Светлана Иваненко - Дьявольские будни
"Если ты хочешь, сделай белой мою тень,
Если ты можешь, сделай белой мою тень.
Кто же, кто еще, если не ты?
Кто же, кто еще, кроме тебя?"
Ты пророк, Вячеслав Бутусов? Ты напишешь потом обо мне что-то хорошее?
Я отмахиваюсь от музыки, она постепенно затихает. Поздно о чем-либо размышлять. Поздно.
Замечаю нервную дрожь и в своих руках, и в своих пришельцах. Еще бы я не нервничал. Мне придется убить свою любовь. Я знаю, что такое любовь. Помню. Был когда-то любим. Вы не поймете. Богом.
Ты проснулась, Энжи? Вижу, проснулась, вижу, начала понимать... быстрее соображай!
Фэриен делает торопливые движения руками, от волнения он забыл человеческую речь. Он предлагает нам его подождать у входа. Ну да, иди, давай, пионерь очередную машину. Тебе это нравится, что ли? Как вы там на своей планете перемещаетесь в пространстве? Смешно сказать, я даже не знаю, планета ли у вас другая, или целиком вселенная. Или, как это модно, параллельный мир. Та же Земля, но вид сбоку. Или сверху. Или снизу. Все, у меня истерика...
Нервы... нервы ни к черту. Ха-ха! Точно, что мне, как черту-дьяволу нервы вроде как не положены.
Энжи! Какого хрена ты ждешь? Моего? Так я не затем к тебе иду, милая, раньше соглашаться надо было! Убирайся оттуда! Иначе так и погибнешь сейчас, девственницей! Тебе что, пойти некуда? Хоть на Гавайи лети, попробуй туземца, они наверняка там южные, горячие. Не нравятся тебе горячие? Ну, в Гренландию дуй, к эскимосам! Трахнись хоть разок напоследок! Уходи, говорю, дура! Я убивать тебя иду, не поняла?
Вот он и Фэриен вернулся. В новоугнанной машине. Надо же, это не джип. Но тоже неплохо, это Бэха. БМВ. Я не рассчитываю силы, открывая дверцу переднего правого сиденья, все ж таки нервничаю, и дверца случайно остается в моей руке. Немного смущенно хмыкаю и отбрасываю ее в сторону.
Мне все равно, мне сойдет и так, без дверцы, тут недалеко ехать. Но Ио не согласна. Это мне даже на руку. Не мне, а ей, глупенькой моей возлюбленной, несостоявшейся моей Джульетте. Я даже ни разу ее не поцеловал. Не довелось. Я уже говорю о ней в прошлом времени?
Фэриен уезжает на испорченной Бэхе и возвращается минут через десять на шикарном "Хаммере". Я за эти десять минут немного успокоился, выкурил десяток сигарет, потому что знал, что даю ей время. Даже могу оценить его юмор. "Хаммер" - это вам не просто так, это почти что танк, бронетранспортер, тут дверцу не так легко отодрать. Где он нашел его, интересно? В Киеве, думаю, "Хаммеров" штуки три, ну, может, пять. Ну, никак не больше десятка.
Более того, Фэриен сам открывает для меня дверцу. Это значит, чтобы я не выделывался. Ладно, не буду.
Забираюсь на переднее сиденье, мои кулаки нервно сжимаются. Фэриен хлопает меня по плечу. Бросаю на него косой взгляд, а он хватает меня за воротник рубашки, тянется ко мне, целовать меня тянется, я вижу. Он прав, я весь на нервах, в отчаянии, но и предельно возбужден. Да, несопоставимо... но для меня, для дьявола - нормально.
И я целую его, жарко целую, долго... опять же тяну время... потом вытираю губы тыльной стороной ладони. Все, хватит, мои нервы не железные, поехали!
Чувствую себя заложником судьбы, как никогда. Я поступаю правильно - выбрал единственно верный выход. Я жертвую девушкой ради жизни на земле, как ни напыщенно это звучит, но при этом я - заложник. Как ни крути, я не мог поступить иначе.
"Ты доволен, Гавриил?" - мысленно обращаюсь к нему, - "давай, иди сюда, моя голова - твоя голова, заходи, блин, будь, как дома, ноги только при входе вытирай."
"Да, Люцифер, я тебя слушаю", - четко, как включившееся радио, доносится его голос.
"Сиди только молча, не вздумай лезть с советами".
Чувствую полное согласие с его стороны, беззвучное одобрение, и добавляю:
"Когда что-нибудь мне понадобится, я сам тебя спрошу".
Наша тяжелая машина идет уверенно, точно, что танк. Если выживу в войне - только на "Хаммере" и буду ездить. Надо же, вот как отвык от крыльев, уже только о машинах и думаю.
- Направо, - командую я.
Почему она еще в доме? Она что, меня не поняла? Глупая, глупая... впрочем... так даже лучше... я не буду мучиться ожиданием трагедии лишние дни и часы... буду мучиться уже самой трагедией. Пусть лучше беспросветное горе, чем такая обреченность, как сейчас.
"Ты еще полюбишь", - пытается меня успокоить Гавриил.
"Заткнись", - зло обрываю его.
