Елена Катасонова - Алгоритм счастья
- Не обманет. Смотри: в дуле гвоздика.
Рита не может оторвать взгляд от флага. Где-то такой уже видела. Не на Манежной, раньше. Но где?
Когда? Не помнит. "Ельцин, Ельцин", - скандируют люди.
- Не надо Ельцина, - пугается Рита. - Вдруг его тут прямо и схватят?
Олег не успевает ответить. Мощный гул волнами прокатывается по площади: высоко над всеми, на балконе Белого дома, окруженный соратниками, возникает седой, крепко сбитый, уверенный в себе человек.
Это и есть Ельцин.
- Граждане России, - неторопливо басит он, и у Риты сжимается от волнения горло.
Хриплый властный голос медленно роняет чугунные, литые фразы. Этот человек ничего не боится.
Будто и не сидит он сейчас в осаде, и нет на улицах Москвы танков, будто ничто ему не грозит. Второй раз, минуя партийные, государственные структуры, обращается он напрямую к народу, опирается на него.
Второй раз это ему удается.
Кто-то сует Рите листовки.
- Идите теперь домой. Ночью женщинам здесь делать нечего. Вот клей. Ей дают маленький карандашик, каких Рита еще не видела. - Расклейте по дороге листовки. Надо, чтобы "спальные районы" Москвы знали: с завтрашнего дня - забастовка.
Рита читает листовку: "Нет - хунте! Объявляем всеобщую политическую забастовку. Все - на защиту Белого дома! Спасем нашу юную демократию!"
- Иди, - мягко говорит Олег и ласково проводит рукой по мокрым Ритиным волосам. - Вот тебе ручка: о забастовке можно писать и на объявлениях.
Будь осторожна. Приходи завтра. Наш подъезд - пятый, помнишь? Расклей все до темноты.
- Иду, сейчас... Я осторожно... И ты... Хороню?
Что с ней такое? Что в ней происходит? Она вся - как натянутая струна и так остро чувствует, что они с Олегом теперь вместе. Он заботится о ней, он о ней беспокоится... Как, оказывается, ей этого не хватало!
Рита чуть не плачет от счастья. На столбах, заборах, домах расклеивает призывы, чувствуя себя такой важной, необходимой, единой с теми, кто остался на площади. На объявлениях - о дискотеках, продаже щенков, обмене квартир - приписывает несколько слов о завтрашней забастовке. И еще дает листовку танкисту. Он молча кивает, прячет листовку за пазуху.
- Дай и другим почитать, - просит Рита. - А то у меня их мало.
Танкист снова кивает.
Как странно и хорошо! Неужели все это происходит с ней? Неужели на дворе год девяносто первый, а не, например, пятый или семнадцатый? Неужели это она строила под дождем баррикады, а теперь расклеивает листовки? Сон... Все - как сон. Когда спишь и знаешь, что видишь сон и ничего с тобой не случится.
Те, трое, попавшие потом под танк, тоже, наверное, так думали...
Рита промокла насквозь. Но ей почему-то совсем не холодно"
Глава 4
- Где ты была? - спрашивает мама, мельком взглянув на Ритино отражение в зеркале. Она сидит на маленьком пуфике перед трельяжем и накручивает на золотистые волосы крупные бигуди. - Представляешь, я сегодня прослушала все "Лебединое озеро", по телевизору, от начала и до конца. Давно нас так не радовали! Такое глубокое наслаждение... Нет, что ни говори, а лиричнее Чайковского композитора нет. Да, кстати, тебе звонила твоя Валя. Кажется, на что-то обижена.
Рита стоит, уставясь матери в спину. Она, что ли, ничего не знает? Но этого не может быть! Не только же "Лебединое..." показывал телик.
- А у нас спектакль отменили, - продолжает мама. - И завтрашнюю репетицию. Вот отосплюсь!
Рита подходит к матери, садится перед ней на карточки, заглядывает в лицо.
- Мамочка, неужели ты ни о чем не слышала?
- Слышала, слышала, - улыбается мама. - Увидишь, детка, все обойдется. Ну какие они правители, эти.., как их там... Смешное такое название...
- ГКЧП, - подсказывает Рита.
- Вот-вот, - смеется мама. - С такими-то физиономиями... У нас их бы и в массовку не взяли, не то что на главные партии. Жаль, сорвали спектакль, да какой... - И вдруг рука ее замирает, она испуганно смотрит на Риту. Детка, а почему ты вся мокрая? У тебя же есть зонт! Деточка, я надеюсь, ты не была там, на площади? Ты уж туда не ходи, ладно?
- Почему? - вскидывает голову Рита.
Тонкие пальцы матери касаются ее подбородка.
- Потому что ты еще дурочка, - певуче говорит мать, - а это взрослые игры.
- Никакие там не игры, - вырывается от матери Рита. Она оскорблена и возмущена.
- Ну пусть не игры, - легко соглашается с рассерженной Ритой мама. Все равно не ходи. Танки в городе... Подумать только! Что-нибудь да порушат.
- Почему?
- Тесно им потому что, - не очень понятно отвечает мать. - Им подавай широкое поле... Танк в городе - что слон в посудной лавке.
- Ты всегда мыслишь образами, - ворчит Рита.
- Для певицы это не недостаток, - снова смеется мама, но лицо ее тут же становится опять серьезным. - Ты еще только начинаешь жить, доченька.
Дай мне слово, что не пойдешь.
- Не дам! - упрямо вскидывает голову Рита.
На телефонный звонок бросается как тигр: один прыжок - и она уже у аппарата.
- Рит, ты? - кричит Олег. - А у нас подкрепление! Прибыли автобусы, пригнали со стройки кран!
Баррикады теперь высоченные! Вот теперь они, пожалуй, уже преграда... И еще подвезли вагончики.
- Какие?
- Ну-у-у, туалеты... А то представляешь, во что превратится площадь?.. Коммерсанты раздают бутерброды... Но это так, пустяки. Главное - у каждого окна сидит снайпер. Основная защита - внутри...
У Риты от обиды перехватывает горло: такие события, а ее прогнали!
- Але, Рит, але!
- Слушаю.
- Включай "Эхо Москвы"! Ищи на средних волнах! Их то прерывают, то они снова в эфире. Все!
Пока! Бегу на смену.
К "Эху" прислушивается даже мама - правда, она закрутила уже бигуди. "Сегодня ночью возможна атака", - предупреждает радио, и Рита впервые видит, как мама крестится. "Может, не надо было мне уходить, - тревожится Рита. - Так ведь велели!
Начнется что-то серьезное, а мы тут попадаем в обморок,.." И она ставит будильник на шесть утра.
- Я тебя не пущу, - слабо говорит мама, явно не веря в действенность собственных слов.
***
Полночи слушает Рита "Эхо Москвы", положив под подушку приемник. Сообщения тревожные, нервные: в Москву идут новые танки - на смену тем белобрысым мальчикам и их командирам, не очень решительным. Похоже, готовится штурм. "Ах ты, дурочка! Для танка это совсем не преграда, вспоминает Рита. - А что преграда? Мы. Ты и я. И этот старик..." Там, у пятого подъезда, вместе с другими стоит против танков ее безоружный Олег.
- Они не решатся нас раздавить...
Но ведь в Китае решилась. И в Тбилиси. И в Вильнюсе... За прошедший день Рита узнала многое - то, что как-то проходило мимо ушей, скользило по краю сознания. Значит, танки. А в них, наверное, уже не мальчики. И с этими танкистами никто, как с теми, вчерашними, не разговаривал, листовки им не давал... В три часа радио замолчало, и Рита мгновенно провалилась в глубокий сон. Казалось, только закрыла глаза, а уже утро, звенит, заливаясь, будильник. Тут же, еще не встав, включила "Эхо".
- Поезжайте к Белому дому! - призывал взволнованный голос. - Смените тех, кто провел здесь ночь. Они замерзли, устали! - "Значит, не было штурма. Слава тебе, Господи!"
Дождь льет как проклятый, как нанятый. Тихо, словно вор, Рита выскальзывает из постели, влезает в брюки, натягивает на себя свитер. Ничего себе август!
И тут входит мама. Боже мой, мама! Да она сроду раньше десяти не встает.
- Доченька, не уезжай, - жалобно просит она. - Там страшно.
- Мне страшно дома, - отвечает Рита, и это правда. - Там страх проходит: нас много.
- Что я буду делать, если с тобой что-то случится?
Мамины глаза наполняются слезами. И, глядя В эти полные слез глаза не помнит Рита, чтобы мама из-за нее когда-нибудь плакала, - не успев сообразить, что такое она говорит, Рита врезает матери ев всей жестокостью молодости:
- Ничего, у тебя есть твоя опера. И Аркадий Семенович.
Слезы высыхают сразу, будто кто стер их платком. Мама смотрит на дочь долгим взглядом.
- Спасибо. Утешила.
Она поворачивается к Рите спиной, идет на кухню.
- Я буду тебе звонить, - говорит ей вслед, сразу раскаявшись, Рита.
- Да-да, позванивай, - иронически отвечает мама.
Потом останавливается и пробует отговорить дочь в последний раз:
- Что, собственно говоря, ты можешь сделать? Ведь ты женщина.
- - Нужно присутствие, мама, - виновато объясняет Рита. - И еще йод, бинты, вата - просили по "Эху".
Мама не говорит ничего, но когда Рита входит на кухню, кроме яичницы с колбасой, на краю стола все это для нее уже приготовлено.
- Мамочка! - счастливо, восклицает Рита. - Как я тебя люблю!
- Нет, дочь, не любишь, - неожиданно и страшно отвечает мать. - И мне тебя очень жаль.
Она снова уходит - теперь уже из кухни В комнату. Последнее слово всегда за ней. "Она не может так чувствовать, - потерянно думает Рита. Она Просто обиделась за Аркадия Семеновича. И за оперу. Не правда, что я ее не люблю! А она? Она меня - любит?"
Рита не успевает додумать ужасную мысль до конца.
