Наталия Рощина - Обмануть себя

— Без вариантов, он — да, — подтвердила она, прикуривая очередную сигарету. Пока она не увидела Гарика после катастрофы, образ сильного, энергичного мужчины вытеснял тот, который соответствовал истине. Алиса не представляла, как рано или поздно войдет в его палату и увидит… Про себя она решила, что Всевышний не мог наказать ее более жестоко, поставив перед фактом существования рядом с беспомощным мужем, которого она так и не смогла полюбить всем сердцем. Чувство долга не позволит ей оставаться равнодушной, но какая же это пытка. Алиса понимала, что ей предстоят долгие месяцы ухаживания за Гариком, который будет заглядывать ей в глаза, ловить их выражение. Какой талантливой актрисой она должна стать, чтобы не усугубить его состояния, не дать поселиться в его болезненном воображении убийственным мыслям! Она решила, что это несправедливо: нужно было ей оказаться на его месте, конечно ей. Тогда все было бы правильно. Гарик бы проявлял свою любовь, а она — пожинала плоды обмана. Так было бы справедливо. И если бы он, мужчина, не выдержал испытания, она не стала бы держать на него зла. Она бы посчитала, что получила по заслугам.

Алиса задумалась и не видела мелькающего за окном пейзажа, не слышала, как Слава обращается к ней в который раз, потому что звонит ее мобильный, а она никак не реагирует. Наконец она достала из сумочки телефон.

— Алло, — безучастно сказала она.

— Лялечка, доченька, здравствуй! — Софья Львовна опередила дочь, не выдержав долгого перерыва в общении. Радостный голос матери раздражал Алису. Она не могла перейти в ответ на такой же восторженный тон и тяготилась разговором с первой секунды общения. — Ты так давно не звонила, милая, как ваши дела?

— Все нормально, — так же бесцветно, глухо ответила Алиса, не желая пока рассказывать Софье Львовне об истинном положении вещей. Еще будет время.

— Я отвлекаю тебя от дел?

— Нет, нет. Я еду домой.

— Ты за рулем?

— Нет, мам, Славик. Что у вас нового, как здоровье? — стараясь проявить вежливое внимание, спросила Алиса.

— Мы с папой молодцы. Скоро собираемся в отпуск, через пару недель, в начале июля, — Софья Львовна сделал короткую паузу, во время которой надеялась услышать что-то вроде: «Приезжайте к нам обязательно вдвоем, а то я папу так давно не видела и вообще — соскучилась по вам». Но на другом конце связи было неожиданно тихо и, чтобы сгладить ситуацию, Софья Львовна добавила: — У папы большие планы, он хочет путешествовать. Ты же знаешь, как его трудно отговорить от задуманного.

— Это замечательно, мамочка. Ты не отказывайся. Новые места, впечатления — не нужно лишать себя этого, — скороговоркой произнесла Алиса. Она не хотела, чтобы, пока ситуация не станет более-менее ясной, кто-то находился в доме кроме нее. Ей просто было необходимо знать, что она найдет уединение в собственной квартире, когда не нужно поддерживать разговоров, заботится о трапезе, выглядеть гостеприимной, радостной.

— Ты всегда соглашаешься с отцом, — раздосадованно сказала Софья Львовна.

— Я на стороне справедливости. Вам нужно отдохнуть.

— Хорошо, хорошо. Да, Лялечка, с тобой очень хотела бы поговорить Марина. Она не может позволить себе переговоры. Я предлагала присоединиться к моему разговору, но она отказалась. Набери ее, пожалуйста, вечерком. Она теперь работает в салоне красоты, так что приходит поздно.

— Новая работа? Она ничего не писала.

— Да она тебе сама расскажет. Совсем другая стала.

— Лучше или хуже? — Алиса задавала вопросы автоматически.

— Другая. Ладно, доченька. Звони почаще.

— Не обижайтесь. Я обязательно позвоню Машке и на следующей неделе вам. Пока, целую.

— Целуем тебя, Лялечка.

Мобильный снова оказался в сумке. Слава остановился у подъезда дома Молчановых, обернулся и внимательно посмотрел на Алису.

— Чем я могу помочь?

— Сделай, пожалуйста, так, чтобы я в любой момент могла найти тебя. Я не смогу сеть за руль в ближайшее время, — ответила Алиса, выходя из машины. — Поставь ее в гараж, ключи оставь у себя.

— Хорошо. Я в вашем распоряжении. Буду дома, телефон знаете.

— До завтра. Утром пораньше поедем в больницу. Я не усижу дома.

— В девять у подъезда?

— Да, договорились. И сделай одолжение, — Алиса достала из кошелька деньги, — купи блок сигарет, я не буду до завтра выходить из дома, чтобы снова не нарваться на вездесущую прессу.

— Хорошо, куплю. Держитесь, Алиса Захаровна. Все станет на свои места.

— Спасибо, Слава. Будет так, как предопределено, что уж поделаешь… — Молчанова медленно поднялась по ступенькам крыльца. Она шла, считая их, потому что загадала: сколько ступенек, через столько месяцев поднимется Гарик. Одна, две, три… восемь… Внутри все сжалось: готова ли она к этому. Все переворачивается с ног на голову. Она сможет, обязательно сможет, в благодарность за любовь и желание сделать ее счастливой. Недаром в ее жизни был Сенечка Равкин, первый муж, к которому она испытывала столько уважения и благодарности за чистые чувства, что не раздумывая разделила с ним тяготы последних месяцев его пребывания на земле. Она не считала, что совершила подвиг, просто не могла поступить иначе. Тогда это, по ее мнению, искупало совершенный грех, непростительный грех.

…Алиса снова и снова возвращалась к этому — обои в мелкий цветочек, полированный стол, на котором, страшно раскинув ноги, лежит обнаженная девушка, и скоро на ее место предстоит лечь ей. Привычные движения незнакомого мужчины, для которого она — молодая, безответственная деваха, мечтающая избавиться от ненужного плода тайных развлечений. Минутная слабость — пожизненное обвинение. Она убила в себе едва зародившуюся жизнь и столько лет безуспешно пытается забыть об этом. Сколько непростительных ошибок совершила она, наказывая себя за эту слабость. Сейчас ее ребенок мог бы уже ходить в школу — Алиса открыла входную дверь, с шумом закрыла ее и, отшвырнув сумочку, бросилась в гостиную. Упала на диван и разрыдалась. Она не сдерживала слез, слыша причитания безутешной женщины, тщетно старающейся подобрать слова для облегчения души. Кто это так противно, разрушительно воет? Она не сразу поняла, что все эти слова вперемежку с рыданиями она произносит вслух. Перевернулась на спину, вытирая слезы, посмотрела вокруг: какая убийственная роскошь, она заставляет находящегося в ней чувствовать себя невзрачным дополнением. И никакого удовлетворения, радости от сознания того, что ты все-таки здесь хозяйка. Почему она подумала об этом сейчас? Разве это имеет значение?

Медленно поднявшись, Алиса села, поджала ноги, обхватила колени руками. Она всегда искала успокоения в этой позе. Еще маленькой девочкой она часто сидела вот так на огромном кожаном диване в кабинете отца, пытаясь разрешить свои такие важные проблемы. Алиса усмехнулась, каждая мелочь тогда казалась такой важной, жизнеопределяющей. Во всем хотелось добраться до истины, все объяснить. Хотя почему она сейчас считает мелочью то, что не давало ей покоя в семь, десять, двенадцать лет? Для каждого возраста существуют свои самые важные вопросы. Может быть, в свое время она так и не ответила на многие из них?

Полуоткрытые жалюзи задерживали яркий солнечный свет, покрывая окружающее пространство узкими желтыми полосами. Глядя на четкие линии, Алиса подумала, что и в жизни все вот так поделено: на узкие полосы счастья, пусть даже призрачного, а в основном — серое, невзрачное ожидание и тоже, в сущности, самообман. Ты надеешься, ждешь, а в итоге получаешь не то, что тебе нужно. Все потому, что забываешь о том, что за время ожидания меняешься и ты, а желания упрямо остаются идиллическими, подогнанными в когда-то созданные рамки.

Алиса усмехнулась, вытирая мокрые щеки. Она вспомнила, как, еще занимаясь в школе, сделала запись в дневнике: привела длинный список достоинств любимого человека. Она гордилась тем, что в ее понимании понятие идеального спутника жизни включало более десятка определений. Девчонки обменивались дневниками, отвечая на вопросы друг друга, и Алиса четко помнила, как Маринка когда-то сделала приписку в конце своих излияний: «Лишь бы честный и непьющий, а остальное не так важно…» Сейчас Алиса понимала, что Марина оказалась самой искренней из всех, кто оставил запись в ее дневнике. Всем хотелось покрасоваться, поднять себе цену, придумывая несуществующих идеальных любимых, а Марина так четко провела под всем этим черту.

Сколько лет прошло, и, сидя сейчас в полуосвещенной комнате, испытывая страх перед будущим, Алиса пыталась уязвить себя: «Твой идеальный избранник обладал даже теми качествами, которые ты не считала важными. Ты ценила его? Любила? Теперь получишь его беззащитного, нуждающегося в ежеминутной заботе, близкого к срыву. Ведь он никогда не сможет смириться с тем, что стал слабым. Он будет пожирать себя за то, что ты будешь свидетельницей его немощи. Ни у тебя, ни у него ничего нет! Даже деньги, которые потекут широкой, бурной рекой, пытаясь спасти своего хозяина, станут тебе противны, ведь они не принесли счастья. Да разве может принести его то, что отвергает душа?» Алиса вздохнула. Одиночество явно не пойдет ей на пользу — слишком много остается времени для копания в собственных мыслях и поступках. Нужно чем-то занять себя, иначе она додумается до чего-то разрушающего, чего доброго снова начнет глотать таблетки. Второй раз отказаться от них будет еще сложнее. Алиса понимала, что сейчас нужно пытаться собрать всю волю в кулак и приготовится к долгой борьбе. Голова четко работала, стараясь дать правильный ход мыслям, но ноющее, грызущее чувство страха сковывало, мешало дышать. Впервые Алиса ощущала себя такой раздавленной. Она не хотела признаваться, что не была готова к такому повороту в своей судьбе. Она должна была уйти раньше, еще в тот день, когда снова увидела Вадима и поняла, что так и не забыла его. Тогда она избавила бы Гарика от необходимости постоянно, снова и снова удивлять, завоевывать ее. Не было бы этого самолета, этих мальчишеских желаний и сегодняшнего финала.