уж была уверена, будто и вправду ошиблась. Сердце ее вдруг тревожно забилось, казалось бы, без всякой видимой причины. Какое-то предчувствие говорило ей, что вот-вот, с минуты на минуту, что-то должно произойти. Когда Жюли собралась было отойти, она удержала ее за плечо и спросила:
— Погоди, неужели мне и вправду мерещится? Разве ты не слышишь конского топота?
Мари уже придвинула себе кресло, совсем приготовившись сесть за стол, как вдруг ее словно подбросило вверх и она взволнованно закричала:
— Нет, нет, мне вовсе не мерещится! Я же не сумасшедшая! Сюда и вправду кто-то едет… Пойди взгляни, прошу тебя, Жюли… Да возьми фонарь…
Однако она не стала дожидаться услуг своей горничной, сама кинулась к двери, отворила ее и исчезла в ночной тьме.
Нет, она не ошиблась. Там, во дворе, действительно кто-то был, и, хотя человека этого полностью скрывала от нее завеса темноты, она вполне явственно слышала звуки, которые он издавал, привязывая у ворот своего коня.
Похоже, он нарочно старался поднимать как можно меньше шума, однако шпоры все-таки слегка стучали о камни мостовой, а конь, приплясывая, позвякивал стременами.
— Кто там? — крикнула Мари. — Кто там приехал?
Она не испытывала настоящего страха, разве что только какую-то смутную тревогу, хотя в этих вкрадчивых повадках незнакомца не было ничего успокаивающего…
— Эй, стража! — громко окликнула она. — Интересно, где они все?.. Куда подевались часовые! Так-то вы охраняете замок!..
— Тс-с!.. — услышала она голос, который показался ей незнакомым.
В тот же момент, скрипнув крюками, с шумом захлопнулись ворота и она, не в состоянии увидеть того, кто вдруг неожиданно кинулся прямо на нее, сразу оказалась в чьих-то крепких руках и почувствовала, что ноги ее оторвались от земли. Тьма с той стороны, где стоял незваный гость, была такой густой, что она даже не заметила его приближения. Ее же силуэт четко вырисовывался в ореоле света, вырывавшегося из полуоткрытой двери в дом.
Она почувствовала, как шелковистые усы нежно коснулись ее щек, а чувственные губы жадно приникли к ее губам. И прежде чем ответить на поцелуй, она прошептала:
— Жак! Наконец-то…
У нее перехватило дух. Конечно, он слишком уж крепко, изо всех сил сжимал ее в объятьях, но куда больше стесняло грудь охватившее ее нестерпимое волнение, от которого она вот-вот готова была лишиться чувств.
Она слышала, как Жак шептал ей в ухо ее имя, покрывая все лицо быстрыми, нежными поцелуями.
Она же, будто завороженная музыкой этого волшебного имени, без конца повторяла:
— Жак… Жак… Жак…
Все окружающее для них словно сразу же растворилось, исчезло как дым. Они еще не могли разглядеть лиц, но уже вновь обрели, узнали друг друга. Она приникла к его груди, со страстью стараясь прижаться к нему все тесней и тесней. Наконец проговорила:
