Лиза Альтер - Непутевая
По лужайке спешила Эдди. Коса, будто хвост взбесившегося льва, металась из стороны в сторону. За ней в сапогах и одинаковых куртках дровосека тащились Этель, Мона и Лаверна, словно три катера за океанским лайнером. Конечно, об Этель было трудно сказать «тащилась». Она перла вперед, как грузовик по шоссе, держа в руках топор. За ней — величавая и гибкая — шла Лаверна. Доведись ей упасть с крыши — она перевернулась бы в воздухе и легко приземлилась на четвереньки. Вот Этель рухнула бы на землю и пробила в ней кратер, как гигантский метеорит.
Последней шла Мона. Насколько привлекательна была внешность Лаверны, настолько отталкивающей и некрасивой казалась Мона. За темно-вишневыми стеклами очков ее широко расставленные глаза косили и казались зловещими. Она походила на следователя гестапо в шпионских фильмах.
На берегу пруда Эдди резко остановилась, так что остальные почти налетели на нее. Этель отвязала от столбика темно-зеленую лодку и столкнула ногой в воду. Первой села Эдди, за ней — Этель, Лаверна и Мона. Этель взялась за весла и направила лодку к старому блиндажу. Она скользила среди серых деревьев, как лыжник на слаломе. Впереди, поставив ногу в резиновом сапоге на нос, величественно стояла Эдди: точь-в-точь Вашингтон, переправляющийся через Делавэр. Лодка, погруженная в воду до самого планшира, опасно накренилась; я скрипнула зубами, но она уже достигла блиндажа, из которого торчали две головы. Эдди схватилась за столб и ловко причалила.
Она подняла голову и что-то крикнула своим властным тоном. В ответ раздались мужские голоса. Этель ухватилась за ближайший столбик и обеими руками стала раскачивать его, как щенок, впившийся зубами в тряпку.
Блиндаж дрогнул и закачался, будто был сколочен из зубочисток, а не огромных бревен. Головы скрылись. Эдди повернулась и что-то сказала Этель. Та опустила весло, спрыгнула в воду, взяла у Моны топор и почтительно вытащила из кожаного футляра. Острое лезвие блеснуло в лучах восходящего солнца. Она мощным взмахом вонзила его в опору. Лодка закачалась на приливной волне, и едва Этель замахнулась еще раз, из блиндажа выбежали двое мужчин с ружьями в руках, вскочили в резиновую лодку и быстро поплыли к берегу.
Второй удар перерубил опору, блиндаж накренился и медленно осел в воду.
На следующий день по предложению Эдди мы сделали очень важное дело. Рассчитали, сколько нужно столбиков, чтобы через каждые пятьдесят шагов повесить на них таблички: «Не охотиться», «Не стрелять», «Не ставить капканы», «Не рыбачить» и «Не ездить на снегоходах». Мона, вся в стружках, обрубала у бревен ветки; Этель, водрузив на свои мощные плечи, с шумом перетаскивала их на место; Лаверна отмеряла расстояния и вешала на ветви тряпки, а мы с Эдди писали таблички.
Покончив таким образом с защитой наших владений, мы сели отдыхать.
— Эдди, — неуверенно сказала я. — Все-таки это их охотничьи угодья. Уже несколько поколений владеют ими. И потом, мне казалось, ты против частной собственности. По-моему, ты всегда ратовала за то, чтобы делиться богатством с другими. Или я не права?
Она явно не ожидала такого нападения, но быстро ответила:
— Коллективное хозяйство эффективно, если его члены — высокосознательные люди. Большинство горожан нуждается в воспитании. Их дикость нужно сдерживать. Они не виноваты, что выросли в обреченном коррумпированном обществе. Откуда им знать, что существует другая жизнь?
— «Высокосознательные»? То есть те, кто согласен с тобой? — Я сама поразилась собственной смелости. Но я провела слишком много времени с Клемом, чтобы иметь право рассуждать об уровне развития самых разных социальных слоев.
— «Высокосознательные» в смысле «революционные», — подчеркнула Эдди. — Эти дерьмовые мужланы — насильники, убийцы и террористы — стоят на самом низком уровне. Ниже падать некуда.
За день мы развесили восемьдесят три предупреждения. «Ну, теперь порядок», — говорила Эдди. Увы! Она жестоко ошиблась!
На следующей неделе мы с ней отправились в лес искать своих телок. Под ногами шуршали разноцветные листья. Мы нашли всех, кроме Минни. Она как сквозь землю провалилась. Я забыла, что ее нужно было осеменить, и она давно не доилась, лишив нас молока. В литературе о планировании семьи об этом аспекте секса не было сказано ничего. Мы долго искали ее, удивляясь, что она не приходит, заслышав, как обычно, наши голоса.
— О Боже! — ахнула Эдди.
Я с ужасом увидела на одном из наших столбов окровавленную коричневую шкуру. Наверху торчала прибитая голова Минни с открытыми глазами, а рядом, на ковре из багряных листьев, валялись коровьи ноги, длинные, как веревки, кишки и белое жирное вымя.
— Эти сволочи убили Минни! — завопила Эдди. Меня затошнило, я отвернулась от окровавленной массы и увидела следы шин от мотоциклов.
Осторожно сняв шкуру с Минни, мы, плача, побрели домой.
На следующей неделе открывалась охота на оленей. Мы сидели у окна, выходящего на пруд, и лакомились соевыми крокетами. Солнце почти село. Мы увидели, как из леса выскочили олень и две оленихи, постояли неподвижно, прислушиваясь и принюхиваясь, и величественно подошли к пруду. Они опустили головы, стали пить, и в этот момент раздались выстрелы. Красавец-олень судорожно взмахнул рогами и низко склонил голову. Оленихи испуганно отскочили, на мгновение остановились и скрылись в лесу. Олень упал в мелководье и замер.
Мы вскочили и ринулись к двери.
— Сволочи и убийцы! — кричала Эдди.
Когда мы добежали до умирающего оленя, вода вокруг уже окрасилась в темно-коричневый цвет. Бедняга услышал нас, фыркнул, слабо вскинул умную голову с девятью ответвлениями на рогах — воистину, охотничий трофей! — и, лишившись в этом протестующем жесте последних сил, замер.
— Черт бы вас побрал! — кричали мы в темнеющий лес, глотая слезы.
Мы взяли его за ноги, вытащили, кряхтя, из воды и из последних сил потянули на полянку. В белой мускулистой груди виднелась аккуратная дырочка. Мы не знали, что делать. С одной стороны, слишком большое расточительство закопать в землю столько белка; с другой стороны, разве сможем мы его есть? И будь мы прокляты, если позволим забрать тело паршивым охотникам!
Стемнело. Только в нашей кухне на вершине холма ярко горел свет. Мы оставили оленя там, где лежал. Утром он исчез.
Начались снегопады, и однажды посреди ночи нас разбудил оглушительный рев. Мы с Эдди тихо лежали под служившим нам одеялом спальным мешком и со страхом слушали, как дикий рев приближается к нашему флигелю. В конце концов любопытство одержало верх: мы встали и на цыпочках подошли к окну. По свежему снегу к нам направлялось несколько снегоходов с включенными фарами.
Эдди выругалась и выскочила из спальни. У двери уже стояла Этель в неизменных резиновых сапогах и фланелевой ночной рубашке. Она держала топор и с самым безмятежным видом постукивала большим пальцем по его лезвию. Лаверны и Моны не было видно. Мы с Эдди надели сапоги и парки и выскочили на крыльцо.
Мимо нас, обдав выхлопными газами, промчались шесть «Сноу Кэт» и описали вокруг флигеля большую дугу — как мародерствующие индейцы вокруг железнодорожного вагона. За рулем каждой машины в неприличной позе стояли фигуры в ватных лыжных костюмах, резиновых сапогах и в огромных шлемах с забралом, как у средневековых рыцарей. Я не сомневалась, что разглядела под забралами Айру и его друга Рони.
— Убирайтесь, кретины! Или я вызову копов! — закричала Эдди, но в реве машин ее никто не услышал.
В Старкс-Боге не было копов, но выражение ее лица скомпенсировало их отсутствие, потому что, сделав еще один круг, снегоходы один за другим повернули к пруду. На лужайке они остановились, потом сделали несколько сложных фигур, бешено мелькая фарами, и наконец исчезли за холмом по направлению к городу.
Утром Эдди повела нас на лужайку. Мы очистили от неглубокого снега маленький клочок земли и выкопали, работая по очереди лопатами, приличную яму: пять футов глубиной и шесть диаметром. Эдди принесла из сарая дюжину палок с острыми концами, похожими на багры, которыми Клойды заготавливали табак. Я догадалась, что мы собираемся делать — ловушку на манер вьетконговских партизан, — и возмутилась.
— Эдди! Мы ведь хотели только напугать их, а не убивать!
— Кто против? — спросила Эдди, оглянувшись в поисках поддержки. Лаверна пожала плечами. Мона весело сказала: «Я готова не только напугать их!», а Этель согласно кивнула головой.
— Я в этом участвовать не буду! — заявила я и отправилась к флигелю. Я подозревала, что среди тех рыцарей будут Айра и Рони, и не хотела видеть, как они свалятся мертвыми на нашем лугу. Одно дело, когда жертвой, налетевшей на острые палки, станут безликие абстрактные люди, и совсем другое — мои знакомые. Я смотрела из-за радужной занавески, как Эдди, Мона, Этель и Лаверна положили на палки сосновые ветки и засыпали снегом. Ловушку и днем трудно было разглядеть, а в темноте, не ожидая подвоха, и подавно.
