Кэтрин Скоулс - Чужая жена
Мара бросила свой «лендровер» вперед, резко притормозив рядом с замершей машиной. Одного взгляда на кабину было достаточно, чтобы у нее похолодело внутри — в «лендровере» было пусто.
— Ее нет, — послышался над ухом тихий голос Карлтона.
Мара почувствовала, как у нее закружилась голова. В одно мгновение перед ее мысленным взором промелькнули картины с Лилиан в главной роли: вот она отчаянно крутит руль, пытаясь избежать столкновения с внезапно выросшим в ночи перед нею баобабом, вот она сжалась у руля в ожидании вспышки, ведь за спиной у нее бочонки с горючим; а вот она спустя минуту после столкновения — вокруг черные тени, сгущающиеся толпой около беспомощной съежившейся жертвы. Они отравляют воздух смрадным дыханием, от них разит самодельным алкоголем. Их воспаленные, налитые кровью глаза жадно шарят по белому телу женщины — их призу…
Мара выпрыгнула из машины и бросилась к баобабу. Упершись рукой в темно-фиолетовый ствол дерева, она запрыгнула на капот помятого «лендровера», перелезла через запасное колесо и наклонилась, вглядываясь в лобовое стекло. Первое, что она увидела, был голубой тряпичный холмик на переднем сиденье — кардиган Лилиан. Мара пробежала взглядом по всему видимому пространству — сумки не было, как не было и других личных вещей. Она уже отводила взгляд, когда разглядела пятно, едва заметное на темной обивке сиденья. Мара уставилась на него, чувствуя, как ее обдало горячей волной: это кровь — значит, Лилиан ранена. Мара попыталась убедить себя в том, что ничего удивительного в этом нет — в дерево явно врезались на большой скорости. Но несмотря на все недостатки и чисто человеческие слабости, присущие Лилиан, казалось невероятным, чтобы та пострадала от такой обыденной вещи, как удар металла о дерево.
Мара спустилась на землю. Встретив вопрошающий взгляд Карлтона, она лишь развела руками и покачала головой — не было смысла волновать его еще больше и рассказывать о пятнах крови на сиденье. Вместо этого она кивнула на следопыта — тот склонился над следами так низко, что его малиновый армейский берет почти касался земли. Он водил пальцами по следам, словно слепой, читающий книгу, одновременно поворачивая голову, как будто слух заменял ему зрение. Кефа стоял неподалеку, старясь держаться подальше от следов шин.
Наконец следопыт выпрямился.
— Здесь был грузовик, — сказал он, ткнув пальцем в развороченную землю. — Грузовик остановился, и к «лендроверу» подбежали люди. Можно увидеть опечатки их следов.
Несмотря на напряженность этой минуты Мара не могла не заметить, как тот коверкал слово «отпечатки». Она несколько раз слышала, как Джон поправлял его, но тот отказывался исправляться.
Следопыт указал на беспорядочные слабые оттиски на рыхлой поверхности:
— Опечатки стали глубже. Ее несут к грузовику. На одних — обувь, другие — босы.
Мара не отрывала от него глаз, теряясь в мучительных догадках, в ожидании, что он скажет еще. Согнувшись, тот коснулся птичьего помета посреди отпечатка ноги.
— Это было уже сегодня, после того как взошло солнце.
Мара повернула голову в одну сторону, потом в другую, глядя на дорогу.
— Ты поможешь проследить, куда направился грузовик?
Старый следопыт пренебрежительно махнул рукой.
— Зачем? Я знаю этот грузовик. У него три старых колеса. Одно новое. И это… — он тронул носком отпечаток ботинка, — это принадлежит Джозефу.
— Джозефу, — эхом повторила Мара. — Хорошо, идем.
— Кто такой Джозеф? — спросил Карлтон.
Мара уже шла к своему «лендроверу», махнув рукой остальным, чтобы они следовали за ней.
— Он работает в госпитале при миссии…
Быстрым шагом Мара пересекла компаунд, игнорируя любопытные взгляды пациентов и направляясь к единственной наблюдавшейся поблизости медсестре, молодой африканке в бело-розовой униформе. Медсестра колдовала у дровяной печи. Из горшка с кипящей водой двумя парами зажимов она вытягивала сцепившиеся хирургические инструменты, со звоном опуская их на ткань, расстеленную поверх поддона.
— Сюда не привозили мцунгу? — спросила у нее Мара.
— Белая женщина здесь, — ответила медсестра на суахили. — Доктор как раз ее и спасает.
На миг Мара застыла в оцепенении, пытаясь вникнуть в смысл ее слов. Следовало ли понимать «спасает» как «занимается ею», или все и впрямь обстояло так плохо, что пациентку нужно было спасать?
— Где она? — стараясь не вдаваться в тонкости перевода, спросила Мара.
Медсестра, словно указкой, повела окровавленным зажимом в сторону главного корпуса.
На бегу кивнув Карлтону, в ожидании переминавшемуся с ноги на ногу у «лендровера» вместе с Кефой и следопытом, Мара помчалась к входу в главный корпус. Взбегая по крутым ступенькам, она почувствовала за спиной дыхание Карлтона. Тяжелую зеленую дверь они толкали уже вместе. На правах леди Мара проскользнула внутрь первой.
Воздух в вестибюле, казалось, был настоян на особых больничных запахах. Он пропах дезинфицирующими средствами, а также влажным цементом и известкой. За всем этим угадывались приглушенные запахи человеческого тела. Свежевыбеленные коридоры уходили куда-то вдаль по обе стороны от входа. По какому из них бежать, Мара не знала. Как-то раз ей довелось побывать в отделении неотложной помощи — клиент поранил руку, и ему накладывали швы, но было это больше года тому назад, и в суматохе было не до того, чтобы запоминать дорогу. По наитию она свернула влево, все так же чувствуя за спиной Карлтона, который разве что не дышал ей в затылок. Но не успела Мара пройти и десяти шагов, как где-то позади послышался громкий мужской голос. И хотя слов было не разобрать, узнаваемый английский каданс безошибочно подсказал направление. «Сюда», — разворачиваясь на каблуках, сказала она.
По мере приближения к палате, из которой доносился голос, Мара стала улавливать слова и узнала говорившего. Собственно, в больнице этот уверенный тон мог принадлежать только одному человеку — мужу Хелен, доктору миссии Тони Хемдену. Они остановились в открытых дверях, заглядывая внутрь.
Доктор Хемден в белом халате склонился у дальней койки. Заглядывая ему через плечо, рядом стояла медсестра-африканка. Ее белоснежная униформа на (фоне черной кожи и волос слепила до рези в глазах. Оба они заслоняли собой койку, к которой невольно был прикован взгляд, но в просвете Мара заметила тонкую, словно матовую, руку поверх синего больничного одеяла.
— Она здесь, — шепнула Мара Карлтону.
Доктор Хемден обернулся на шепот и кивнул Маре. Она на цыпочках проскользнула в палату, краем глаза успев заметить, что остальные койки не заняты; более того, большинство даже не застелены — голые, без матрасов, они казались то ли остовами, оставленными здесь как напоминание о скоротечности жизни, то ли клетками в ожидании будущих узников.
— Как она? — одними губами спросила Мара, подойдя ближе. — Мы нашли «лендровер».
Доктор Хемден отступил в сторону. На какой-то миг Маре почудилось, что ноги у нее стали ватными. Она не сразу узнала лицо, покоившееся на подушке. Один глаз заплыл в бордовой окружности от брови до скулы. Нижняя губа треснула посередине. На некогда безукоризненной коже виднелись темные кровоподтеки вперемешку с порезами, смазанными красным антисептиком. Пышные волосы были острижены с одной стороны, открывая длинный глубокий порез, прихваченный темной нитью, отчего казалось, будто у кровавого желоба кормушки пируют мухи. Остатки волос были собраны в две опрятные косички.
Мара перевела взгляд на неповрежденный глаз, прикрытый веком в опушке ресниц — вот и все, что напоминало прежнюю Лилиан. Мара заслонила рот рукой:
— Что с ней?
— Трещины в двух ребрах, — ответил доктор Хемден. — Ушиб коленной чашечки — в ней было полно крови. Я ввел иглу и откачал кровь, насколько это удалось, но нужно будет повторить. Сейчас я дал ей успокоительное — закончится действие анестезии, и боль будет чувствительной. Множественные порезы и гематомы, но это пройдет без особых последствий. Единственный шрам, который будет заметен, — на голове, но он будет скрыт под волосяным покровом. А зубы — те и вовсе в порядке. Кстати, она только и спрашивала, что про них.
Мара испытующе посмотрела на него: знал ли он, что за пациентка перед ним, или попросту сделал для себя вывод, что любую женщину в силу ее природы прежде всего волнует, что у нее с лицом?
— Кроме того, — как ни в чем не бывало, бесстрастно продолжал доктор Хемден, — у нее сильная головная боль, что может быть следствием сотрясения мозга. Но в данных обстоятельствах трудно сказать точно. Это может быть вульгарный похмельный синдром.
Когда он перевел взгляд с Мары на Карлтона, его глаза осуждающе сузились, словно тот потакал ее пагубной страсти.