"Ты мой друг, мой брат, я тебя люблю!"
"Тем более заткнись, выгоню сейчас нахрен!"
Он подчиняется и замолкает. Жаль.
Все. Приехали.
31.
Раннее утро. Еще не совсем рассвело. На улице прохладно и даже немного зябко. Небо - нежное, розово-серое, в жемчужных переливах. Люблю рассвет. Тишину люблю.
Темный трехэтажный особняк. Знаю, что она - там, притаилась зачем-то, ни звука, ни шороха. Я вижу тебя сквозь стены, я видел тебя сквозь километры, я увижу тебя из космоса. С моим набором чувств к тебе - я дотянусь до тебя с Луны!
- Выходи! - не повышаю голоса, зачем? Мой голос и так проникает сквозь камни.
Жду минуту, еще одну. А она, я вижу, сидит в уголке за кроватью, спрятала лицо в ладонях. Плачет. Каждая ее слезинка - это удар ножом в мое сердце... и все же - ей это не поможет.
Мне нужна сила! И она приходит, послушная, теплая сила, нагретая у Бога за пазухой. Как тебе моя колючая суть, моя злая воля, тебе это нравится, добренькая сила? Но она безмолвна и бездушна, это же - не Бог, это всего лишь обезличенная сила... не поговорить с ней, не поспорить. Вроде бы и часть Бога, ведь была с ним неразлучно сколько тысячелетий, как подруга-любовница, и в то же время - безжизненная часть... как вещь... не время отвлекаться!
С этой силой все становится просто. Просто поднять руки и двинуть ими от себя, разрывая домишко.
Слышу потрясенные вдохи за спиной и жуткий грохот впереди. Это осыпается особняк, все три этажа складываются один за другим, сыпятся камнем.
Остается она. На куче щебня, с теми же ладошками, закрывающими лицо. Не плачь, тебе не будет больно. Я мог убить тебя вместе с домом, но хочу увидеть тебя в последний раз.
Ее подбородок дрожит, но она встает и гордо поднимает голову.
На ней нет черных одежд, только ночная рубашка. Почти детская, простенькая рубашка. Наверно, из мягкой ткани, чтобы было приятно телу. Я и рад тому, что она не во взрослом пеньюаре, и не рад. Потому что боль становится непереносимой.
Может, ты пожалеешь меня и поведешь себя неправильно?
Она не кричит, не ругает меня, а лишь закрывает глаза. Она совсем девчонка, ей страшно. И мне страшно.
У меня есть еще минута... если я заговорю с ней - не причиню ей лишней боли? Я всего лишь хочу объяснить, попытаться успокоить. Или буду не прав?
Делаю к ней нерешительный шаг... другой... чужаки волнуются за моей спиной... Гавриил волнуется где-то на задворках меня... кажется, весь мир дрожит в ожидании...
Я уже рядом, осторожно касаюсь ее плеча. Она всхлипывает, а я легонько глажу ее щеку. Мне не нужно ничего объяснять, она понимает меня без слов. Слова только испортят сейчас все. По ее щеке бегут слезы, и по моим щекам бегут слезы, только я этого не вижу, я чувствую. Осторожно касаюсь кончиками пальцев ее губ. Я должен... я могу хотя бы сказать ей, что люблю ее?
И внезапно я понимаю главное!
Знание не озарило меня вспышкой и не ударило молнией. Оно не было откровением, снизошедшим избранному. Потому что никакой я не избранный, а всего лишь рядовой ангел, разжалованный за несоблюдение субординации. Никто не посылал в мою голову чудесных видений, подсказывающих, направляющих. Никакая богиня не вела за руку героя. Я просто додумался сам. Хорошо еще, что вовремя.
Поднимаю ее лицо за подбородок и смотрю в ее глаза в последний раз, всего одно мгновение, а я так много хочу поведать ей, хотя бы - взглядом.
- Я не причиню тебе вреда, - говорю, улыбаясь ей, - я люблю тебя!
Ее заплаканные глаза широко раскрываются, а я уже прижимаю ее к себе и целую ее глаза и губы, высушивая ее слезы.
Она доверчиво отвечает мне, но она еще ничего не понимает. А у меня нет времени целоваться, хотя мне этого и хочется. Я ведь больше никогда не смогу к ней прикоснуться.
- Бери мою силу, - шепчу я, - это единственный шанс. Ты хотела быть дьяволом - ты им будешь! Ты возьмешь мою силу, а я оставлю себе цепи... ты будешь дьяволом, и чужаки не будут над тобой властны... мы можем их победить только так...
- Ценой твоей жизни? - о, да, она поняла!
- Ценой моей жизни... а разве весь мир этого не стоит? Разве моя любовь этого не стоит? Ну, не плачь, ведь все просто...
- Для меня - непросто... - шепчет она в ответ, и меня согревает совершенно счастливая мысль о том, что я что-то для нее значу.
Она прижимает лицо к моей груди:
- Я люблю тебя!
Вот теперь можно умирать... вот он - правильный выбор... вот почему я его не видел... потому что забыл, что пожертвовать можно собой! Я улыбаюсь. Мне хочется плакать и петь... я люблю и любим... и погибну счастливым.
